Эта фаза в развитии событий вызвала новые переговоры со службой безопасности. Вместо издания общего приказа мы, наоборот, приняли различные меры, чтобы по возможности закрыть Веннерстрему доступ к секретным документам, а уже полученные им – держать под контролем.
Например, в штабе ВВС, где он чувствовал себя как дома, ему было предложено за всеми сведениями обращаться к начальнику штаба.
Генеральный директор Ферм – начальник научно-исследовательского института обороны – был информирован. Мы с ним уведомили Веннерстрема, что тот сможет получать документы только с разрешения Ферма.
Шефа безопасности подполковника Бундессона также поставили в известность и поручили тщательно следить за Веннерстремом, по возможности закрывая ему доступ к секретным материалам. Позже новому начальнику секции ВВС в командной экспедиции было дано такое лее задание.
В высших военных штабах предпринимались аналогичные шаги. В штабе обороны о Веннерстреме знали начальники оперативного руководства и начальники 1-й и 4-й секций.
Начальникам штабов сухопутных войск и ВМС также была дана ориентировка, чтобы выдача документов проводилась с их ведома. Одновременно служба безопасности продолжала вести наблюдение.
Веннерстрему трудно было примириться с новой для него ситуацией. Он привык беспрепятственно получать любые нужные ему сведения. Теперь же приходилось отчитываться за каждый требуемый документ. Цель была достигнута.
Так и не дождавшись издания общего приказа, Веннерстрем обратился к главнокомандующему (это было в начале января 1962 года) с просьбой предоставить ему некоторые секретные документы. Тот ответил, что их можно получить не иначе, как по служебным каналам министерства, и что он не вправе содействовать изданию общего приказа, не уяснив прежде, чем Веннерстрему поручено заниматься в МИДе.
Тогда Веннерстрем сам написал проект инструкции своих обязанностей в МИДе и в мае 1962 года представил этот документ главнокомандующему. Начальник 2-й секции штаба обороны полковник Б. Вестин урезал проект с таким расчетом, чтобы он явился основой для общего приказа, в еще большей степени усиливавшего контроль за Веннерстремом. Такой измененный вариант был одобрен в МИДе.
В конце июня я подписал общий приказ, где говорилось, что Веннерстрему, в соответствии с конкретными указаниями главнокомандующего, разрешается через штаб обороны получать информацию, необходимую для его служебных целей. Затем последовал приказ по штабу обороны, который, в свою очередь, отсылал Веннерстрема к начальнику 2-й секции.
Отныне наблюдать за ним стало значительно легче, и, что немаловажно, он об этом не догадывался. За секретными документами ему приходилось теперь обращаться к начальнику 2-й секции, и стало легче установить возможные попытки обойти этот единственно легальный путь.
Не следует утверждать, что столь серьезные меры принимались без достаточно веских оснований. Все вышеперечисленное как раз и является наглядным свидетельством существования определенных подозрений в отношении Веннерстрема.
Однако фактически его не в чем было упрекнуть. Разве что события конца 1961 – начала 1962 года вызывали некоторое недоумение. Все подозрения основывались на интересе Веннерстрема к документам, касающимся ВВС, то есть к сфере его специальности. По-прежнему допускалось, что бумаги могли понадобиться ему как из-за простой любознательности, так и для служебных целей (он был честолюбивым и пытливым работником). Кроме того, раньше Веннерстрем занимался публицистикой, освещая вопросы, связанные именно с ВВС, поэтому не исключалось, что он решил возобновить былую деятельность, для чего и нуждался в новых сведениях.
И все же полной уверенности в нем не было, витала даже мысль о наличии состава преступления. Тогда почему он не был схвачен или хотя бы уволен?
Со стороны государственной полиции не последовало прямого вмешательства потому, что для подобной меры просто не было оснований. Мы ставили перед руководством вопрос: не подвергнуть ли Веннерстрема допросу на основании имеющихся материалов, чтобы, наконец, удостовериться в его преступности или невиновности. Но полиция считала, что материалов пока недостаточно. Если подозреваемый действительно был виновен, он мог легко ускользнуть, и его предполагаемая преступная деятельность осталась бы нераскрытой. Фактически – он был бы предупрежден.
Но в таком случае, почему его не уволили?
Этот вопрос обсуждался в 1962 году. Результаты известны. Мы пошли на риск. Сейчас уже не секрет, что Веннерстрем продолжал вести шпионаж, работая в МИДе. Нам удалось выяснить – и я считаю это решающим! – какой ущерб он нанес стране. И все-таки я не могу согласиться, что его следовало уволить: когда всплыли новые факты, их легче было выяснить при нем.
