Доставка супер Водолей
Платья, которое было на Мирани, когда она вышла из гробницы.
Дорога уходила вверх, сначала полого, потом всё круче. Шакал подал руку Орфету, и музыкант, запыхавшийся под тяжестью мальчика, благодарно ухмыльнулся. В алмазных стенах открывались скважины, они росли вдаль и вширь, переплетались, пронизывали расплавленную гору, будто лабиринт. Путь дальше словно пролегал внутри гигантской каменной губки.
Но ведь звезда очень маленькая, неужели ей под силу сотворить такое? Сетис недоумевал.
Она пылала внутри каменной толщи. Красная, будто раскаленная медь. Уже много часов они шаг за шагом приближались к ней. Пронизанная порами скала сделалась лиловой, отливала пурпурным, алым. Свирепый жар опалял лицо и руки, не давал приблизиться. Неужели, пройдя столь длинный путь, они не сумеют прикоснуться к звезде? Как вынести эту боль?
В конце туннеля Шакал остановился. Вместе с ним замерли тысячи переливчатых отражений. Впереди открылась пещера размером с небольшую комнату, вся состоящая из бесчисленных граней, отшлифованная до блеска чудовищными силами, скрытыми в падающей звезде. А на полу, багровая, как раскаленный уголек, ждала сама третья звезда.
* * *
Ей причесали волосы и принесли нарядное облачение. Она много раз видела его на Гермии. Теперь ей самой предстоит его надеть.
Она встала. Туника из тончайшего белого льна перетекала тысячами складок. Оцепенело, будто во сне, она протянула руки.
Какое же оно тяжелое, платье Царицы Дождя! Голубое, плещущееся, как море, усеянное мириадами хрустальных капелек, покачивающихся в унисон, и в глубине у каждой капельки мерцает радуга.
Она обернулась. Рабыня, не глядя на нее, застегнула платье.
Ни одна из рабынь не смотрела на нее, не разговаривала.
Это входит в ритуал, объяснил Корет. Полная луна, высокий прилив, молчание. Не принимать пищи, ни с кем не разговаривать, ни с кем не встречаться взглядом. Двенадцать часов спать в одиночестве в Храме. Вымыться с ног до головы в трех очистительных купелях: из черного базальта с морской водой, из розового мрамора с пресной водой, и напоследок в самой маленькой — в золотой купели с драгоценной дождевой водой.
Когда-то этот ритуал проделывала Гермия. Где она сейчас? О чем думает? Мирани содрогнулась. Гнев Девятерых будет неумолим.
Ее умастили девятью благовонными маслами, надели на руки девять колец, на шею — девять тонких серебряных обручей. Она покорно терпела. Запах ее тела стал иным, кожа — непривычно гладкой. «Это всё еще я», — в отчаянии сказала она, выдав непрошеную мысль, но ответа не получила. Ответа не было с тех самых пор, как маленькая ладошка выскользнула из ее руки. «Доверься мне», — сказал он, но теперь ей было страшно, хотелось закричать: «Погоди! Я передумала!» Если он больше не станет с ней говорить, неужели придется всю жизнь притворяться? Неужели она станет такой же, как Гермия?
Мирани обернулась.
На нее с подставки взирали темные глазницы маски Гласительницы. Хрустальные подвески, перья и лазурит, прекрасное спокойное лицо, на скулах выгравированы свернувшиеся в кольца змеи. В разверстой прорези на уровне рта гулял ветерок.
— Не думала, что предательницей станешь именно ты, Мирани.
На миг мелькнула страшная мысль: будто ядовитый шепот исходит из уст Бога.
Но, обернувшись, она увидела Ретию.
* * *
— Мирани!
Сетис обернулся. Это слово слетело с губ Алексоса. Мальчик открыл глаза, соскользнул со спины Орфета, неуверенно встал на ноги. Заметив, что на него смотрят, протер заспанные глаза.
— Надо спешить.
— Она в беде?
