— Ну, годится? Будешь Войкой, а?
Зверь смотрел на витязя долго-долго… а затем мохнатая голова вдруг качнулась в чисто человеческом жесте согласия. В следующий момент он уже поднялся на лапы, по-собачьи отряхнулся, и быстро двинулся к лесу. Велигой услышал скрип открывающейся двери и шаги волхва. Он совершенно забыл о нем…
У самой стены деревьев волк все же обернулся, последний достигший его лучик света сверкнул золотом в больших глазах… и лес сомкнулся за ним.
— Войко. — Велигой повертел слово на языке и так, и сяк, словно пробуя на вкус. — Войко.
— О чем это ты? — спросил подошедший Барсук. — Уже со скуки сам с собою разговоры ведешь?
Велигой только улыбнулся в ответ, поднялся с лавки.
— Ну, — весело молвил так и не дождавшийся ответа волхв, — я все подготовил. Пойдем, посмотрим, что там у тебя в голове делается…
Они вошли в избу, и дверь отгородила от них очарование тихой летней ночи. А из чащи вновь донесся, загодя пугая упырей, печальный вой одинокого волка.
* * *
В горнице было тепло, приятно щекотал ноздри терпкий аромат тлеющих трав. Свет исходил лишь от двух длинных лучин в железных подставцах, вбитых в стену над широкой лавкой, застеленной медвежьей шкурой. В торце лавки волхв поставил здоровый чурбак — сидеть на таком в самую пору. Рядом стояло два берестяных ведерка — одно с водой, другое с какой-то темной жидкостью, исходящей густым паром с cильным запахом зверобоя и мяты. Стол Барсук подвинул ближе к лавке, разложил на нем несколько непонятных предметов так, чтобы в любой момент можно было легко дотянуться.
— Ну что, добрый молодец? — усмехнулся волхв. — Давай, займемся побитой твоею головушкой…
— Дырявой… — буркнул Велигой, подходя к лавке.
Волхв переместился к столу, быстро ополоснул руки теплой водой в малом корытце.
— Так, — молвил он, повернувшись к витязю. — Давай, раздягайсь до поясу, сапоги и портки сымать не надобно — твоя нижняя половина меня не интересует, чай я не красна девка.
Велигой выбрался из куртки, через голову стянул рубаху. Волхв поначалу глядел одобрительно — в колеблющемся свете лучин тени особенно четко обрисовали тугие валики огромных мышц, могучие плечи, мощный торс — потом вдруг нахмурился, твердо ухватил витязя за руку, принялся бесцеремонно поворачивать к свету то одним, то другим боком.
— Э, друже, да тебя что, в четыре цепа молотили, али с бером подрался? — присвистнул он, разглядывая изорванную бесчисленными шрамами кожу воина. — На тебе ж живого места не сыщешь!
— С котенком поиграл, — скривился воин. — Царапучий, зараза…
— И размером с теленка, — подытожил волхв. — Да-а-а-а, много ты битв повидал, небось, из каждой по одному такому вот подарочку вынес.
— Да нет, я их сразу вениками увязываю, по штучке тягать неинтересно.
— Ну и ну, — протянул Барсук, — чего только в жизни не видал, но чтобы одному человеку столько доставалось… Оказывается, и меня удивить можно! Вот это да! Краше на погребальный костер кладут!
Велигой промолчал. Да, такой вот ценой давалась воинская наука. Весь боевой опыт чертами да резами на собственной шкуре выписан — такое не сотрешь, не потеряешь. Поперся в баню — сиди, перечитывай, ежели грамотный… Пошел по утру умываться, в воду глянул — вот она, книга раскрытая прямо на самой роже. И писано в той книге как раз о том страшном, нелепом бое в пылающей крепости на дальней заставе, где получил свой злополучный удар палицей, из-за которого теперь так суетится Барсук. Шипами да осколками лопнувшей личины рожу тогда исполосовало так, что мама родная не узнает, чудом глаза не задело. Теперь вынужден начисто сбривать усы и бороду — лезут такими уродливыми клоками, что лучше уж вовсе без них.
