Опять выбрался, вынул из замка зажигания связку ключей, замкнул дверцу.
Поднялся по ступенькам к металлической служебной двери, соответствовавшей "черному ходу" старых добрых домов, построенных до второй мировой войны. Условным образом постучался.
Отворил крепкий молодой человек в белом, не шибко чистом комбинезоне. То ли впрямь служил смотрителем "блока", то ли заменил его на эту ночь, не знаю. Да и не любопытно мне это.
- Поднимайтесь по боковой лестнице, - велел он. - Запыхаетесь, понимаю, но времени еще много, успеете отдышаться и отдохнуть. Не надо вызывать лифт... А я подымусь через четверть часа. Только посмотрю, был за вами "хвост" или не было.
Я вскарабкался по семи пролетам серой бетонной лестницы, вовсю налегая на круглые железные перила. Толкнул тяжелую металлическую дверь. Очутился в устланном коврами вестибюле восьмого этажа.
Отыскал нужный номер на двери, употребил выданный Джексоном ключ, проскользнул в незнакомую квартиру, даже не пытаясь отыскать выключатель света.
Винтовка обнаружилась в столовой. При сочившихся в незабранные шторами стекла лучах луны я разглядел на придвинутом к подоконнику столе ружейный чехол: длинный, надежный, сработанный из крепкой пластмассы, подобно чемоданчику-"дипломату".
Рядом пристроился бинокль, несколько мешочков, набитых песком, и два тонких, маленьких предмета, оказавшихся крошечными карманными фонариками.
Что ж, особой спешки не замечалось, проверить снаряжение было возможно и потом. Времени еще много, сказал напарник. И был совершенно прав. Оставалось два часа и двадцать минут.
Если, конечно, герр Бультман атакует в назначенное время и не отколет какого-либо хитроумного трюка...
Я приблизился к окну.
Вид из него открывался всецело мирный и совершенно спокойный. Теннисные корты, плавательный бассейн, откуда выпустили воду, тускло отблескивавшие асфальтированные дорожки. Темные купы деревьев. Темный, приземистый дом, где семейство Хименес предусмотрительно избегало зажигать лампы в сумерках, а уж сейчас, когда стрелки часов готовились встретиться у цифры двенадцать - и подавно.
Пожалуй, полковник и его домочадцы уже располагались почивать. Наступила последняя ночь в их жизни. Только сами Хименесы об этом пока не ведали.
Забор, венчанный переплетениями колючей проволоки, оберегал их от неожиданных вторжений извне. Должно быть, по ощетинившимся стальными жалами нитям звенело и гудело высоковольтное электричество, но Гектор Хименес был человеком до мозга костей военным, и чересчур полагался на общепринятую армейскую защиту. Словно подобное препятствие могло задержать команду обученных и отчаянных диверсантов... Людей, совершенно чуждых армейскому образу мыслей.
На приличном расстоянии от забора, внутри поместья, горели ослепительные пятна прожекторов, целившихся в окружающий мир, стерегших покой и благополучие Гектора.
У Элли Брэнд, припомнил я, даже "глазка" не было встроено в дверь...
Мой напарник, или наблюдатель, как назвал его Джексон, проскользнул в полутемную квартиру, предусмотрительно покашляв на пороге, дабы не схлопотать случайный удар ножом или пулю.
Подошел ко мне. Помолчал. - Дозоры сменяются каждые четыре часа, - уведомил он через минуту. - Ходят по двое. Дежурство обязательно для всех, за вычетом девицы и самого полковника. Смотрите, у ворот караулит Артуро Вальдес, повар. Мануэль Кордова обходит усадьбу по периметру с одним из сторожевых псов. Другой поранил ногу и отлеживается в будке.
Парень поглядел на мерцающий циферблат наручных часов.
- Через минутку будем созерцать Кордову, который объявится вон из-за той высокой сосны... А, вот и он, голубчик. Немножко не угадали.
Я вынул из кожаного чехла инфракрасный бинокль, покрутил рубчатое колесико, навел резкость и принялся изучать возникшую в поле зрения фигуру. Точнее, две.
Шагавший рядом с Мануэлем доберман-пинчер был огромным зверем: черным, с коричневато-рыжими подпалинами. Великолепная собака, ничего не скажешь... И проводник представлял собою внушительное зрелище.
Высокий для уроженца Латинской Америки, широкоплечий субъект. Понятно, почему заработал прозвище Медведь. Густые пиратские усы. Эту смуглую рожу я видал - мельком видал, когда бандитский седан промчался мимо, покинув на тротуаре совершенно мертвую Элли Брэнд.
Немало довелось потрудиться, полетать, поколесить и протопать, чтобы повстречаться вновь, хотя Мануэль Кордова не имел понятия о состоявшейся встрече. Понятие наличествовало одностороннее. Мое.
Странным образом, всякая ненависть исчезла бесследно. Явление почти обычное. Когда настает миг вожделенного мщения, злость пропадает, уступая место полному спокойствию.