Алексос, как будто не слыша, показал на звезду.
— Вот она, господин Шакал. Если она тебе нужна, бери.
Грабитель могил ответил:
— Она раскалена докрасна, Архон. Даже ты это чувствуешь.
— Она не причинит тебе боли. Честное слово.
Шакал приблизился на шаг, склонился. Огненное сияние озарило ему лицо, воздух колыхался жарким маревом. Звезда алела, как уголек. Шакал потянулся к ней, но тотчас же отдернул руку.
— Поберегу пальцы, — сухо сказал он. — Они мне еще пригодятся.
Алексос обернулся.
— Тогда ты возьми ее, Сетис.
Сетис подошел к мальчику, но произнес только:
— Ты сам им скажешь или должен я?
— Никто ничего не должен говорить. — Алексос был грустен.
— Что говорить? — ощетинился Орфет.
Сетис нахмурился, но все-таки стиснул кулаки и произнес:
— Перед тем как мы отправились в путь, Аргелин сделал мне выгодное предложение. Пообещал должность квестора.
Шакал не шелохнулся, но в его продолговатых глазах тотчас же вспыхнул настороженный огонек.
— А чего он хотел взамен?
— Чтобы я показал ему дорогу сюда. И чтобы Архон не вернулся.
В первый миг никто не шелохнулся. Потом Орфет притянул мальчика к себе.
— Ах ты, мерзкий предатель! И ты согласился?
Сетис устало пожал плечами.
— Генералу трудно отказать.
Шакал исподтишка разглядывал его.
— Мы давно догадывались, что тебя подцепили на крючок. А что тебе еще посулили? Или чем угрожали?
Он облизал пересохшие губы.
— Мой отец. И сестра.
Его спутники хранили молчание. Потом Орфет проворчал:
— Эх, Архон, напрасно ты не позволил мне прикончить Аргелина.
Сетис поднял глаза. В этот мучительный миг его с головой захлестнул весь неделями скрываемый страх.
— Что с ними? Можешь сказать, в беде они или нет?
Алексос глядел в землю.
— Если бы люди всё знали, Сетис, не было бы нужды в богах. Кроме того, Оракул безмолвствует. — Его голос был печален.
— И ты знал обо всём, дружище? — спросил у Архона музыкант.
Мальчик поднял глаза.
— Меня предупредила Мирани.
Это окончательно добило Сетиса.
Он избегал смотреть в глаза Орфету, но толстяк сказал:
— Ты подумывал, как бы прикончить мальчугана?
Сетис поглядел на Шакала. Грабитель пристально смотрел на него звериными глазами. Но ничего не говорил.
— Да. Я поднес нож к веревке. Еще миг — и я бы ее перерезал. Но тут она сама лопнула, и вместе с ней лопнуло всё остальное. — Он поднял глаза, пылая от стыда и отчаяния. — Если хотите наказать меня — я готов! Если хотите, чтобы я ушел, — уйду.
Никто не проронил ни слова. Потом терпеливо заговорил Алексос:
— Ох, Сетис! Они этого не хотят, и я тоже не хочу. Ты сам знаешь, что делать. Тебе объяснила Царица Дождя.
Сетис сглотнул подступивший к горлу комок. Потом кивнул и пошел к звезде. От нее исходил жар, в котором плавились горные породы. Он склонился над ней, преодолевая себя, коснулся пальцами, поднял — звезда в его ладонях оказалась холодной и чистой. Его спутники не сводили глаз с красного огонька.
— Если Аргелин хоть пальцем тронет Телию, — в ярости прошептал юноша, — я с ним поквитаюсь.
* * *
— А ты бы предпочла, чтобы на моем месте была Крисса? — Мирани сама удивилась железной твердости в своем голосе. Она решительно подошла к высокой жрице. — Мне ничего другого не оставалось. Крисса сделает всё, что он прикажет, продаст нас всех за новый браслет или модную шаль. Ты бы предпочла ее?
