– Если мы направимся через церковь, то нас заметят, – объяснил отец Себастьян, чей голос выдавал сильное волнение. Кэтрин хотела бы знать, чем именно поделился с ним Майкл. Она посмотрела на часы. Нельзя было терять ни минуты. Как только посетители окажутся в Гроте, Кэтрин упустит шанс открыть могилу Эмилии.
Да, именно это они и намеревались сделать, причем как можно скорее. Как только начальство Майкла узнает об Эмилии, седьмой свиток можно было считать навеки утерянным.
Священные пещеры представляли собой на самом деле продолговатое помещение с низкими потолками, расположенное под собором Святого Петра, разбитое на небольшие часовенки, в которых находились саркофаги с телами пап и королевских семей: здесь был похоронен германский император, живший в десятом веке, а также Адриан IV, единственный Папа-англичанин, королева Швеции Кристина и король Англии Джеймс II.
Когда они торопливо шли по гротам, на мраморном полу которых их шаги отдавались эхом, Себастьян объяснил:
– Римский некрополь был открыт в 1939 году. Рабочие, занимавшиеся расширением часовни, в которой покоятся мощи Папы Пия XI, натолкнулись на стену, которая там не должна была находиться. После того как выяснился ее возраст – шестьсот лет, сюда прибыли археологи и взялись за раскопки.
Посвящая Кэтрин и Майкла в детали, Себастьян вел их мимо небольших кафедр, весьма скромных алтарей и саркофагов тонкой работы до тех пор, пока они не оказались у часовни невероятной красоты. Ее сводчатый потолок был отделан в голубых и золотых тонах. В ней имелась собственная скамеечка для коленопреклонения, расположенная со стороны склепа Папы Клементина. Когда Себастьян подбирал ключ к двери, на которой не было никаких надписей и которую окружала изящно украшенная стена, его руки тряслись от волнения. Он сказал:
– Археологи сделали потрясающие открытия! Во-первых, доказали принадлежность мощей самому святому мученику, которого распяли вниз головой на этом самом месте, в цирке Калигулы. Святого Петра, – добавил он благоговейным голосом.
Кэтрин посмотрела назад, в темноту, ведь их могли преследовать.
«Скорее, – торопила она про себя отца Себастьяна. – Скорее, скорее…»
Себастьян подобрал ключ и повернул его в замке.
– Цирка теперь уже нет, конечно же, – продолжал священник голосом, в котором слышалось нетерпение. – Однако мы знаем, что все произошло именно здесь, и археологи располагают соответствующими доказательствами. Как бы то ни было, многовековая традиция… Осторожно, смотрите под ноги, – он приподнял край своей рясы и включил фонарь. – В предании утверждается, что тело Петра забрали его последователи, после чего тайно захоронили прямо здесь. По прошествии трехсот лет, во время правления Константина, в этом месте все еще находилась подлинная гробница, и именно здесь император выстроил новый храм. И когда мощи были найдены…
Кэтрин уже знала эту историю. Ее родителя верили в то, что человеческие останки, лежащие под великим алтарем собора Святого Петра, принадлежали самому святому мученику. Поскольку Кэтрин была археологом, ее научили скептически относиться к подобным вещам. На своем веку Кэтрин сталкивалась с большим количеством навязчивых идей относительно мощей древних христиан, которые считались верующими чуть ли не апостолами.
– Когда Константин в четвертом веке решил выстроить большой храм, – продолжал Себастьян, который вел Кэтрин и Майкла в пугающую темноту, наполненную запахами пыли и гнили, – ватиканский холм был намного меньше, чем сейчас. Поэтому он возвел несколько несущих стен, заполнив пространство между ними, в результате чего холм расширился. Константину действительно удалось захватить этот город мертвых. Взгляните, – тихо сказал Себастьян, направив свет фонаря на потолок. – Вы сейчас смотрите на оборотную сторону пола собора Святого Петра. Тысяча семьсот лет назад наши глаза были бы устремлены в голубое небо.
Кэтрин изумленно смотрела по сторонам, когда они продолжали шагать по улице, минуя дворы и фонтаны, фасады грандиозных римских усыпальниц, похожих на обычные дома: здесь были пороги, двери и окна, а в некоторых из них имелась и лестница, ведущая на крышу, соединенная с фундаментом храма. Когда они смотрели сквозь окна и двери, у Кэтрин возникло странное чувство, будто она заглядывает в чужие дома. Все это было обманом зрения. Город мертвых изначально задумывался как настоящий город, и, когда они шли вдоль узких улочек и тупиков, проходили мимо фресок, изображающих луг, мимо открытых площадок, Кэтрин вспомнила о Лабиринте Минотавра.
– Все эти гробницы были очищены много лет назад, – шептал теперь Себастьян. Они шли мимо темных, спокойных «домов», свет его фонаря упал на игривого дельфина, вазу с цветами, стаю птиц – все это было нарисовано художниками, которых уже давно не было в живых. Тьма, окружающая их, была настолько густой и ужасающей, что Кэтрин нащупала руку Майкла и прильнула к нему.