Ибо вы понимаете: с минуты на минуту мерзавец умрет.
Бинокль у меня был хороший, изготовленный в Японии, 7х50; прекрасное разрешение, изумительная четкость. Я проследил, как мужчина и пес удаляются, исчезают за купами густых, по-видимому, колючих кустов.
- Н-да, - произнес я. - Стоило трудиться, прицел менять... На кой ляд нужны приборы ночного видения? Светло, точно днем. Четырехкратный оптический прицел поставили бы - и дело с концом.
Парень решил, будто я недоволен, и поспешил пояснить:
- Учитывали, что Бультман, возможно, выведет из строя электрическую сеть. Или сами они выключат прожекторы. Или...
- Дружище, я не сетую! Просто ворчу. Кто прицел регулировал, ты, что ли?
- Да. У меня по снайперской части больше опыта, чем у Джексона... Да, забыл! Марти. Мы обменялись рукопожатием.
- Эрик, - ответил я.
- Надеюсь, - ухмыльнулся Марти. - Если вы не Эрик, с меня голову свинтят.
Невзирая на дружелюбную болтовню, парень явно пребывал в раздражении. Тоже обычнейшее дело. Никому не по вкусу исполнить всю черную работу, обустроить позицию, обеспечить оборудование, а потом разостлать перед пришлым снайпером-бенефициантом ковровую дорожку, склониться до земли и следить, как он произведет весьма несложный выстрел, который с неменьшим, если не с большим, успехом произвел бы сам помощник... Но снайпер, явившийся на готовое, стяжает все причитающиеся лавры.
Кроме раздражения, в глазах Марти сквозило изрядное любопытство. Он отнюдь не знал, кого именно я вознамерился выводить в расход, ломал голову, строил всевозможные предположения.
- Все в полнейшем ажуре, - похвалил я. - Только дай, проверю мешки с песком. Передвину чуток, потому что руки у меня длиннее и винтовка ляжет иначе... Вот, хорошо... Теперь, Марти, самое время прилечь и вздремнуть. Если стрясется непредвиденное, буди немедля. Если нет - пни коленом под зад ровно в половине второго.
И я уснул.
По-настоящему.
Чем и произвел на Марти неизгладимое впечатление.
Куда большее, чем вызывала моя старинная слава предерзостного истребителя.
Будучи исправно разбужен, я зевнул, присел, потянулся, лениво встал на ноги и немедленно двинулся в сортир. Следовало тщательно опорожнить мочевой пузырь. Немало важнейших выстрелов пропало впустую, много ответственных заданий пошло насмарку лишь оттого, что в решительную минуту стрелок чувствовал себя не лучшим образом и думал не столько о мишени, сколько об унитазе.
Я заставил себя не размышлять о направлении ветра, если таковой поднялся опять. Не гадать, выстрелит ли окаянная винтовка вообще... Некоторые дают осечку...
А потом осталось только притаиться напротив распахнутого окна, в темной комнате, и выжидать, уложив ружейный ствол на мешки с песком. Дуло отстояло от оконного проема на добрый ярд, чтобы вспышка была не столь заметна извне.
Патрон в боевой камере.
Предохранитель спущен загодя. К лешему всякие предписания, касающиеся безопасности при обращении с огнестрельным оружием. Спокойно лежащая винтовка не пальнет по собственному произволу. А в последнюю секунду, впопыхах, палец может не довести рычажок до полного упора...
Оптический прицел оказался усовершенствованной армейской моделью, оставлявшей, между прочим, полный простор для каких угодно усовершенствований. Батарея, по словам наблюдателя, могла невозбранно работать много часов, а возможно, и суток, подряд.
Более того, - уведомил Марти, - ее просто необходимо включать заранее, дабы электрические цепи успели досконально прогреться и "стабилизироваться". Ежели моя научная терминология вам не по нраву, пожалуйста: изобретайте собственную.
Все, что можно было приготовить, мы приготовили.
Я с удовлетворением убедился: Марти понимает - сейчас не время для пустой болтовни. Вооружившись биноклем, парень озирал усадьбу Хименесов и благоразумно помалкивал.
Внезапно он произнес вполголоса:
- Вальдес! Привратник! Его, сдается, уже убили...
Ухватив бинокль номер два, я нашарил инфракрасными линзами далекие ворота. Вальдес и впрямь сидел привалившись к столбу, свесив голову под самым что ни на есть неестественным углом. "Чрезвычайно сноровисто сработано", - подумал я.
Глянул на фосфоресцирующий циферблат.
Ровно два.
- Как насчет собаки с проводником? Теперь уж на циферблат посмотрел Марти.
- Через... три минуты. Он возникнет левее тополя. Вон, приближается от западной стены. Скроется за кустами, потом возникнет опять и вынырнет возле... О, Господи!
Я и сам видел Мануэля Кордову и его четвероногого спутника, возникших в довольно широком просвете меж стволами. Внезапно пес подпрыгнул и опрокинулся.
