Майкл прошлепал к окну, как часто делал по ночам, отодвинул штору и выглянул наружу.
Ничего.
И все-таки он чувствовал, что они следят за ним. Иногда ему казалось, что его чувства вновь обострились, что к нему возвращается былая настороженность и дарит ему еще пару глаз. Он ощущал невидимое.
По ночам, открывая наружную дверь, он иногда чувствовал запах перегноя, сладкую вонь тления и понимал, что они побывали тут.
Шум машин… где-то вдалеке. Улица в тошнотворном оранжевом свете фонарей, но повсюду тени.
Он знал об Ином Мире слишком много. Не потому ли они явились за ним? Или это месть, жажда крови того, кто ранил их возлюбленный лес?
Хотя по временам все это по-прежнему казалось сном. Ярко освещенные картины возвращались в его сознание из иной жизни, когда он был кем-то другим в немыслимом месте. Он бросил там Котт. А может быть, и Розу. Эта боль была достаточно реальной.
Разделить их ему не удавалось. С годами они сплавились воедино, превратились в одно мучительно прелестное лицо. А может быть, так и обстояло дело. Может быть, «поиски», которым он посвятил себя, с самого начала были нелепостью.
Может быть.
Майкл закурил сигарету и обернулся к девушке, спящей на кровати. Простыня соскользнула, и он увидел алмаз пота в ложбинке между ключицами. Он не открыл окна, несмотря на ее недоуменные протесты.
Нечестно впутывать эту девушку, эту дочь большого города в то, что надвигалось. Да, нечестно. Но, пожалуй, он спохватился слишком поздно. Его запах прилип к ней. Он пометил ее.
Клэр повернулась на узкой кровати, такой неудобной. Простыня соскользнула еще больше, открыв изгиб ее полного белого бедра и черную тень под ним. Ее тело было мягким и обильным, совсем не таким, как у Котт. Ни шрамов, ни ороговевших подошв, ни сломанных грязных ногтей.
И все же, когда он вспоминал сверкающую улыбку Котт, радость жизни в ее взгляде, в груди у него ширилась боль, и он закрывал горящие глаза.
Все еще. Даже теперь.
А как прошло время для нее там в Ином Месте? Быстро или медленно один год сменялся другим?
Он же видел ее здесь, в этой комнате…
Или его сознание гналось за собственными тенями?
«Безумие, — подумал он. — Я схожу с ума. Это был сон, а теперь я опять засыпаю и вновь переживаю его, сменив фон».
По улице, негромко напевая, неторопливо шли три молодых человека в очень веселом настроении. Он заметил, как они машинально обошли стороной затененный угол, и понял, что темнота там не пуста. Он угрюмо улыбнулся, протянул руку за новой сигаретой, но передумал.
Значит, они наконец добрались до него. Но что им нужно? Собираются уволочь его, как бы он ни вопил, назад в лес, точно какого-то современного Фауста?
Дикий Лес. В нем была своя красота, свои светлые минуты. Он вспомнил тихие ночи у костра, и Котт в его объятиях. Вспомнил великолепные утренние зори, пощипывающий морозец, пьянящий восторг охоты по первому снегу. Лицо Рингбона над костром, дружба с лисьими людьми.
Нет. Это дикое, жестокое место, и хорошо, что он оттуда выбрался.
Он вернулся в кровать к Клэр, она была горячей, мокрой от пота. Он откинул простыню, и она прильнула к нему. Пышнотелая девочка, с которой уютно лежать, трогательно доверчивая. Она его устраивала. Он же и сам далеко не Адонис. Ей не дано стрелять завтрак на бегу, отражать нападение гоблинов или прижигать раны.
Он улыбнулся темноте, вспоминая… Поросенок на вертеле… Или тот, первый день.
Называй меня Котт.
Глупое имя.
А ты глупый мальчишка.
Ему не хватало этого вызова, этой резкости. Но, наверное, он теперь уже не в том возрасте, чтобы они ему нравились.
Не в том возрасте? Ему же еще нет и тридцати.
С улицы донесся знакомый старый звук — он думал, что уже больше никогда его не услышит. Волчий вой.
— Господи! — сказал он тихо, высвободился из мягких рук Клэр и выглянул в окно. Улица стала темнее.
Погасли фонари.
Он заметил мелькающие тени на тротуаре. Издали доносился слабый шум ночного движения, но на соседних улицах царила лунная тишина.
— Черт… — он попятился, потом повернулся и подергал спящую девушку.
— Клэр, проснись! Проснись, Клэр!
Она продолжала спать. Он ухватил ее за плечи, глубоко вдавив пальцы в кожу, оставляя синяки, и приподнял. Ее голова безвольно упала набок.
— Клэр!
Он выпустил ее. Бесполезно. Бесполезно.
Наконец неизбежная минута подкралась к нему. Он знал, что все завершится здесь до утра. Все болтающиеся нити будут подвязаны.
Каким образом? Через его смерть?
Они подбираются к нему в этот самый миг. Клэр тут ни при чем, а потому они убрали ее в сон.
Во всяком случае, так он надеялся.