– Это далеко не все гробницы, – говорил Себастьян, – они находятся под всей площадью, занимаемой собором, но в них нельзя производить раскопки, поскольку они могут повлечь за собой обрушение фундамента храма.
Кэтрин чувствовала, как величественный собор эпохи Ренессанса давит на нее…
Направив луч света на колумбарий, в котором находилось множество ниш для урн с прахом, отец Себастьян сказал:
– Вы можете наблюдать постепенный переход от язычества к христианству. Чем больше мы удаляемся от гробницы святого Петра, тем больше погребальных урн и ссылок на древних богов находим.
Он шагнул в гробницу. Майкл и Кэтрин проследовали за ним. Себастьян осветил сводчатый потолок, и они увидели золотую мозаику, изображающую Христа в виде Аполлона, мчащегося на солнечной колеснице; из его головы исходили лучи.
– Доказательства эволюции, – сказал отец Себастьян.
Глядя на знакомые черты Иисуса, облик которого теперь дополняла корона из солнечных лучей и колесница, которую он вел, Кэтрин вспомнила о спасителях Сабины.
Они продолжали идти мимо гробниц, и Кэтрин заметила, что в большинстве усыпальниц, по всей видимости, находились останки женщин. Две тысячи лет назад Тацит назвал новую веру «религией женщин и рабов». И когда они продолжали проходить мимо гробниц женщин – даже еще одной Эмилии, носившей, однако, фамилию Горгонио – Кэтрин осознала, что ей не дает покоя все тот же вопрос: «С каких пор власть стала находиться в руках мужчин?»
Когда они спускались все ниже под храм, воздух все больше отдавал плесенью, а луч фонаря отца Себастьяна лишь изредка пронзал темноту, которая сразу же смыкалась за спинами незваных гостей, словно твердая черная стена, память Кэтрин вдруг пронзили слова: «И восстанут мертвые в последний день…»
Она почувствовала, как в шею кольнуло, когда она представила такую картину: часы пробьют двенадцать, плиты гробниц отодвинутся, сгнившие трупы поднимутся и выйдут из своих гробниц. А мощи святого Петра? Воссоединятся ли они в скелет, который поднимется и начнет ходить?
– Что это было? – спросила она вдруг.
Майкл посмотрел на нее. Его лицо озарилось сверхъестественным сиянием.
– Что это было?
– Я подумала… – Кэтрин помахала перед лицом рукой. – Не обращайте внимания.
Они продолжали идти уже по другой улице. Кэтрин почти ощущала давление несметного количества людей, что находились в этот момент над ее головой, миллионов людей…
Затем она услышала пение, сначала тихое, но усиливающееся, словно во время митинга или парада. Пение началось у края толпы, теперь же передавалось по цепочке от человека к человеку. Держа в руках свечи и лампы, люди взывали к звездному небу: «Ave Maria…»
Кэтрин подумала, что до полуночи, должно быть, недалеко. Она смущенно спросила:
– Отец Себастьян, вы уверены, что гробница Эмилии Валерии находится здесь?
– О, да. Она одна из самых красивых. «А-ave, ave-e dominus, dominus tecum».
– Вот она! – объявил он, взмахнув фонарем.
Гробница оказалась двухэтажным сооружением, которое можно было увидеть на улицах Древнего Рима. Снаружи дом был окрашен в красный цвет; изумительный треугольный фронтон поддерживали дорические колонны. Изнутри стены были отделаны белой штукатуркой; в них находились изящно раскрашенные ниши, по форме напоминающие гребешок. Здесь были изображены изумительные цветы, плющ, птицы. Красивая ниша обрамляла и образ Венеры, восставшей из моря, у ног которой резвились дельфины. Комната походила на гостиную, чей хозяин отличался хорошим вкусом.
– В этих нишах, – сказал Себастьян тихо, в то время как луч от его фонаря плясал по стене, освещая изумительные образцы римского искусства, – находились урны с прахом. Раньше эта гробница принадлежала язычникам. Однако в какой-то момент семья обратилась в христианство. Мы полагаем, что этому способствовала эта женщина.
Он направил луч на бесподобную фреску, изображающую сцену из жизни семьи, в центре которой находилось изображение покойного в молитве. Подобная картина являлась символом спасения. Под образом было написано имя: «Эмилия Валерия».
Толпа наверху продолжала петь: «Benedictus tu in mulieribus…»
Кэтрин подошла ближе к фреске. Диаконисса была облачена в белое платье, руки вытянуты вперед, взор устремлен к небу. Эмилия была красивой женщиной. Ее волосы были изящно уложены ярусами над головой – в Римской империи такую прическу носила лишь знать.
«Et benedictus fructus ventris tui… Jesus».
«Глава ранней Церкви», – подумала Кэтрин. Христианская женщина-священник. Находился ли седьмой свиток в ее гробнице? И содержались ли в нем доказательства того, что не мужчины, а женщины являлись преемницами Христа?