Самым простым было пойти по пути непротивления и позволить Веннерстрему исчезнуть. Единственное, чего мы добились бы – это гарантии, что с момента его ухода со службы прекратится и предполагаемый шпионаж.
Но разве позволительно оставить дело невыясненным? Часть видных представителей оппозиции поначалу придерживалась мнения, что можно. Сегодня, вероятно, никто уже так не считает. Теперь, когда заводят речь о том, какой якобы неслыханный ущерб нанес Веннерстрем нашей обороне (а я ни в коей мере не хочу его преуменьшать), можно легче представить себе, насколько пострадала бы обороноспособность Швеции, если бы дело осталось нераскрытым. Мы задумались об этом, когда такая угроза действительно возникла. (Андерссон намекает на попытку Веннерстрема совершить самоубийство. – Прим. ред.)
Однако, опираясь на данные, имеющиеся на сегодняшний день, нельзя сказать что-нибудь конкретное о характере и размерах ущерба. Дознание еще не завершено, и нет абсолютной уверенности в искренности Веннерстрема. К тому же о любом ущербе нельзя судить однозначно. Необходимо основательно изучить вопрос, прежде чем принимать ответные меры. Предложения по контрмерам могут быть частично разработаны не ранее следующего года. Окончательное выяснение займет более продолжительное время.
В правительственном заявлении отвергнуты утверждения, что Веннерстрем выдал все секреты, касающиеся обороны. Естественно, ни один человек никогда не имел и не может иметь доступа ко всем материалам по тому или иному вопросу. В этой связи я хочу обратить внимание на то, что многими преувеличивалась роль командной экспедиции, отождествляемой с неким центральным пунктом, через который проходят все военные секреты. Сведения о количестве входящих и исходящих секретных документов, уже приводимые мной, дают возможность считать, что это далеко не так.
Во всех областях нашей обороны постоянно происходят существенные изменения. Обновляется материальная часть. Ежегодные ассигнования на эти цели составляют от 1,5 до 2 миллиардов крон. Стратегия, тактика, боевая подготовка, организация – все приспосабливается к меняющимся условиям. Мы стремимся повысить мобилизационную готовность, применяя более эффективную методику, в результате чего время отмобилизования различных частей может быть сокращено. Готовность к немедленным боевым действиям зависит во многом от требований обстановки, и мы стараемся выделить для этого максимальные ресурсы. Ежегодно вкладываются большие средства в новые стационарные сооружения, линии связи, возведение укреплений.
Поэтому сведения, выданные противнику, уже через короткое время теряют свое значение. Если нам удастся точно установить последствия ущерба, мы сможем сосредоточить внимание на локализации этих последствий в рамках военного строительства, предусмотренного бюджетными ассигнованиями. Сегодня я пока еще не могу сказать, найдет ли это отражение в законопроекте, который будет представлен риксдагу на рассмотрение в следующем году. Однако при любых обстоятельствах нужно провести корректировку бюджета на очередной год.
Нельзя забывать и того, что строительству новых военных объектов всегда предшествуют многолетние проектные и подготовительные работы. К тому же, принимая во внимание перегрузку военных штабов и управлений, не приходится рассчитывать, что обширные специальные меры по налаживанию нового производства и строительства дадут мгновенные результаты. На это потребуется несколько лет, в течение которых, вероятно, придется вносить изменения в уже существующие планы.
Обсуждая, как нам нейтрализовать последствия шпионажа, мы оказываемся перед очень сложной дилеммой. С одной стороны, население проявляет законный интерес к мерам по устранению ущерба. С другой – мы вынуждены скрывать информацию, дабы те, кто давал поручения Веннерстрему, не смогли узнать, в какой степени полученные ими сведения потеряли или потеряют свою актуальность.
Обо всем этом риксдаг следует информировать через комиссию – и предоставить, таким образом, возможности для решения данного вопроса.
Я прихожу к заключению, что нельзя определять последствия ущерба лишь в денежном выражении. Речь идет также и о потерях иного рода. К тому же неизвестно, во сколько обойдется устранение последствий. Все будет осуществляться в рамках текущих бюджетных ассигнований. В правительственном заявлении подчеркивалось, что сейчас еще невозможно сказать, потребуются ли дополнительные средства. Но они должны быть предоставлены при возникновении необходимости.