Человек непроизвольно согнулся над животным, немедля понял свою оплошность, развернулся, выхватывая пистолет, но вскинуть ствол уже не успел. Вздрогнул, пошатнулся, повалился наземь подле мертвой собаки.
Вычеркиваем сеньора Осо...
Никакой особой радости я не чувствовал. Парень издох, туда ему и дорога была. Поделом, и вовремя.
А вот видеть убитых собак не люблю... Даже свирепого сторожевого зверя, в лучшем случае способного считаться оружием, сработанным из плоти и крови, было искренне жаль - пес не выбирает, кому служить. Его натаскивают, науськивают и, в отличие от человеческого существа, собака не может послать мерзавца-хозяина к чертовой матери, чтобы искать нанимателей поприличнее...
- Чем их бьют? - полюбопытствовал я.
- Стрелами! - выдохнул изумленный Марти. - Ей-Богу, настоящими стрелами, как у Робин Гуда!
- Ничего подобного, - поправил я, напрягая взор, - лесные молодцы луками пользовались.
А Бультман из арбалетов лупит. Маленьких и мощных. Очень остроумно, пятерка с плюсом... Полагаю, острия болтов отравлены. Полагаю также, что не кураре, принятым у южно-американских индейцев для охоты, а чем-нибудь поосновательнее. Синильной кислотой, например. Видал? Падают, словно подкошенные.
Помедлив несколько мгновений, я сказал:
- А вот и ударные силы... Полюбуйся, Бультман орудует чисто и быстро! Истинно прусская дисциплина!
Люди в черных комбинезонах и глухих матерчатых шлемах с узкими прорезями для глаз и дыхания, врывались прямо через забор, перерезав колючую проволоку и расчистив себе путь. Они спрыгивали, пригибались и бежали вперед, прямо к ничего не подозревавшему дому.
Дверь высадили с хода и быстро исчезли в открывшемся проеме. Послышался далекий, чуть различимый стрекот, словно кто-то сыпал на сковороду рисовые зернышки.
Автоматные очереди. Щедрые, длинные: при стрельбе в упор лучше палить до полного опустошения магазинов. Я припомнил высокого смуглого офицера, с которым продирался по джунглям Коста-Верде много лет назад... Ну что же, коль скоро Гектор Хименес решил оставить воинское поприще и заняться терроризмом, надлежало доказать ему всю глубину свершенной ошибки.
Доказывал Бультман весьма убедительно. Я ощутил известное облегчение при мысли, что не участвую в штурме сам.
Ворота усадьбы распахнулись настежь, две автомашины вкатили внутрь и остановились неподалеку от гаража. Большой "линкольн", роскошный, чуток устаревший лимузин. И менее внушительный форд. Фургон.
Помимо водителя, в "линкольне" обретался пассажир. На заднем сиденье, как оно и приличествует особе высокопоставленной и облеченной властью. Хотя сквозь притемненные автомобильные стекла разглядеть лицо было немыслимо, я не слишком ломал голову насчет личности новоприбывшего.
Следовало изготовиться: близилось время приложить руку самому. Определив бинокль поблизости, я ухватил цевье "Холланд-и-Холланда" левой рукой, правой стиснул полупистолетное ложе, дуло утвердил на мешках, туго набитых песком.
Я сощурился в оптический прицел и вместо привычного перекрестия волосков узрел идиотскую красную точку в геометрическом центре окружности. Весьма похоже на видоискатель фотокамеры, только там виднеется прозрачный желтый кружок.
Изображение было своеобычным: точно цветной телевизор взбесился и начал путать все цвета и оттенки. Я забеспокоился, подумал, не лучше ли повертеть рифленый ободок, сделать окаянную точку чуток порезче...
Стоп!!! Отставить!! Прекратить!
Никаких изменений в последнюю минуту!
И не вздумай прицелиться чересчур низко, болван! Это не горный обрыв, это лишь кажется, будто палишь сверху вниз, а по сути бьешь почти напрямик...
Выключи всякое мышление.
- О, Господи! - повторил Марти.
Я проворно покосился.
Парень смотрел в окуляры не отрываясь, и физиономия помощника, слабо освещаемая лунными лучами, казалась почти зеленой. Побледнел Марти весьма изрядно.
С предельной осторожностью, чтобы случаем не зацепить винтовку, я опять вооружился биноклем. Взял его в левую руку, пошарил взглядом по усадебному подворью.
Маленькая фигурка, смахивавшая издалека на эльфа из детских книжек с картинками, вывалилась наружу, спотыкаясь и шатаясь кинулась по ступеням. Люди Бультмана то ли замешкались, то ли оплошали, то ли вступили в схватку с Хименесом, старым бойцовым псом, и увязли по уши - не знаю. Только Долорес, облаченная прозрачной ночной сорочкой, по которой расплылось два или три темных зловещих пятна, исхитрилась вырваться из дому.
Маленькая фигурка; тоненькая девушка, с обнаженными руками и лодыжками. Должно быть, кожа тотчас покрылась пупырышками от холода, но едва ли Долорес это ощущала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27