Скажите, она грезит о чепухе? Тем не менее, когда спустя пару минут она возвращается мыслями в свое маленькое почтовое отделение, ей положительно легче после совершенного путешествия.
– Арифметика, – говорит почтальон, совершая ежедневный обход своего участка, когда видит знак «плюс», а также отточие и цифры.
От них на него веет скукой. И если на мгновение он переносится в детство и видит свою блестящую компанию, то вскоре их опять скрывает тьма. Поначалу так и было, когда он добавлял цифру к цифре, да и весенние утра тоже были веселее, но в конце концов пришлось раскладывать письма по алфавиту, а это уж слишком. Никакая открытка больше не может пробудить его интерес. Но вот одна открытка оказывается на вилле и попадает в руки горничной. Один взгляд, и ей уже все ясно. «Нигилисты», – говорит она и одаривает улыбчивым «добрым утром» почтальона, тогда как в сердце у нее тайны и бомбы. Мерзкий код, ведь все коды мерзкие. И тихий старый джентльмен – он тоже с ними! Скрипучие полы на вилле теперь скрипят с отвратительной многозначительностью, а в темных углах прячутся ужасные тайны. Что из всего этого выйдет? Знает только повар. С поразительным внешним спокойствием она отдает открытку, а сама уходит в кухню. Одинокий старик остается со своей открыткой и меняется на глазах. В его власти то, о чем не знают ни обитатели его виллы, ни соседи. В дальней стороне у него есть имя, но его имя известно немногим. Он опять уверен, что силы не покинули его. Людское обожание дорого досталось старику, но пока еще он достоин его.
– Нельзя терять время, захватывая пешки, – шепчет он, читая открытку. Потом он возвращается к своим шахматам, и в комнате вновь воцаряется тишина.
– Почтальон сегодня не приходил, – говорит Августа.
– Да? А вчера?
– И вчера тоже, – устало отвечает она.
– Так. Никому не было писем? Ни Спелкинсу, ни миссис Твиди? И тебе тоже не было?
– Он не приносил.
Между викарием и другими людьми были отношения, никак не связанные с тем, что происходило в Волдинге, и эти люди могли написать ему; у него были интересы, о которых вряд ли стоит тут упоминать, но которые тоже могли стать поводом для письма.
– Странно, – сказал викарий.
Августа не отозвалась.
Они вошли в столовую. На буфете стоял серебряный чайник, который во время завтрака доставлял им дополнительную радость, играя с солнечными лучами. Однако теперь чайник как будто потускнел и не веселил взгляд – точно так же, как и все остальное, что было в буфетном углу.
– Чайник не начищен, – удивленно произнес Анрел.
– Нет.
– О чем только Марион думает?
Как будто он не замечал, что все стало другим.
Августа не ответила, ожидая, когда он расскажет о результатах своей поездки в Сничестер. Больше ее ничего не интересовало. Воцарилась напряженная тишина. Викарий сел за стол, но продолжал молчать. И Августа не выдержала:
– Ну же? Ты виделся с Хетли?
– Да. О да.
– Он помог тебе?
– Нет, знаешь ли, нет, он не помог.
– Он не поможет нам? – едва слышно прошептала Августа.
– Думаю, нет. Понимаешь, он ничего не слышал.
– Ничего не слышал, – повторила Августа.
– Нет. Он ничего не слышал, когда был тут.
– Но как же так? Томми Даффин играл на своей свирели каждый вечер, пока нас не было. Он должен был слышать.
– Боюсь, нет.
– Почему? Не глухой же он?
– Боюсь, глухой.
Опять воцарилась тишина. Августу словно поразил удар. Она выглядела измученной. Однако, заставив себя вспомнить о надежде, она заговорила снова:
– Ты сказал, что от него не получил помощи. Значит, получил от кого-то другого?
– Да.
– От епископа?
– Нет.
– От капеллана?
– Нет. Полагаю, он не поможет нам.
– Нам нужна помощь, – сказала она, едва не заплакав.
– Да, ты права.
– Кто же нам поможет?
– Есть один человек, – ответил викарий. – Он… Нельзя судить людей по одежде.
– Нельзя, – удивленно отозвалась Августа.
– И по репутации тоже, – продолжал Анрел. – Общее мнение не всегда справедливо. По внешности тоже судить нельзя, потому что это может далеко завести. Да, я доверился епископу, а он послал нас к Хетли. Я говорил и с капелланом, и с Хетли. Все они одинаковые. Происходящее слишком фантастично для них, так что надо было искать в другом месте.
– Где?
– Я упомянул одного человека.
– Что это за человек?
– Человек, которого я встретил в Сничестере.
– Кто он?
– По внешности судить нельзя.
– Кто он такой? – переспросила миссис Анрел.
– Он всё знает.
– Что всё?
– Что смущает нас.
– Ты хочешь сказать?..
– Да, – ответил викарий. – Преподобный Артур Дэвидсон, если ему угодно так называть себя. Я встретил человека, которому приходилось встречаться с такими Дэвидсонами.
