Арман остался доволен своей внешностью. Аккуратно подстриженная линия черных усов придавала особую выразительность верхней губе, волосы на висках и затылке завивались кольцами. Ах, сколько женщин находили эти кудри восхитительными и, целуя Армана, накручивали их на пальцы, которые очень часто были украшены не только обычными бриллиантами, но и обручальными кольцами.
Женщины никогда не приходят вовремя, да и никто от них этого не ждет. Только законченный тупица может надеяться на пунктуальность молодой особы, идущей на любовное свидание к мужчине домой. Прийти точно в назначенный час было бы равносильно признанию в том, что ее страсть также велика, как и его, а может быть, и больше, что она горит желанием прижаться губами к его губам и предаться ласкам. Возможно, так оно и есть на самом деле, но ни одна женщина не сознается в этом из опасения предоставить любовнику чересчур большую власть над собой.
Самоуважение, подкрепленное необходимостью напомнить о приличествующей ее полу скромности, требует от женщины, чтобы она всегда опаздывала на свидания. Таким образом она старается создать впечатление, что не действует по собственному желанию, но от щедрот сердца оказывает великую милость докучливому поклоннику, соглашаясь встретиться наедине. Будучи знатоком женских уловок, Арман ничуть не удивился опозданию Мадлен на четверть часа.
Осень стояла теплая, однако на Мадлен была роскошная шуба до пят из чернобурки и «аленькая черная шляпка, облегающая голову и украшенная сбоку алмазной булавкой. Возможно, улицу Тюрбиго все-таки продувал холодный ветерок, потому что щеки Мадлен очаровательно раскраснелись. С другой стороны, румянец мог не иметь никакого отношения к осенней непогоде, но свидетельствовал; о тайном жаре сердца. Арман спешил быстрее покончить с формальными приветствиями, насколько позволяли хорошие манеры; теперь, когда он залучил Мадлен в свой дом, нетерпение стало совершенно невыносимым. Он поцеловал по очереди руки в перчатках, а когда те были сняты, снова склонился к рукам, целуя мягкие ладони и внутреннюю сторону, запястий, при этом у него чуть не закружилась голова от аромата изысканных духов.
Он помог гостье снять великолепную шубу, но не успел повесить одеяние; Мадлен повернулась, прижалась к нему и, обняв обеими руками за шею, горячо поцеловала. Он мог гладить ее спину сквозь одежду только одной рукой, так как на другой висела объемистая шуба. Но когда Мадлен, не отрывая губ, скользнула рукою вниз и нащупала продолговатое затвердение под брюками, он сбросил меха на пол и принялся обеими руками ласкать стройную спину с изящными выпуклостями.
Не прошло и двух минут, как они были в спальне, где Мадлен, к огромному удовольствию Армана, позволила раздеть себя. Под серебристой шубой на ней был элегантный свитер из тонкой шерсти в косую черно-белую полоску и короткая, на сантиметр выше колена, черная юбка в мелкую складку. В талии свитер был перетянут широким ремнем из черной блестящей кожи с искусно выделанной круглой золотой пряжкой. Сдернув шляпку и бросив ее вместе с перчатками на стоявший рядом стул, она протянула руки Арману, как бы желая сказать этим милым жестом «я твоя, делай со мной все, что хочешь».
Наделенная щедрым провидением длинными и стройными ногами, Мадлен была почти одного роста с Арманом. Когда они стояли рядом у кровати, ей потребовалось лишь слегка приподнять красиво причесанную голову, чтобы Арман мог поцеловать ее. Обняв овальное лицо Мадлен ладонями, Арман покрывал бесчисленными поцелуями полные губы, глаза, тонко выщипанные темные брови, широкий и гладкий лоб. Легко можно себе представить, как нарастало возбуждение Армана, требуя выхода, но торопливость испортила бы все дело, и, прежде чем Арман коснулся груди, обтянутой узким свитером, Мадлен едва не задохнулась от поцелуев.
Ах, этот головокружительный миг, когда любовник впервые прикасается к мягкой груди и лишь безмолвным вздохом выражает свой восторг! Арман не переставал удивляться тому факту, что, в то время как едва ли не каждый художник, когда-либо державший кисть в руке, не отказал себе в удовольствии изобразить возлюбленную с обнаженной грудью, поэты, как правило, избегали воспевать нежные округлые прелести. Единственным исключением было достопамятное стихотворение Верлена «Вчетвером».
Грудь, наполняющая руку наслаждением,
Тяжелая грудь, властная, гордая и дразнящая,
Трепещет и волнуется и знает, что победила нас,
Исподволь любуясь нашим поражением.
Но Верлен был особенным поэтом. Что касается остальных стихотворцев, то недостаток интереса к женской груди с их стороны Арман считал непростительным.