— Не говори глупостей. Ты дала клятву!
— Я дала клятву хранить Молчание. И я ее не нарушу.
— Как? Он держит Гермию в заложницах. На Острове грудами сложены сухие дрова. Если церемония пойдет не так, как надо, если Оракул не объявит его царем, не знаю, на что тогда он решится. Пожалуй, уничтожит Святилище. Мирани! Ему нет дела до божественного гнева. За всю свою жизнь он если кого и любил, то только Гермию.
Мирани кивнула, собираясь с мыслями.
— Знаю. Знаю! — Потом подняла глаза. — А Джамиль? Ты можешь связаться с ним, рассказать, что происходит?
Ретия сдвинула брови.
— Одним из его условий была смена Гласительницы. Ты его выполнила, — в ее голосе звучала неприязнь.
Мирани долго молчала. Потом отвернулась, сложила руки на груди, посмотрелась в высокое бронзовое зеркало. И вдруг из всех чувств в ее душе осталось только изумление.
— Посмотри на меня. Серенькая мышка Мирани с Милоса. Я сама себя не узнаю. Даже мой отец, будь он здесь, не узнал бы меня. — Она обернулась. — Ретия, я не хочу этого, но Бог велел мне поступить так. Он мне велел, понимаешь? Разве можно отказать Богу?
Ее голос звучал сдавленно. Она не хотела плакать, поэтому резко оборвала свою речь.
Ретия нахмурилась и охрипшим голосом проговорила:
— Наверное, нельзя.
* * *
Противоположная стена подземного зала змеилась трещинами, через одну из них они выбрались на прохладный ночной воздух. Сетис посмотрел наверх. В сотне футов над головой раздвоенная вершина горы белела от инея, круто уходящая вверх каменистая осыпь была припорошена снегом. При дыхании изо рта вырывались облачка пара. Никогда еще он не бывал на такой высоте, в таком холоде.
— Я знаю, где мы! — радостно вскричал Алексею. — Я тут уже бывал! — Он схватил толстяка за руку и потащил вверх по шатким камням. — Вот он, Орфет! Мы почти пришли! Я слышу зов Колодца Песен!
— В таком случае, дружище, будь осторожнее! — Орфет сдерживал рвущегося вперед мальчика. — Я пойду первым.
— Я так и хотел, Орфет. — Алексос гордо вытолкнул музыканта вперед. — Иначе зачем я тащил тебя сюда всю дорогу?
— Это ты меня тащил? — Орфет начал карабкаться, его некрасивое лицо перекосилось в ухмылке. — Признаюсь, время от времени я бывал обузой, но я и сам кое-кого тащил, Архон.
— Конечно, тащил. Без тебя я бы не дошел. Безо всех вас. — И вдруг Алексос замолчал, на его лице промелькнули замешательство, огорчение. — Ой! Погодите! ПОГОДИТЕ!
Все уставились на него.
— В чем дело? — рявкнул Шакал.
— Я только что сообразил… звезд-то только три. — Он жалобно протянул руки, скорчился на камнях, поджал колени. Казалось, он вот-вот заплачет. Орфет вернулся, обнял мальчика.
— Объясни, маленький Бог.
Алексос всхлипнул, его темные глаза были полны слез. Потом грустно заговорил:
— Вас четверо, значит, и Хранителей Колодца будет четверо. А звезд только три!
Орфет поглядел на Шакала. Рослый грабитель присел на корточки, осторожно отвел руки мальчика от лица.
— Звезды — это оружие?
— Вроде того. — Алексос всхлипнул, по его лицу струились соленые ручейки. — Но разве вы не понимаете, один из вас останется без звезды! У него вообще ничего не будет!
Девятый дар
Жизнь
Бог рождается, но не умирает.
Он меняет форму, переселяется из одного тела в другое, из одной маски в другую.
Иногда я так тих, что вы и не догадаетесь о моем присутствии, а иногда я метаю громы и молнии.
