Причины этого, конечно, лежат, в первую очередь, в бездеятельности братьев, которые замкнулись в монастырских стенах, ограничившись одними молитвами. Он указал, что еще на его памяти бернардинцы гордились древними сказаниями и легендами, которые хранились в их памяти и в архивах, но теперь, увы, в связи с развитием науки, кто может поручиться за ценность этих легенд? Они ничем не отличаются от творчества трубадуров, повествуют о духах, которых никто не видел, и о событиях, о которых нет никаких достоверных свидетельств. Нечего и говорить, что их научная ценность, — а теперь все начинает определяться наукой, — ничтожна. Если же говорить о влиянии Ордена в области общественной морали или о духовном воздействии его на мирян, то и здесь дело обстоит как нельзя более плохо, потому что вполне достаточно оказывается светских установлений…
Долго говорил приехавший и, в конце концов, сказал, что Орден, по его мнению, исполнил свой долг, изжил себя, его следует упразднить, а силы монахов направить на дела практические, например, на заведение мануфактур, на приобретение виноградников и открытие винных погребов, на то, чтобы развивать промышленность и давать деньги в рост.
Молча выслушали его собравшиеся, а, дождавшись конца, так же молча поднялись и направились к выходу из залы, даже не поинтересовавшись, что скажут на это присутствовавшие епископы. Выходя, последний монах обернулся и благословил новоприбывшего брата знаком креста, отчего на лице того промелькнуло что-то вроде гримасы. А председательствовавший епископ, не подав вида, что произошло нечто необычное, пригласил продолжить этот разговор на следующий день в тот же час.
Настоятели двенадцати монастырей, вышедшие из залы заседаний, собрались в одной из келий, предоставленных им на это время, чтобы обсудить случившееся. Они заметили, что прибывший из Палестины брат не знает обычаев обители, что он не ответил на тайные знаки, которые делали ему монахи, и сам не попытался показать, кто он и какое посвящение имеет. Заметили они, что ни словом прибывший не упомянул о тех добрых делах, которыми всегда славились обители бернардинцев, и что напрасно противопоставлять науку и духовное знание, которые не противоречат, а всего только дополняют друг друга.
О многом говорили между собой собравшиеся, и сходны были их мнения, потому что они давно знали друг друга, знали, кто что делает, и кто как думает, и знали свои обители, которые оставались островами добра и надежды в ненадежном человеческом мире. В конце концов, сошлись они на том, что не стоило им приезжать, чтобы выслушивать от новоприбывшего обычные сомнения, которые высказывают люди невежественные, а тем более предлагать распустить древний и знаменитый Орден.
Утром на следующий день этих настоятелей посетили епископы и просили остаться на вечернее заседание, чтобы своим отъездом не показать столь явное пренебрежение гостю, тем более, что имело смысл обсудить возможности дальнейшей хозяйственной деятельности, позволяющей обителям не только существовать, но и делать добрые дела в миру.
А в это время, как выяснилось позднее, происходили другие события, связанные с приездом неизвестного брата.
Один из послушников Плесси-о-Роз, посланный в дальнюю обитель, передав приглашение, не поехал назад, а завернул по дороге к отшельнику, жившему высоко в горах и известному своим подвижничеством и прозорливостью. Отшельник жил в маленькой хижине в глубине леса и принял послушника, который рассказал ему следующее.
В ту ночь, когда в Плесси-о-Роз приехал брат из Святой Земли, он, этот послушник, был дежурным и ночевал в комнатке при воротах монастыря, рядом с которой находилась келья для гостей, куда и был помещен приехавший монах. Утомленный дневными работами, послушник быстро заснул, но открыл глаза с последним ударом башенных часов, отбивших полночь. Он снова хотел закрыть глаза, как вдруг увидел, что маленькое потайное окошечко, пробитое в соседнее помещение и с той стороны замаскированное, чтобы можно было незаметно наблюдать за приезжавшими людьми, вдруг вспыхнуло кроваво-красным светом.
Заинтересованный послушник тихо подставил к стене табурет, взобрался на него и взглянул в потайное окошечко. Он страшно удивился, увидев там не только приехавшего монаха, но и какого-то другого человека, сидевшего к нему спиной, хотя послушник мог побожиться, что больше никого в монастырь не пропускал, а этот человек был явно не из монастырской братии. О чем они тихо беседовали, он не слышал. Однако его поразило, что лицо приезжего явно изменилось, стало много грознее и злее, а над его головой по обеим сторонам, как два пламенных рожка, виднелись какие-то образования, хотя он не мог поклясться, что это не было пламя двух свечей, расположенных сзади монаха.