– Но…
У Августы перехватило дыхание.
– Больше нам никто не поможет.
Августа потребовала, чтобы муж рассказал ей об этом человеке и о том, как он поможет им.
– Его зовут Перкин. Он будет у нас и посоветует, что делать.
– Когда будет?
– Через неделю или через две.
– Через неделю! – воскликнула Августа. – Но помощь нужна немедленно.
У нее исказилось лицо, словно счет шел на часы.
– Немедленно? – переспросил викарий. – Он не мог немедленно. И потом, пока еще не горит.
– Неужели ты не понимаешь? Они все уйдут. Все уйдут к Старым Камням, и ты останешься один!
Августа огляделась, как будто в любой момент мог раздаться сигнал, зовущий в горы.
– Но они же приходят в церковь.
– Только потому, что Томми Даффин разрешает им, – сказала Августа. – Если он заиграет на своей свирели возле церковных дверей…
– Тогда епископу придется что-нибудь предпринять, – отозвался викарий.
– Будет поздно. Слишком поздно.
Августа говорила с горячностью, как никогда прежде.
– Миссис Даффин наверняка уже все известно. Может быть, она выколотит из него дурь.
– Пойди и погляди сам, – странным тоном проговорила миссис Анрел.
Что так изменило Августу? Что случилось?
– Чем же они там занимаются?
– Пойди и погляди, – повторила Августа, не желая больше ничего говорить.
Ее лицо вновь стало напряженным, но она молчала.
– Очень хорошо. Так и сделаю, – сказал викарий.
Мистер Анрел отправился в деревню, привычно перебирая в уме невеселые мысли. Он думал о том, когда ждать помощь и в силах ли безумец из Сничестера, обещавший помощь и как будто знавший обо всем том, что населяет сумеречные пространства легенд и небылиц за пределами человеческого познания, спасти Волдинг. Почему бы и нет, если он видит то, что другие не видят и не могут увидеть: он один не дрался бы в темноте, подними он оружие против Пана. Однако враг пришел из такого давнего прошлого, что вряд ли его сможет победить современный провидец типа Перкина, как бы много ни пришлось ему узнать и увидеть.
Печальные мысли проносились в голове викария, который, начиная со своего первого письма епископу, без устали искал себе помощника в неравной борьбе. Возможно, когда-то он бы целиком и полностью положился на себя, но теперь не мог обойтись без помощи, как человек, упавший в быстрый поток и не имеющий сил поднять голову, чтобы вдохнуть воздух. Полностью поглощенный своими раздумьями, никого не видя и не слыша, но отчаянно ища хоть какой-то выход, викарий едва не налетел на старика Гиббутса, который шел ему навстречу по дороге. Могильщик Гиббутс был еще и секретарем Садоводческого общества и из года в год в один и тот же день приходил к викарию с речью, начинавшейся всегда одинаково: «Я насчет выставки цветов, сэр…» После этого они обсуждали мельчайшие детали выставки, не замечая движения большой стрелки на часах, словно Время не упустило возможности украсть часок у Человека. На другой день обычно делалось объявление о Волдингской выставке цветов. Гиббутс должен был прийти три дня назад, но викарий вспомнил об этом только теперь.
– Здравствуйте, Гиббутс, – сказал он.
– Доброе утро, сэр, – ответил Гиббутс.
– Вы не были у меня насчет выставки.
– Разве, сэр?
– Не были. А ведь нам надо сделать объявление.
– Надо.
– А вы не пришли.
– Наверно, забыл, сэр.
– Что-то я не замечал прежде, чтобы вы забывали об этом, – проговорил викарий. – Ладно. Поговорим сегодня вечером.
– Конечно, сэр, – согласился Гиббутс. – Выставка цветов должна быть, как же иначе?
– Правильно.
– Нам надо ее устроить, сэр, даже если…
– Если что?
– О, ничего, сэр.
– Так вы зайдете после чая? – спросил викарий.
– Не имею ничего против, сэр.
Викарию ответ Гиббутса показался странным, и он внимательно посмотрел на него. И то ли у этого человека были тайны, которые он хотел скрыть, то ли он обиделся из-за подозрительного взгляда викария, но он сказал:
– Думаю, сэр, никакой выставки в этом году не будет.
– Не будет выставки цветов? Но она должна быть.
– Должна, сэр? – переспросил Гиббутс.
– А почему нет?
– О, я не знаю, сэр, – сказал могильщик.
– Почему нет?
– Правда, не знаю, сэр. Мне пора.
Гиббутс отправился дальше, и, хотя викарий продолжал вопрошать: «Почему?» – он сам отлично знал: традиционный уклад Волдинга сдавал свои позиции перед обычаями куда более древними и сильными.
Викарий продолжил путь, все еще без толку предаваясь своим мыслям, и неожиданно для себя оказался на придорожном лугу, где в сочной траве блестели звездочки маргариток. Он долго, ничего не понимая, оглядывался, пока не обнаружил вдалеке одного человека с косой. Кричать было бесполезно. Однако факт оставался фактом: всего один человек на лугу в тридцать акров, когда вся трава уже должна быть скошена. С сенокосилками обычно проблем не было, и хотя не все фермеры имели собственные машины, у Дровера всегда можно было взять одну внаем, да и в других местах тоже.