Его била дрожь? Куда делись его упорство, его упрямое мужество? Что подумал бы о нем Рингбон? Или Котт, если на то пошло?
Они подбираются к нему. Большой злой волк. Страшный бука. Они реальны. Он видел, как сказки бродят по ночам в лесу.
«Господи, смилуйся надо мной!»
Он начал одеваться с лихорадочной торопливостью, мысленно перебирая инструменты, какие могли найтись в квартире. Оружие! Ему нужно что-то, чтобы отбиваться. Жара в комнате сразу нагрела одежду, и его прошиб пот. Он нашарил в кармане побрякивающие ключи.
Кухня. Он выдвигал ящик за ящиком, а его глаза то и дело обращались на окно. Черт! Дверь… Он запер дверь? Конечно, да! Он кинулся к ней, поскользнулся и ударился о нее плечом. Цепочка на месте. Отлично.
Но, пока он проверял ее, волосы у него встали дыбом: свет, пробивавшийся с площадки под дверью, внезапно погас.
Они в доме.
Он пощелкал выключателями. Ничего. Значит, драться он будет в темноте.
Сознание его раздваивалось. С одной стороны, он хладнокровно искал оружие, прикидывал, как они поведут себя, оценивал уязвимость квартиры. С другой стороны, что-то в нем упорно отрицало происходящее. Волки не бродят по городским улицам. Дьявол не ездит верхом на коне.
Телефон! Позвонить в полицию, окружить себя людьми.
Конечно, не работает. Его лесная часть ничего другого и не ожидала. Извне ему помощи ждать нечего. Драться он будет один. Для того они и заколдовали Клэр.
Ему захотелось, чтобы здесь была Котт, чтобы она сражалась плечо к плечу с ним. Она вдохнула бы в него мужество.
В тишине он слышал удары своего сердца, его руки дрожали на ручке большого кухонного ножа.
«Я стал робким, — подумал он. — Слишком долго я пробыл в стороне от всего».
В лесу он жил со страхом все время, пока страх не превратился просто еще в одну телесную функцию. Страх тогда был помощником. Он помогал сосредоточиться.
А теперь он туманил сознание. Мешал соображать. Он вырвал палку из половой щетки и начал привязывать к ее концу еще один нож куском бельевой веревки. Ни креста, ни святой воды. Нечем отогнать зверей. Чтобы заградить им вход, требовалась вера, его дом в Ирландии был укреплен верой бесчисленных поколений. Но здесь не было истории, не было силы характера. Это здание, как и все остальные на улице, — всего лишь бетонные коробки, почти не затронутые заключенными в них жизнями.
Лесным чудищам не потребуется приглашения, чтобы переступить порог.
В дверь заскреблись, словно собака просила, чтобы ее впустили, но только заскреблась на высоте его головы. Послышалось глухое рычание, отозвавшееся звоном в ушах Майкла, и кто-то начал обнюхивать замок.
Топот других ног на площадке, и он различил постукивание и скрип когтей.
От тяжелого удара дверь задрожала. Майкл попятился в кухню, держа наперевес самодельное копье.
Вновь тишина, только жуткое сопение по ту сторону запертой двери. Поскрипывали половицы. Опять царапанье и стуки. Ему почудилось, что он слышит тяжелое дыхание. И тут в квартиру проник запах — гнилостный запах протухшего мяса, шкур, смрад перегноя и болот.
Порыв ветра принес этот запах из прихожей, и Майкл проглотил поднявшийся в горле тошнотный комок. Словно квартира была лишь иллюзией, а на самом деле он стоял в сыром лесу, где между деревьями повисло это зловоние мертвецкой.
Он закрыл глаза. Все обретало четкость. Сплетенные кроны гигантских деревьев вокруг, чмоканье гниющей листвы под ногами. Безмолвие сумерек, сгущающаяся тьма, движение теней в чаще. Ветер взъерошил его волосы.
Нет. Он здесь, в городе, и плитка кухонного пола холодит его босые ноги, хотя ручка щетки в его руке стала скользкой от пота.
Он здесь, в своем собственном мире, среди миллионов и миллионов людей. Десятки их спят в соседних квартирах. Но он знал, что они ничего не услышат.
Все звуки замерли, но он ощущал что-то грозное за дверью. Пригнувшись, он прошел из кухни в комнату и посмотрел в щель между шторами.
На миг, смеясь над ним, возникло дьявольское лицо. Он отшатнулся, потом снова осторожно выглянул наружу.
На оголенный зимой бесконечный балдахин из сплетенных древесных ветвей падал смутный свет блестевших в небе звезд.
Он отошел от окна. Обман зрения. Они играют с ним.
Из спальни донеслось приглушенное хихиканье, точно смеялся ребенок.
Он вбежал туда, выставив копье, увидел смятую постель, бледные очертания нагого тела Клэр… и черную паукообразную тварь, хихикающую над ним. Он закричал от ярости и ударил копьем, но тварь отпрыгнула и побежала через комнату. В руке-клешне была зажата прядь черных волос, и все еще звучал смех.