Шпионаж: – грязное дело. Остается только гадать о том, как Веннерстрем скатился в пропасть предательства. Мы тщательно изучали все его показания. В действительности, нужно исходить из того, что предатели и иностранные агенты были всегда. Из заявления обвинителя явствует, что он действовал, прежде всего, в ВВС и ВМС. По признаниям самого Веннерстрема, государство, на которое отработал, ничего не оставляет на волю случая. Шпионскую деятельность разоблачить тяжелее, чем любое другое преступление. Поэтому властям и органам, призванным противодействовать шпионажу, следует оказывать поддержку на всех уровнях. Сам я, будучи министром обороны, помере возможности помогал службе безопасности».
Итак, с 1961 года капкан на Веннерстрема был заряжен не только в СЭПО, но и в министерстве обороны Швеции…
В июне 19б2-го Веннерстрем должен был встретиться с Петром Павловичем в Вене и ждал этого события с особым нетерпением, предвкушая перемену обстановки. Он надеялся, что совершенно новая среда, непохожая на старый, привычный город Хельсинки, каким-то образом вдохнет в него новые силы и надежды. Все-таки Вена оставалась одним из немногих европейских городов, где Стиг еще ни разу не бывал.
Но его упованиям не суждено было сбыться. В начале июня от Петра пришло сообщение, которое разочаровало и озадачило: «Встреча в Вене откладывается. Некоторое время буду отсутствовать. Продолжай докладывать как обычно. Будь внимателен».
Стиг был озадачен: что имелось в виду? В каком отношении быть внимательным? И по какой причине отсутствовал Петр?
Однако долго находиться в неведении не пришлось. Разразился кубинский кризис – самая серьезная конфронтация периода «холодной войны». Установка на Кубе советских ракет среднего радиуса действия с ядерными зарядами была рискованной политической игрой, не имеющей себе равных.
Создалась ситуация, которую можно было назвать «звездным часом» разведки, потому что все зависело только от ее эффективности. Это касалось обеих сторон. Американцы летали над Кубой на У-2 и фотографировали строительные и монтажные работы. В Москве сидел Олег Пеньковский и через посредников переправлял катушки пленок в Вашингтон. Таким образом, в США точно знали о типе оружия русских. По-видимому, это было одним из самых престижных дел ЦРУ. И не оставалось никаких сомнений, что новое оружие на Кубе представляло огромную угрозу восточному побережью США.
Весь информационный аппарат Центра заработал с высочайшим напряжением сил. Вопрос, на который требовался скорейший ответ, звучал так: какой будет реакция США?
Частокол ракет – прямо под боком противника. Почему в Советском Союзе вообще приняли такое фантастическое решение? Это не соответствовало практике действий, предпринимаемых до сих пор. Что за всем этим крылось? Веннерстрем не переставал ломать голову. В то, что акция направлена только на поддержку единственного в западном полушарии социалистического режима, он не верил. Другая, гораздо большая цель должна была лежать в основе – и, кажется, со временем Стиг понял ее.
С конца сороковых годов высочайшим приоритетом Советского Союза было развитие стратегического ракетного оружия. И теперь, очевидно, считали, что цель – равновесие сил – достигнута, то есть США могли быть так же сметены с лица земли, как и Советский Союз. Кубинский кризис был актом преднамеренного риска, понуждающего к обоюдному признанию баланса сил, который отныне должен был определять будущую политику обеих великих держав. Это привело Веннерстрема к заключению, что кубинский кризис стал финалом «холодной войны».
С этими мыслями он и стремился раздобыть информацию для необходимого Москве большого разведывательного обзора. В МИДе никто не знал, чем занимается Стиг в уединении на Фредсгатан, никто не спрашивал о нем и не интересовался им до тех пор, пока он не появлялся на совещаниях и не клал на стол требуемую справку. Поэтому была возможность в тишине и покое целиком сосредоточиться на кубинском кризисе, в результате чего удавалось предоставлять Центру то, что больше всего ценилось в критических ситуациях «холодной войны»: упреждающую информацию. Этим Веннерстрем по праву мог гордиться. В частности, информацией о морской блокаде Кубы – сообщение о ней Стиг отправил заранее, до того как решение вступило в силу.
Составляя донесение, агент использовал тайнопись, и тут, составляя тайнописное письмо, совершенно случайно совершил фатальную оплошность.
Собираясь зашифровать сообщение – его содержание было таким, что могло легко привести к автору и приходилось надеяться только на тайнопись, – Стиг по ошибке взял два листа бумаги вместо одного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37