Когда трепетные пальцы Армана достаточно ознакомились с формой сочных гранатов Мадлен, он потянулся к пряжке на ремне. Колени Мадлен слегка дрожали. Несколько секунд Арман изучал секрет застежки, затем расстегнул пояс, и тот упал на ковер. Но прежде чем он протянул руку, чтобы приподнять дорогой свитер и, возможно, неосторожным движением нетерпеливого любовника повредить его, Мадлен отступила на шаг назад и, скрестив руки, сама сняла свитер через голову. Беспокоилась она зря, ибо Арман отнюдь не был неуклюжим новичком в деликатном искусстве раздевания хорошеньких женщин. Но Мадлен была верной женой на протяжении восьми лет, и ей некогда и неоткуда было узнать о всех тонкостях любовных игр, в том числе об удовольствии полного подчинения партнеру.
Арман ловко расстегнул юбку, и та, шурша по шелковым чулкам, скользнула на пол. Мадлен перешагнула через нее, а затем небрежным движением стройных лодыжек избавилась от лакированных черных туфель. И тут Арман, издав восхищенный вздох, в радостном изумлении воззрился на возлюбленную. Видимо, также, как и он, она немало потрудилась над выбором одежды, желая в первое свидание, значение которого переоценить было невозможно, произвести на любовника незабываемое впечатление. В результате при взгляде на ее нижнее белье захватывало дух.
Оно не было вычурным, но изысканно контрастировало с черно-белой строгостью верхней одежды. Ярко-красная сорочка из тонкого шелка с прямым вырезом, приоткрывавшим грудь, с тончайшими бретельками на округлых плечах тесно облегала упругую грудь и манящую аккуратную выпуклость живота. Спереди между двумя холмиками было вручную вышито сложное переплетение из цветов, бутонов и листьев.
— Ты выглядишь потрясающе! — прошептал Арман.
Несмотря на опыт в обращении с женщинами и находчивость в словах, он был настолько потрясен открывшейся ему красотой, что на время утратил дар речи, столь сильны были чувства, бушевавшие в его сердце. Мадлен улыбнулась его словам, приняв их как должное, потому что, невзирая на банальность, именно таких слов ждет и требует женщина от возлюбленного.
Искусно обшитый край сорочки лишь на ширину ладони спускался ниже линии бедер, так что были видны трусики из такого же ярко-красного шелка. И пока Арман стоял, погруженный в задумчивость — состояние, обычно ему несвойственное в подобных ситуациях, — Мадлен сбросила сорочку, и он увидел, что цветочный узор был повторен по бокам трусиков. Она протянула к нему руки, как бы принося себя в дар, в тот же момент он упал на колени к ее ногам и, обняв, просунул руки под шелк и обхватил бархатистые стройные ягодицы.
В этот момент он не сравнивал достоинства овальных прелестей Доминики, доставивших ему столько радости, с тугими круглыми выпуклостями Мадлен. На самом деле он был так опьянен происходящим, что напрочь позабыл о Доминике и мог думать только о Мадлен. Утонченный любовник, которому важны мельчайшие детали, он заметил, что верхний край воздушного шелкового одеяния находится как раз на высоте пупка, наполовину скрывая, наполовину обнажая его и таким образом привлекая к нему внимание.
Слегка дрожавшей от избытка эмоций рукой он приспустил шелковый край, чтобы полностью обнажить это соблазнительное место. На его искушенный взгляд, пупок был необычайно хорошеньким, совершенно круглым и запрятанным внутрь, больше похожим на ямочку и чрезвычайно возбуждающим. Дотронувшись кончиком языка до этой милой ямочки, Арман услышал короткий вздох; руки Мадлен погрузились в его черные кудри.
Он опустил голову пониже и прижался губами к затемнению под животом, там, где сквозь тонкий шелк слабо просвечивали завитки волос. Мадлен негромко вскрикнула от неожиданности и удовольствия, ощутив горячее дыхание через воздушную ткань. Арман медленно спускал трусики все ниже и ниже, пока не обнажил темно-каштановые завитки. Тогда жадные руки вновь сжали упругие ягодицы, и он принялся покрывать поцелуями завитки, легко проводя кончиком языка по мягким розовым губам, видневшимся под ними.
Но как бы ни были упоительны ласки Армана, молодость, довлеющий опыт семейной жизни, привычка принимать знаки внимания мужа, удобно лежа на спине, а не стоя на ногах, побудили Мадлен выскользнуть из жарких объятий любовника. Стесненная в движениях трусиками, обвившимися вокруг колен, она мелкими шажками придвинулась к кровати и, сев на край, избавилась от них. Затем, скрестив ноги, она поочередно сняла черные кружевные подвязки и спустила шелковые чулки.