Боги — это реки, они текут в море и никогда не кончаются.
Это легенды, они начинаются, идут своим чередом и переплетаются друг с другом.
Это солнце, оно встает, заходит и снова встает.
Бот почему мы приходим и живем среди вас. Мы хотим узнать, что такое горе. Что такое любовь.
Он остается без оружия
Гласительницу всегда умащивали и облачали в маску в Пещерах Питона.
Громадные и темные, они насквозь пронизывают невысокие утесы, которые когда-то были берегами реки Драксис. Эти места священны, сюда никто не входит, кроме как после избрания новой Гласительницы или смерти старой, и они тянутся далеко в темноту. В первом от входа зале, самом большом, много тысячелетий назад родился Бог. Так гласит легенда. Бог и его близнец, свет и тьма, солнце и тень. Тысячи лет Царица Дождя трудилась над живой скалой, поливала ее водой, обтесывала, размывала, и вот, наконец, на заре мироздания скала раскололась надвое, и из трещины на свет появился Бог. Он родился в трех ипостасях: сначала в виде скорпиона, маленького и красного, потом в виде змея, колышущего волны чешуи, а затем в виде мальчика, красивого, обнаженного. Бог высвободил из земли голову и плечи, потом выпрямился во весь рост и встал у входа в пещеру. Испустил клич — и далеко над морем взошло солнце. Он протянул руки навстречу его теплым лучам и улыбнулся. А у него за спиной из трещины выползла его тень, высокая, тощая и бесцветная, и молча встала у его плеча.
Трещина сохранилась и по сей день. Вокруг нее всегда горели свечи, ее устилали увядшие цветы — их приносили будущие матери и вручали хранителю священного места.
В эту минуту Девятеро — точнее, только Восемь — стояли в ожидании вокруг расселины, безмолвные, облаченные в маски, и их спокойные металлические лица улыбались друг другу, не выпуская на волю скрытые в душах гнев и смятение. Крисса сложила руки на груди, у нее за спиной возвышалась Ретия. Одна из девушек была новенькая, но Мирани не знала, какая именно.
Она шла медленно, потому что платье было тяжелым.
Стояла ночь, луна была полная. Хрустальные капли мерцали в ее пробудившихся лучах, качались, позвякивали. Вдоль дороги, ведущей к пещере, выстроились безмолвные солдаты. Наверху, над кромкой обрыва, горели костры, ждали люди. Она не думала, что соберется так много народу, считала, что у горожан не хватит храбрости выйти из-под защиты портовых стен, однако они все-таки пришли: моряки, женщины, нищие, купцы, — все сгрудились в молчании на окрестных скалах, ждали ее появления. Она чувствовала удушливый запах слонов, ощущала, как те беспокойно топчутся в загонах у пляжа. А далеко в море, там, куда не долетают снаряды из катапульт, мерцающим кольцом огней окружали мир притаившиеся в осаде корабли Джамиля.
Мирани откинула с лица прядь волос. Даже завитые и хитроумно уложенные, они всё же упрямо выбивались из прически. Новые сандалии натирали ноги, а тропа была неровная, каменистая. Она извивалась среди приземистых кустов можжевельника и полыни. Юркнула в сторону проворная ящерка, сквозь треск костров и мягкий шорох волн пробивалось ночное стрекотание цикад. Мирани вспомнила, как впервые проходила здесь, держа в руках чашу Носительницы. А ведь с тех пор минуло всего несколько месяцев.
«Я уже рассказывала тебе, как собираюсь поступить, — с жаром прошептала она. — Это правильно ? Ты этого хочешь?»
Его не было.
Он был очень далеко и не слушал ее.
«Ты должен быть здесь. Ты должен быть везде!» От голода кружилась голова, тяжелое платье давило на плечи. Она поскользнулась, ухватилась за куст — облачками вспорхнули мотыльки.
От темноты отделился силуэт Аргелина. Он протянул ей руку.