– И вот откуда мы узнали, что гробница христианская, – сказал отец Себастьян. – Саркофаг Эмилии. Мы полагаем, что она была первым человеком в своей семье, которого не кремировали.
– Его открывали? – прошептала Кэтрин. Она подошла к саркофагу и положила руки на изящный резной мрамор.
– О нет. Открывали лишь могилы язычников. Погребальные урны с прахами язычников отправились в музей.
Кэтрин увидела слова, вытравленные на крышке саркофага: «Dormit in расе» – «Покойся с миром»; «onima dulcis Aemelia» – «добрейшей души Эмилия».
Кэтрин посмотрела на Майкла. Его лицо было напряжено, и она подумала: ему тоже, видимо, интересно, здесь ли находится седьмой свиток. Ведь если он и в самом деле здесь, это означает, что в нем содержится вожделенное послание, ведь Эмилия забрала свиток с собой в могилу. Последнее же могло означать лишь одно: преследовавшие Кэтрин опасались написанного в свитке.
– Так, – сказал Майкл. – Давайте попробуем открыть ее.
Новый год наступил уже в десяти часовых поясах, когда Майлз Хэйверз извинился перед гостями, присутствующими на празднике в его имении в Санта-Фе, и спустился в свой музей, где стал ожидать звонка из Рима.
«Sancta Maria, ora pro nobis…».
Пение прекратилось, и они услышали рев.
– Что это? – спросил Майкл. Отец Себастьян поднял голову.
– Полагаю, Его Святейшество только что вышел на балкон.
И вдруг их ослепил яркий свет, заливший усыпальницу. У Кэтрин вырвался крик, когда перед ними возник высокий худощавый призрак – то был кардинал Лефевр в черной рясе с красными пуговицами и красной орденской лентой, в шапочке, из-под которой выбивались редкие волосы. На его груди висел огромный золотой крест на золотой цепи.
Кэтрин резко посмотрела на Майкла, который начал:
– Эй, я не…
– Нет, доктор Александер, – сказал кардинал Лефевр, и его голос прокатился эхом по подземному склепу. – Отец Гарибальди здесь ни при чем. На самом деле, – он бросил на Майкла укоризненный взгляд, – я не слышал новостей от отца Гарибальди уже несколько дней.
– Кто-то помогает вам, – сказала Кэтрин. – Кто?
– Мне позвонили. Подсказка, как выражаетесь вы, американцы.
Кэтрин померила взглядом четырех молодых людей, сопровождающих кардинала: «Cohors Helvetica» – швейцарская гвардия, основанная пятьсот лет назад для защиты Папы и Ватикана. Несмотря на их копья, алебарды, воротники времен Шекспира, дуплеты, полосатые бриджи, шлемы в стиле конкистадоров, казавшиеся не более чем церемониальными атрибутами, Кэтрин знала, что эти мастерски обученные юноши имели при себе газовые баллоны, гранаты и автоматические пистолеты. Она также знала, что они поклялись служить правящему Папе и его последователям; и если на то будет необходимость, они готовы расстаться с жизнью, выполняя свой долг.
– Доктор Александер, пожалуйста, верьте мне, когда я говорю, что мы ваши друзья, – попросил Лефевр.
– Я видела, что вашим именем, – отозвалась она, – было подписано письмо моей матери.
– Прискорбный случай, доктор. Оно могло бы и не быть.
– Вы собираетесь забрать свиток из саркофага Эмилии, ведь так?
– Если это христианский документ, то да. Ведь он принадлежит Церкви.
– Он принадлежит миру, и я собираюсь проследить за тем, чтобы слова, записанные в нем, дошли до мира.
– Доктор Александер, я знаю, что вы видите во мне врага. Но вы ошибаетесь. Я пришел сюда, для того чтобы предотвратить хаос. Достаточно проронить лишь слово о том, что в этот мир приходили тысячи спасителей, и Иисус потеряет свой статус. Решившись на такое, вы разрушите фундамент церковной власти. Церковь даст трещину, а одновременно с ней треснет по швам и экономика многих государств.
– Значит, Церковь – это всего лишь большая фирма. Все дело в бизнесе.
– Конечно, – произнес Лефевр. – В некотором смысле священник является бизнесменом. Люди рождаются с темнотой в душах, доктор Александер. Мы же продаем им лампочки.
– Кто доложил вам, что я здесь? Майлз Хэйверз?
– Мистер Хэйверз полностью разделяет мнение Церкви, доктор Александер. Мы не желаем, чтобы свитки выставили на всеобщее обозрение. И мистер Хэйверз согласен с нами.
Гости Майлза и Эрики разбрелись по всему имению, потягивая напитки в лучах заходящего солнца, наблюдая за происходящим на телевизионных экранах внутри дома и вне его стен. Они собирались начать отсчет времени, оставшегося до полуночи, одновременно с собравшимися на площади Святого Петра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57