Рассмотреть что-нибудь было трудно. Он тыкал в углы, в валявшуюся на полу одежду. Снова раздался смех невидимой твари. Майкл дрожал от ярости и страха. Он нагнулся над Клэр и увидел, что часть ее черных кудрей отрезана. На ее веках лежали желуди, а между ногами была брошена багряная кисть рябины. Кровать усыпали гниющие листья и обломки веток с твердыми шариками незрелых зимних ягод. Он смахнул их на пол, потом снова встряхнул ее, но она продолжала ровно дышать в непробудном сне.
Новый сокрушительный удар по входной двери. Долгий нетерпеливый вой прямо за ней, щелканье зубов и визг. Они ждали чего-то и бесились.
Спальня выглядела пустой, тварь исчезла. Он поцеловал Клэр, почему-то чувствуя себя обманщиком, и прошаркал в прихожую.
На полу валялись листья, в подошвы ему вонзались сучки. В углах появились грибы и поганки. Пахло сыростью, температура все падала, и Майкл заметил, что его теплое дыхание расплывается облачками в зловонном воздухе. Откуда-то налетали порывы ветра, полные миазм, и к запашку тления примешивался привкус снега, дыхания черного времени года. Словно он был в дремучем лесу в зимнюю ночь.
Дрожа, он снова подошел к окну.
За ним по-прежнему расстилался лес, окутанный туманом, а над верхушками самых высоких деревьев плыла луна. На голых ветвях начинал посверкивать иней, и лунные лучи пронизали туманную дымку.
Майкл по колено провалился в лесной мусор, устлавший пол квартиры. Иное Место забрало его. Он застонал, и ему почудился за дверью ответный смех, точно звон серебряных колокольчиков. Но он ее не приоткрыл.
Почему? Почему они явились за ним? Неужто он причинил им и их лесу столько вреда, что им понадобилось начать охоту за ним, преследовать его через годы, и многие мили, и море? Почему?
Раздался оглушительный удар, треск расщепляющегося дерева, а затем дверь сорвалась с петель и гулко хлопнулась на пол. В передней раздались визг и вой. Майкл рванулся вперед. В дверях гостиной стояла длинноухая фигура со сверкающими зубами и глазами, горящими как два угля. Он изо всех сил ударил ее копьем и почувствовал, что нож соскользнул с деревянной палки. Однако железо в лезвии сделало свое дело, и зверь растянулся на полу.
А сзади — новые силуэты, и его затошнило от смрада. Он вытащил из-за пояса другой нож, и лезвие сверкнуло в лунном свете, разбитого на полоски щелями в шторах.
Еще одна большая голова высунулась над трупом первого волка, и теплая слюна обрызгала грудь Майкла. Он снова ударил, но промахнулся — зверь отпрыгнул в сторону, а его что-то ударило с невероятной силой, и он пролетел через комнату. Нож вырвался из его пальцев. В голове у него вспыхнул фейерверк, и он задохнулся. Что-то рвануло его рукав, разорвало материю, располосовало кожу. В его лицо впивался грубый мех, обдирая щеку. Животный жар, горячее дыхание облаком обволакивало его. В спину впились сучья, устилавшие пол.
И два глаза на расстоянии фута от его лица. Огромные янтарные круги были рассечены зрачками, черными, как смола. По желтой радужке змеились красные прожилки. Один раз они медленно моргнули. Майкл различал массивную морду в полосках лунного света, поблескивающую линию зубов.
Ужас придал ему силу. Он закричал, все его тело напряглось от нечеловеческого усилия, жилы у него на шее вздулись, почти лопаясь. Он вскинул руки с мощью, в которую вложил весь свой страх, и его кулаки ударили волка в горло. Что-то там поддалось, хрустнуло, и тяжелый зверь взлетел в воздух. В легкие Майкла ворвался воздух, и он вскочил на ноги с ловкостью старого охотника.
На него бросились другие волки, и он метнулся к окну — адреналин заставил разработать растренированные мышцы его ног. Он ударился о жалюзи, почувствовал, как ему в руки и в плечи впиваются зубы, а затем — осколки стекла, вызвав вспышку глубокой, холодной боли. Он ничего не весил, ему выворачивало желудок, а его уши звенели от бешеного воя нападавших, в котором слышались злоба, нетерпение и — и страх?
Вот и конец, подумал он и упал с улыбкой, успев о многом подумать в момент падения. Каким будет сокрушающий удар о бетонный тротуар?
Ветки хлестнули его по лицу, по телу, царапая и раня.
Лес. Он все еще тут .
Он ударился обо что-то твердое, неподатливое, о толстый сук, который вышиб из него дыхание, переломал ему ребра, точно сухие палочки, но его падение задержал лишь на секунду.
И опять. Теперь его хлестнули по лицу концы веток. И он продолжал падать от ветви к ветви, как шарик в игровом автомате, крича от боли в сломанных ребрах.
И последний устрашающий удар. Он лежит на спине, в его легких — ни глотка воздуха, а окружающие деревья вращаются калейдоскопом теней и лунного света.
Он напрягся и сумел вдохнуть столько воздуха, что его хватило на мучительный крик. Потом он задышал часто, осторожно, а ребра кололи его бока, как раскаленные добела кинжалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40