Арман разделся быстро. Мадлен с любопытством наблюдала за ним, грациозно опершись на спинку кровати, слегка согнув ногу и подперев рукой голову, так что была видна гладко выбритая подмышка. Она внимательно изучала его тело, прямые плечи, черные завитки волос на груди, узкую талию и длинные ноги. Разумеется, самому тщательному осмотру была подвергнута та часть тела, с которой ей предстояло очень скоро познакомиться особенно близко.
Арман и сам с гордостью посмотрел на своего дружка, прекрасно зная, как высоко его ценят женщины за твердость и прямоту. Хот подрагивал от возбуждения, напоминая вышколенную скаковую лошадь, когда та перебирает ногами у стартовой черты, с нетерпением ожидая взмаха кнута, готовая сорваться с места и мчаться во весь опор, почти не касаясь копытами земли и вытягиваясь в прямую линию перед взятием первого препятствия.
Мадлен немного подвинулась, когда Арман лег рядом на кровать, очевидно, для того, чтобы освободить место. Но, возможно, она преследовала иную, скрытую цель; при движении ее грудь всколыхнулась, что никак не могло не привлечь внимания. Строчка из стихотворения Верлена всплыла в памяти Армана — «гордая и дразнящая», — и он приник сначала губами, а потом и влажным языком к торчащим красно-коричневым бутонам.
В это первое незабываемое свидание Арман, сам того не желая, чрезвычайно возбудился, когда раздевал Мадлен, любуясь и лаская. Поэтому он понимал, что промежуток между тем моментом, когда он войдет в нее, и извержением будет очень коротким. Значит, необходимо было довести Мадлен до такой же степени возбуждения прежде, чем его требовательный дружок примется за дело.
Арман читал где-то, хотя не мог припомнить где, что мужчина достигает оргазма в среднем через три минуты. Из той же статьи он узнал, что у женщин миг высочайшего блаженства наступает через восемь минут! Если таковая несоразмерность имеет место в обычных случаях — хотя совершенно невозможно понять, зачем природа допустила подобное неудобство, — то как же велико будет несоответствие в нынешних исключительных обстоятельствах! Нечего было и думать, что Арман сможет продержаться целых три минуты после того, как победно войдет в горячее лоно Мадлен.
Он играл с кончиками грудей до тех пор, пока дрожь не охватила тело Мадлен с головы до пят, а дыхание не стало прерывистым. Тогда он обнял ее за бедра и, увлекая вниз от спинки кровати, уложил на спину.
— Арман… о Арман! — Ему было приятно слышать шепот, свидетельствовавший о высокой степени возбуждения.
Арман подумал, что все идет хорошо, но, чтобы быть абсолютно уверенным, что Мадлен незамедлительно и адекватно ответит на взрыв его плоти, он скользнул ниже по узорчатому атласному покрывалу и мягким движением раздвинул ее ноги. Мгновение спустя он целовал живот вокруг аккуратного треугольника темно-каштанового пуха. Ощутив запах духов «Шанель», тот самый, что он распознал около ушей и на груди, Арман почувствовал себя польщенным, как был бы польщен на его месте любой мужчина. Арман полагал, что у Мадлен нет ежедневной привычки орошать духами живот и ноги и что на сей раз она сделала это специально для него, предугадывая предстоящие ласки.
С целью сделать томление невыносимым, 0н стал медленно целовать бархатистую кожу с внутренней стороны бедер в сантиметре от завитков. Он увидел, как приподнялось ее тело и еще шире раздвинулись ноги в предвкушении поцелуя в пухлые розовые губы, выступавшие из-под завитков, и услышал, как у нее перехватило дыхание, когда он обманул ее: вместо того чтобы сделать то, что от него ожидали, он, обхватив ее за бедра, медленно провел влажным языком по трепещущему животу вверх до ямочки пупка. Кончик языка задержался там на некоторое время, а потом пошел вниз к очаровательному волнистому островку и снова вверх; он повторял это движение до тех пор, пока дыхание Мадлен не превратилось в частые, хрипловатые вздохи.
Как бы ни был Арман одержим желанием, он понимал, что должен внимательно следить за состоянием Мадлен. Он не простит себе, если эта последняя ласка заведет Мадлен слишком далеко и она достигнет предела раньше, чем он войдет в нее! Он оставил живот и коснулся языком надушенных завитков. Ее ноги напряглись и раздвинулись, насколько это было возможно, — она готова была отдаться вся без остатка. Только теперь Арман пылко прильнул губами к вожделенному тайнику, и почти сразу, в ответ на настойчивый призыв, мягкие лепестки раскрылись, открыв Доступ во влажные розовые глубины.
— Арман, я сойду с ума! — выдохнула Мадлен; гладкий живот вздымался и опадал в такт с накатывавшим волнами невыразимым наслаждением, вызванным движением языка любовника.
Арман взглянул на извивающееся на постели тело, раскрасневшееся лицо, полуприкрытые глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30