По комнате двигались какие-то серые тени, и послушнику явно почудился запах серы.
В том, что перед ним нечистая сила, готовая заполнить монастырь, послушник убедился, когда попытался перекреститься — и не смог. У него едва достало сил добраться до кровати и задремать, а когда он снова проснулся и, преодолев слабость, опять поднялся на табурет, то в соседней комнате увидел уже не людей, а безобразных чудовищ. Что было потом, он не знает, потому что потерял сознание и очнулся на полу. Утром же его разбудили и послали с письмом в здешний монастырь, откуда он и поспешил заехать к отшельнику.
Выслушав этот сбивчивый рассказ испуганного послушника, отшельник спросил его, не думает ли он, что привидевшиеся ему чудовища были не в реальности, а всего только сновидением? Послушник отвечал, что именно этот вопрос он и хотел задать святому отцу. Тогда тот успокоил его, подтвердив, что все это ему привиделось, и отпустил с миром в Плесси-о-Роз, наказав никому не рассказывать об увиденном и дав ему письмо к настоятелю с пристойным объяснением по поводу его задержки. С тем тот и уехал.
Отшельник же в следующую ночь поднялся на соседнюю гору, более высокую, чем та, на которой жил он сам, и зажег на ее вершине большой костер из сушняка, сложенного там с незапамятных времен. Прошло совсем немного времени, и вдалеке на двух других горах загорелись такие же огни. А через три дня к отшельнику пришли два других отшельника и выслушали его рассказ. После этого один из пришедших усыпил его, и дух отшельника, отделившись от тела, взмыл ввысь.
Дух этот был не человеческим духом, а духом Лега, спустившегося на землю, и теперь он стремился в космические выси к небесному воинству Михаила, чтобы сообщить, что в монастыре Плесси-о-Роз появился какой-то темный Арлег, грозящий опасностью не только самой обители, но, по-видимому, и Ордену. Передав это сообщение, он вернулся на землю в тело отшельника, и едва тот поднялся на ложе, как в дверь его кельи постучали, и на пороге появился незнакомый монах, назвавший себя Михаилом, капитуларием Ордена святого Бенедикта, идущим в Плесси-о-Роз, и попросил приюта…
На второй день Нового года капитуларий уже стучался в ворота монастыря и был с почетом принят одним из епископов, который тотчас же оповестил присутствующих о прибытии высокого гостя.
Вечернее заседание открылось под председательством капитулария. Приехавший из Палестины монах опять предложил распустить Орден за ненадобностью, но если присутствующие все же склонны его сохранить, то заняться более полезной деятельностью, чтобы перестроить монашескую жизнь на светский лад, собирая богатства, устраивая мануфактуры, открывая в городах винные погреба и тому подобные коммерческие заведения.
Видя, что некоторые из присутствующих смущены, капитуларий спросил настоятеля Плесси-о-Роз, не было ли за последнее время пожертвований от владельцев существующих мануфактур, и когда получил утвердительный ответ, попросил принести по одной золотой монете от каждого вклада.
Казначей принес требуемое, и когда положил первую монету на стол, то она вся как бы съежилась, и на ней проступили четыре капли крови. С ужасом смотрели присутствующие на монету, а когда казначей положил рядом вторую, то она точно так же уменьшилась в размерах, но вместо крови на ней проступили четыре слезинки.
— Вот что несет в себе золото, добытое чужим трудом и чужим горем, — произнес капитуларий и обратился к эконому монастыря с просьбой принести кубок любого вина.
Тот повиновался, пошел, вскоре вернулся и поставил на стол закрытый крышкой большой серебряный кубок. Когда же капитуларий откинул крышку кубка, из него вырвалось синее пламя, а затем показался маленький чертенок-лярва, который униженно кланялся приехавшему из Палестины монаху.
Все было ясно без слов. Приехавший опрометью бросился в двери, и сразу же во дворе раздался топот несущихся коней. Пришедшие в себя монахи обернулись к капитуларию, желая его благодарить за заступничество, но место его уже опустело: Михаил сделался невидим и так исчез из монастыря Плесси-о-Роз, изгнав темного гостя.
Алхимик.

В 1276 году к одному их рыцарей Храма явился гость. Он отрекомендовался старым другом покойного отца рыцаря, и поэтому его пригласили пробыть в замке столько времени, сколько он захочет. После небольшого колебания гость, достигший, судя по виду, весьма преклонного возраста, принял приглашение и сказал, что остановится здесь на две недели. Очень скоро и сам хозяин замка, его челядь и жившие в замке рыцари были восхищены обходительностью старого рыцаря, его ученостью, интересными и глубокими разговорами, а прислуга — еще и совершенно сказочной щедростью.