Она не взяла ее, выпрямилась, вошла в пещеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Дорога уходила вверх, сначала полого, потом всё круче. Шакал подал руку Орфету, и музыкант, запыхавшийся под тяжестью мальчика, благодарно ухмыльнулся. В алмазных стенах открывались скважины, они росли вдаль и вширь, переплетались, пронизывали расплавленную гору, будто лабиринт. Путь дальше словно пролегал внутри гигантской каменной губки.
Но ведь звезда очень маленькая, неужели ей под силу сотворить такое? Сетис недоумевал.
Она пылала внутри каменной толщи. Красная, будто раскаленная медь. Уже много часов они шаг за шагом приближались к ней. Пронизанная порами скала сделалась лиловой, отливала пурпурным, алым. Свирепый жар опалял лицо и руки, не давал приблизиться. Неужели, пройдя столь длинный путь, они не сумеют прикоснуться к звезде? Как вынести эту боль?
В конце туннеля Шакал остановился. Вместе с ним замерли тысячи переливчатых отражений. Впереди открылась пещера размером с небольшую комнату, вся состоящая из бесчисленных граней, отшлифованная до блеска чудовищными силами, скрытыми в падающей звезде. А на полу, багровая, как раскаленный уголек, ждала сама третья звезда.
* * *
Ей причесали волосы и принесли нарядное облачение. Она много раз видела его на Гермии. Теперь ей самой предстоит его надеть.
Она встала. Туника из тончайшего белого льна перетекала тысячами складок. Оцепенело, будто во сне, она протянула руки.
Какое же оно тяжелое, платье Царицы Дождя! Голубое, плещущееся, как море, усеянное мириадами хрустальных капелек, покачивающихся в унисон, и в глубине у каждой капельки мерцает радуга.
Она обернулась. Рабыня, не глядя на нее, застегнула платье.
Ни одна из рабынь не смотрела на нее, не разговаривала.
Это входит в ритуал, объяснил Корет. Полная луна, высокий прилив, молчание. Не принимать пищи, ни с кем не разговаривать, ни с кем не встречаться взглядом. Двенадцать часов спать в одиночестве в Храме. Вымыться с ног до головы в трех очистительных купелях: из черного базальта с морской водой, из розового мрамора с пресной водой, и напоследок в самой маленькой — в золотой купели с драгоценной дождевой водой.
Когда-то этот ритуал проделывала Гермия. Где она сейчас? О чем думает? Мирани содрогнулась. Гнев Девятерых будет неумолим.
Ее умастили девятью благовонными маслами, надели на руки девять колец, на шею — девять тонких серебряных обручей. Она покорно терпела. Запах ее тела стал иным, кожа — непривычно гладкой. «Это всё еще я», — в отчаянии сказала она, выдав непрошеную мысль, но ответа не получила. Ответа не было с тех самых пор, как маленькая ладошка выскользнула из ее руки. «Доверься мне», — сказал он, но теперь ей было страшно, хотелось закричать: «Погоди! Я передумала!» Если он больше не станет с ней говорить, неужели придется всю жизнь притворяться? Неужели она станет такой же, как Гермия?
Мирани обернулась.
На нее с подставки взирали темные глазницы маски Гласительницы. Хрустальные подвески, перья и лазурит, прекрасное спокойное лицо, на скулах выгравированы свернувшиеся в кольца змеи. В разверстой прорези на уровне рта гулял ветерок.
— Не думала, что предательницей станешь именно ты, Мирани.
На миг мелькнула страшная мысль: будто ядовитый шепот исходит из уст Бога.
Но, обернувшись, она увидела Ретию.
* * *
— Мирани!
Сетис обернулся. Это слово слетело с губ Алексоса. Мальчик открыл глаза, соскользнул со спины Орфета, неуверенно встал на ноги. Заметив, что на него смотрят, протер заспанные глаза.
— Надо спешить.
— Она в беде?
Алексос, как будто не слыша, показал на звезду.