Викарий продолжил путь. Наконец-то показался первый дом, белое крыльцо которого викарий знал не хуже, чем астрономы какую-нибудь большую звезду. На сей раз ступеньки оказались непокрашенными. Потом он увидел игравших на улице детей. Это в учебное-то время! Викарий направился к ним, но они отступили от него, как отступают грачи, если появляется человек на лошади, а не бросились врассыпную, как бегут от пешехода; они именно отступили. Но викарию все-таки удалось подойти поближе к девочке лет одиннадцати, хотя он всей душой чувствовал, что дети боятся его. Девочка осталась одна и храбро смотрела прямо в глаза викарию, а тем временем солнце сверкало в ее волосах.
– Нэнси, почему ты не в школе?
– Миссис Энд отменила занятия.
– Почему? – удивился викарий.
– Не знаю. Ее нет.
– А что у вас сегодня было? – продолжал расспрашивать викарий, желая узнать правду.
– Должна была быть арифметика, – сказала Нэнси.
– Должна была быть. А что было?
– Миссис Энд сказала, что арифметика не нужна.
– Не нужна? Почему?
– Она сказала, миссис Энд сказала, что арифметики больше не будет, – ответила Нэнси.
Глава двадцать шестая
ОГОНЬ НА КАМНЕ
Викарий пришел на почту, взял бланк, адресовал его Перкину в Сничестер и, написав: «Приезжайте», – поставил в конце: «Викарий из Волдинга».
Миссис Дэтчери безразлично подвинула ему пачку писем, пролежавших на почте целый день, и викарий ушел, забрав их с собой.
Он мог бы увидеть еще много перемен, происшедших в деревне, но с него было достаточно: здесь запущенный сад, там нескошенная трава, и повсюду безразличие. Роза, когда-то украшавшая стену, надломлена и качается на ветру, плохо повязанный галстук болтается поверх пиджака, ворота, обычно в этот час закрытые, распахнуты настежь, и повсюду этакая мечтательность, грезы о чем-то, далеком от полей Волдинга и от простого привычного уклада жизни, который оставался неизменным все время, пока тут жил Анрел, да и не только Анрел. С одним исключением – и оно-то дало свои плоды, наполняя горечью душу викария. Он видел достаточно, поэтому, когда шел обратно по деревне, мимо домов своих прихожан, чувствовал себя почти как житель покоренной страны, словно он шел по городу, занятому победителями, почти, но пока еще не полностью, ибо в душе у него все еще жила надежда на Перкина, для которого творящийся в Волдинге ужас был не в новинку.
Итак, викарий возвратился домой и стал ждать Гиббутса, которому велел прийти после чая.
– Ну? – поинтересовалась Августа.
– Да, все изменилось, – сказал викарий. – Все изменилось.
– Что ты будешь делать? – со страхом спросила она.
– Я послал телеграмму Перкину. Тому человеку, о котором я говорил.
– Он сумеет это остановить?
– Я же сказал, – буркнул викарий, но тотчас изменил тон и заговорил тихо и терпеливо: – Будем надеяться, Августа, ведь то, что происходит, необычно. Такого не бывало в других приходах. О таком не пишут в современных книжках. Это должно было умереть тысячи лет назад. Жаль, что не умерло! Но это не из сегодняшней жизни. И этого не изучают в университетах, так что ученые не могут мне помочь.
– Епископ должен был помочь, – вздохнула Августа.
– Нет, – возразил Анрел. – Это невозможно. Это вне сегодняшних знаний. Он боялся, что я сошел с ума, и устроил мне экзамен. Все-таки мне кажется, я не до конца убедил его. Если бы я еще раз попросил о помощи, у него не осталось бы сомнений.
– Тогда я не понимаю, чем может помочь Перкин.
– Не понимаешь? Неужели не понимаешь? Перкин об этом знает. Он единственный, кто может помочь.
– Знает? Откуда он знает?
– Он видит их, – сказал викарий.
– Так… Он сумасшедший?
– Ну, неужели ты не понимаешь, что нас не спасет здравый смысл?
Августа надолго задумалась.
– Нет, – наконец проговорила она. – Нет. Ничего не выйдет.
Они долго молчали, как молчат осажденные воины, которым предстоит обед из крыс. Похоже, викарий и его жена были близки к последнему испытанию.
Потом Августа спросила:
– Когда он будет тут?
– Через неделю, – ответил Анрел.
Они опять помолчали.
– Я сказал Гиббутсу, чтобы он пришел после чая. Мы собирались поговорить о выставке цветов.
– Он не придет.
Они напились чаю и стали ждать, но Гиббутс в самом деле не пришел. Вместе Гиббутса явился ужасный посланец – та мелодия, что сбежала с лугов Аркадии в давние времена и теперь объявилась на полях Англии благодаря свирели Томми Даффина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22