Однажды во время разговора хозяин замка заметил своему гостю, что такая щедрость, сама по себе вызывающая восхищение, ставит в неловкое положение приезжающих в замок его гостей, которые не могут тратить подобных сумм на подачки служителям и на подарки бедным рыцарям.
Разговор происходил наедине, и старый рыцарь, как было видно, искренне удивился.
— Неужели эти мизерные суммы и подачки представляются заслуживающими внимания? — спросил он и, получив утвердительный ответ, заметил: — А я всегда полагал, что рыцари вашего Ордена чрезвычайно богаты!
— Богаты не рыцари, а Орден, — пояснил хозяин замка.
— Но Орден действительно очень богат? — поинтересовался гость.
Хозяин с гордостью ответил, что в распоряжении Ордена находится сумма, превышающая десять миллионов полновесных золотых. Это поразило старика-гостя.
— Я долгое время жил в Индии, — объяснил он, — и не мог подумать, что Орден столь беден. Ведь только то, чем я сам обладаю, в несколько тысяч раз превышает богатство Ордена, поэтому я с удовольствием сделаю вклад в орденскую кассу!
Но рыцарь-тамплиер был достаточно горд, чтобы отклонить такой подарок, и заявил, что вклады принимаются только от членов Ордена.
На этом разговор был закончен, однако за ужином вечером встал вопрос — надо ли и как лучше прийти на помощь голодным крестьянам, пострадавшим от неурожая. Старый рыцарь предложил собравшимся принять от него пожертвование в пользу голодающих и, когда на этот раз получил согласие, тотчас же приказал принести деньги. Двое его слуг с трудом втащили в пиршественную залу огромный кожаный мешок, набитый золотыми монетами. А его владелец, не довольствуясь этим поистине королевским даром, вынул из кошелька еще три огромных бриллианта, присоединив их к золоту.
На другой день при встрече хозяина замка с гостем разговор опять зашел о богатствах. Старик убеждал рыцаря, что только богатство в сочетании с известной храбростью тамплиеров обеспечит их победу над мусульманами и упрочит их положение в Палестине. Он вполне понимает, что гордость не позволяет рыцарю взять у него, старика, денег, которые ему не нужны, однако, может быть, он согласится вот на что. Поскольку он был другом его покойного отца, то он согласен научить рыцаря приготовлять философский камень, чудодейственная сила которого позволит Ордену получать любое количество золота и драгоценных камней.
Речи старика были столь убедительны, а доводы разумны, что после долгих колебаний рыцарь согласился последовать за ним в его замок, чтобы там постигнуть тайны алхимического искусства, обратив их для большей славы Ордена. Пока же он согласился взять у своего гостя достаточную сумму денег, чтобы оставить их мажордому покидаемого им родового замка.
После долгого пути они прибыли в роскошный неприступный замок на высокой горе, где к их услугам было множество странного вида рабов и все необходимое для алхимической работы.
Время летело незаметно, и вскоре рыцарь уже мог делать прекрасные большие алмазы. Он уже хотел было вернуться домой, но учитель убедил его, что крайне неразумно остановиться на этой стадии науки, тем более, что появление на рынке большого количества таких прекрасных и крупных камней обесценит их очень быстро. Гораздо важнее научиться изготовлять наряду с алмазами и другие драгоценные камни — изумруды и рубины, а затем научиться делать и золото. Рыцарь согласился и постепенно освоил эту науку. Но всякий раз, как он собирался назад, его учитель указывал на несовершенство его знаний и на очередную задачу, которая задерживала отъезд.
Время летело незаметно, и рыцарь не мог бы сказать, сколько месяцев или лет он провел в этом сказочном замке. Но однажды во сне он услышал боевые трубы рыцарей Храма и увидел, что его товарищи зовут его назад, в Палестину. Это было так реально, что он встал с твердой уверенностью возвратиться к своим орденским братьям. Он рассказал о своем сне хозяину, и на этот раз тот не стал его отговаривать и оставлять. Наоборот, он помог в сборах и настоял, чтобы тот взял возможно больше золота и драгоценностей, которыми были завалены комнаты замка.
Десять дней молчаливые слуги упаковывали тюки с золотом и драгоценными камнями, а когда все было готово, хозяин замка предложил рыцарю и нескольким слугам, которых он с ним отправлял, переодеться в странные костюмы, которые рекомендовал не снимать до тех пор, пока они не прибудут в Реймс, куда стремился рыцарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10