— Вот она, господин Шакал. Если она тебе нужна, бери.
Грабитель могил ответил:
— Она раскалена докрасна, Архон. Даже ты это чувствуешь.
— Она не причинит тебе боли. Честное слово.
Шакал приблизился на шаг, склонился. Огненное сияние озарило ему лицо, воздух колыхался жарким маревом. Звезда алела, как уголек. Шакал потянулся к ней, но тотчас же отдернул руку.
— Поберегу пальцы, — сухо сказал он. — Они мне еще пригодятся.
Алексос обернулся.
— Тогда ты возьми ее, Сетис.
Сетис подошел к мальчику, но произнес только:
— Ты сам им скажешь или должен я?
— Никто ничего не должен говорить. — Алексос был грустен.
— Что говорить? — ощетинился Орфет.
Сетис нахмурился, но все-таки стиснул кулаки и произнес:
— Перед тем как мы отправились в путь, Аргелин сделал мне выгодное предложение. Пообещал должность квестора.
Шакал не шелохнулся, но в его продолговатых глазах тотчас же вспыхнул настороженный огонек.
— А чего он хотел взамен?
— Чтобы я показал ему дорогу сюда. И чтобы Архон не вернулся.
В первый миг никто не шелохнулся. Потом Орфет притянул мальчика к себе.
— Ах ты, мерзкий предатель! И ты согласился?
Сетис устало пожал плечами.
— Генералу трудно отказать.
Шакал исподтишка разглядывал его.
— Мы давно догадывались, что тебя подцепили на крючок. А что тебе еще посулили? Или чем угрожали?
Он облизал пересохшие губы.
— Мой отец. И сестра.
Его спутники хранили молчание. Потом Орфет проворчал:
— Эх, Архон, напрасно ты не позволил мне прикончить Аргелина.
Сетис поднял глаза. В этот мучительный миг его с головой захлестнул весь неделями скрываемый страх.
— Что с ними? Можешь сказать, в беде они или нет?
Алексос глядел в землю.
— Если бы люди всё знали, Сетис, не было бы нужды в богах. Кроме того, Оракул безмолвствует. — Его голос был печален.
— И ты знал обо всём, дружище? — спросил у Архона музыкант.
Мальчик поднял глаза.
— Меня предупредила Мирани.
Это окончательно добило Сетиса.
Он избегал смотреть в глаза Орфету, но толстяк сказал:
— Ты подумывал, как бы прикончить мальчугана?
Сетис поглядел на Шакала. Грабитель пристально смотрел на него звериными глазами. Но ничего не говорил.
— Да. Я поднес нож к веревке. Еще миг — и я бы ее перерезал. Но тут она сама лопнула, и вместе с ней лопнуло всё остальное. — Он поднял глаза, пылая от стыда и отчаяния. — Если хотите наказать меня — я готов! Если хотите, чтобы я ушел, — уйду.
Никто не проронил ни слова. Потом терпеливо заговорил Алексос:
— Ох, Сетис! Они этого не хотят, и я тоже не хочу. Ты сам знаешь, что делать. Тебе объяснила Царица Дождя.
Сетис сглотнул подступивший к горлу комок. Потом кивнул и пошел к звезде. От нее исходил жар, в котором плавились горные породы. Он склонился над ней, преодолевая себя, коснулся пальцами, поднял — звезда в его ладонях оказалась холодной и чистой. Его спутники не сводили глаз с красного огонька.
— Если Аргелин хоть пальцем тронет Телию, — в ярости прошептал юноша, — я с ним поквитаюсь.
* * *
— А ты бы предпочла, чтобы на моем месте была Крисса? — Мирани сама удивилась железной твердости в своем голосе. Она решительно подошла к высокой жрице. — Мне ничего другого не оставалось. Крисса сделает всё, что он прикажет, продаст нас всех за новый браслет или модную шаль. Ты бы предпочла ее?
— Не говори глупостей. Ты дала клятву!
— Я дала клятву хранить Молчание. И я ее не нарушу.
— Как? Он держит Гермию в заложницах. На Острове грудами сложены сухие дрова. Если церемония пойдет не так, как надо, если Оракул не объявит его царем, не знаю, на что тогда он решится. Пожалуй, уничтожит Святилище. Мирани! Ему нет дела до божественного гнева. За всю свою жизнь он если кого и любил, то только Гермию.
Мирани кивнула, собираясь с мыслями.
— Знаю. Знаю! — Потом подняла глаза. — А Джамиль? Ты можешь связаться с ним, рассказать, что происходит?
Ретия сдвинула брови.
— Одним из его условий была смена Гласительницы. Ты его выполнила, — в ее голосе звучала неприязнь.
Мирани долго молчала. Потом отвернулась, сложила руки на груди, посмотрелась в высокое бронзовое зеркало. И вдруг из всех чувств в ее душе осталось только изумление.
— Посмотри на меня. Серенькая мышка Мирани с Милоса. Я сама себя не узнаю. Даже мой отец, будь он здесь, не узнал бы меня. — Она обернулась. — Ретия, я не хочу этого, но Бог велел мне поступить так. Он мне велел, понимаешь? Разве можно отказать Богу?
Ее голос звучал сдавленно. Она не хотела плакать, поэтому резко оборвала свою речь.
Ретия нахмурилась и охрипшим голосом проговорила:
— Наверное, нельзя.
* * *
Противоположная стена подземного зала змеилась трещинами, через одну из них они выбрались на прохладный ночной воздух. Сетис посмотрел наверх. В сотне футов над головой раздвоенная вершина горы белела от инея, круто уходящая вверх каменистая осыпь была припорошена снегом. При дыхании изо рта вырывались облачка пара. Никогда еще он не бывал на такой высоте, в таком холоде.
— Я знаю, где мы! — радостно вскричал Алексею. — Я тут уже бывал! — Он схватил толстяка за руку и потащил вверх по шатким камням. — Вот он, Орфет! Мы почти пришли! Я слышу зов Колодца Песен!
— В таком случае, дружище, будь осторожнее! — Орфет сдерживал рвущегося вперед мальчика. — Я пойду первым.
— Я так и хотел, Орфет. — Алексос гордо вытолкнул музыканта вперед. — Иначе зачем я тащил тебя сюда всю дорогу?
— Это ты меня тащил? — Орфет начал карабкаться, его некрасивое лицо перекосилось в ухмылке. — Признаюсь, время от времени я бывал обузой, но я и сам кое-кого тащил, Архон.
— Конечно, тащил. Без тебя я бы не дошел. Безо всех вас. — И вдруг Алексос замолчал, на его лице промелькнули замешательство, огорчение. — Ой! Погодите! ПОГОДИТЕ!
Все уставились на него.
— В чем дело? — рявкнул Шакал.
— Я только что сообразил… звезд-то только три. — Он жалобно протянул руки, скорчился на камнях, поджал колени. Казалось, он вот-вот заплачет. Орфет вернулся, обнял мальчика.
— Объясни, маленький Бог.
Алексос всхлипнул, его темные глаза были полны слез. Потом грустно заговорил:
— Вас четверо, значит, и Хранителей Колодца будет четверо. А звезд только три!
Орфет поглядел на Шакала. Рослый грабитель присел на корточки, осторожно отвел руки мальчика от лица.
— Звезды — это оружие?
— Вроде того. — Алексос всхлипнул, по его лицу струились соленые ручейки. — Но разве вы не понимаете, один из вас останется без звезды! У него вообще ничего не будет!
Девятый дар
Жизнь
Бог рождается, но не умирает.
Он меняет форму, переселяется из одного тела в другое, из одной маски в другую.
Иногда я так тих, что вы и не догадаетесь о моем присутствии, а иногда я метаю громы и молнии.
Боги — это реки, они текут в море и никогда не кончаются.
Это легенды, они начинаются, идут своим чередом и переплетаются друг с другом.
Это солнце, оно встает, заходит и снова встает.
Бот почему мы приходим и живем среди вас. Мы хотим узнать, что такое горе. Что такое любовь.
Он остается без оружия
Гласительницу всегда умащивали и облачали в маску в Пещерах Питона.
Громадные и темные, они насквозь пронизывают невысокие утесы, которые когда-то были берегами реки Драксис. Эти места священны, сюда никто не входит, кроме как после избрания новой Гласительницы или смерти старой, и они тянутся далеко в темноту. В первом от входа зале, самом большом, много тысячелетий назад родился Бог. Так гласит легенда. Бог и его близнец, свет и тьма, солнце и тень. Тысячи лет Царица Дождя трудилась над живой скалой, поливала ее водой, обтесывала, размывала, и вот, наконец, на заре мироздания скала раскололась надвое, и из трещины на свет появился Бог. Он родился в трех ипостасях: сначала в виде скорпиона, маленького и красного, потом в виде змея, колышущего волны чешуи, а затем в виде мальчика, красивого, обнаженного. Бог высвободил из земли голову и плечи, потом выпрямился во весь рост и встал у входа в пещеру. Испустил клич — и далеко над морем взошло солнце. Он протянул руки навстречу его теплым лучам и улыбнулся. А у него за спиной из трещины выползла его тень, высокая, тощая и бесцветная, и молча встала у его плеча.
Трещина сохранилась и по сей день. Вокруг нее всегда горели свечи, ее устилали увядшие цветы — их приносили будущие матери и вручали хранителю священного места.
В эту минуту Девятеро — точнее, только Восемь — стояли в ожидании вокруг расселины, безмолвные, облаченные в маски, и их спокойные металлические лица улыбались друг другу, не выпуская на волю скрытые в душах гнев и смятение. Крисса сложила руки на груди, у нее за спиной возвышалась Ретия. Одна из девушек была новенькая, но Мирани не знала, какая именно.
Она шла медленно, потому что платье было тяжелым.
Стояла ночь, луна была полная. Хрустальные капли мерцали в ее пробудившихся лучах, качались, позвякивали. Вдоль дороги, ведущей к пещере, выстроились безмолвные солдаты. Наверху, над кромкой обрыва, горели костры, ждали люди. Она не думала, что соберется так много народу, считала, что у горожан не хватит храбрости выйти из-под защиты портовых стен, однако они все-таки пришли: моряки, женщины, нищие, купцы, — все сгрудились в молчании на окрестных скалах, ждали ее появления. Она чувствовала удушливый запах слонов, ощущала, как те беспокойно топчутся в загонах у пляжа. А далеко в море, там, куда не долетают снаряды из катапульт, мерцающим кольцом огней окружали мир притаившиеся в осаде корабли Джамиля.
Мирани откинула с лица прядь волос. Даже завитые и хитроумно уложенные, они всё же упрямо выбивались из прически. Новые сандалии натирали ноги, а тропа была неровная, каменистая. Она извивалась среди приземистых кустов можжевельника и полыни. Юркнула в сторону проворная ящерка, сквозь треск костров и мягкий шорох волн пробивалось ночное стрекотание цикад. Мирани вспомнила, как впервые проходила здесь, держа в руках чашу Носительницы. А ведь с тех пор минуло всего несколько месяцев.
«Я уже рассказывала тебе, как собираюсь поступить, — с жаром прошептала она. — Это правильно ? Ты этого хочешь?»
Его не было.
Он был очень далеко и не слушал ее.
«Ты должен быть здесь. Ты должен быть везде!» От голода кружилась голова, тяжелое платье давило на плечи. Она поскользнулась, ухватилась за куст — облачками вспорхнули мотыльки.
От темноты отделился силуэт Аргелина. Он протянул ей руку.
Она не взяла ее, выпрямилась, вошла в пещеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32