Зато, схлопотав однажды какой-либо удар, ни разу после не ловился на такой же. Пусть говорят, что умные на чужих ошибках учатся — ну и Ящер с ними, прапор в руки, да тяжелую конницу навстречу. Может, и дурак, зато на своих промахах, о-о-ох как выучился… только вот не больно ли великая цена плачена за такие уроки?…
Барсук изумляться-то изумлялся, а дело делал — зачерпывая пригоршней из ведерка темный, горячий отвар, равномерно втирал его в кожу воина от пояса до шеи.
— Ладно, — сказал он, закончив растирание, — ложись на лавку. Пузом кверху, головой к чурбаку.
— Что это хоть за ерунда? — спросил Велигой. — Вся кожа горит.
— Много будешь знать, — буркнул волхв, — будешь сам лечиться. Ты меньше трепись, лучше делай, что говорю.
Витязь лег, вытянулся на теплой шкуре, уперся взглядом в потолочную балку. Волхв подумал, скатал куртку, подложил воину под голову. Сам уселся на чурбак, потер руки.
— Не напрягайся, — властно велел он, хлопнув ладонью по напряженному плечу Велигоя. — Эй, да что ты весь, как лук натянутый? А ну, отпусти мышцы, живо!
Волчий Дух хоть и медленно, с трудом, но все же ухитрился расслабиться. Волхв окунул руки сначала в ведерко с водой, увлажнил воину виски и лоб, потом очень осторожно, по капельке, втер туда все тот же отвар из второго ведерка. Однако теперь ощущение было иное. Кожу защипало, как на морозе, потом появилось ощущение тепла, волной разлившегося в искалеченной голове, успокаивая, заставляя мысли течь спокойно, вяло. Как и тогда, на улице, Барсук плотно обхватил голову витязя ладонями, положил пальцы на виски, несколько мгновений сидел молча, словно вслушиваясь в ощущения, потом тихо запел. Слов было не разобрать, но песня повергала в странное оцепенение. По телу растеклась тяжесть, мысли замерли, сознание заколебалось… Время для Велигоя остановилось.
Словно бесплотные корни проросли из кончиков пальцев Барсука, потянулись все глубже и глубже, пока наконец их тонкая сеть не разбежалась по всему телу, донося волхву о том, что делается в самых отдаленных уголках, как бьется каждая жилка…
Затем кончики корней будто зашевелились, выполняя незримую и тонкую работу, что-то исправляя, налаживая, подчищая. Особенно сильным было это ощущение в голове, где-то ближе к правому виску — именно туда пришелся удар…
А время не двигалось, мыслей не было, как не было ни чувств, ни воли… Лишь темная потолочная балка над головой и невидимая работа во всем теле.
Постепенно время снова стронулось с места, сначала медленно, неохотно, а потом все быстрее и быстрее, пока вновь не побежало, как обычно.
Волхв отпустил голову витязя, плеснул на лицо холодной, чистой водой, медленно поднялся со своего чурбака.
Велигой попытался встать, но во всем теле разлилась слабость, мышц словно бы не было вообще, но чувствовал он себя теперь, как ни странно, гораздо лучше… Более целым, что ли?
— Не дергайся, — устало сказал волхв. — Для такой работенки требуются силы как целителя, так и исцеляемого. К утру оклемаешься, будешь скакать, как жеребенок. Да, честно говоря, все оказалось серьезнее, чем я думал, ох как серьезнее…
— Ну и что там с головой? — поинтересовался Велигой, с трудом перевалившись на бок, чтобы оказаться к Барсуку лицом. Дотянулся до рубахи, стал натягивать, не попадая ни в рукава, ни в ворот.
— Да в общем-то, ничего такого, из рядя вон выходящего, — пожал плечами тот. — Контузия, правда, очень сильная и здорово запущенная. Я так и не смог справиться с нею окончательно, но, по крайней мере, не будешь падать в обморок от любого щелчка. Хотя это не значит, что теперь можно идти биться головой о каждое дерево и ловить ею мечи да прочие дубины. Башку береги, она у тебя одна, да и та неправильная! Болеть к перемене погоды тоже будет, но не так сильно. Настойку я тебе приготовлю, вроде Белояновой — вот морда косолапая, ведь почти правильно все сделал! Будешь пить по глотку, если совсем невмоготу станет.
— Благодарень, — сказал Велигой, чувствуя, как вдруг дико захотелось спать. Да чтож это такое, в последнее время только и делает, что спит, как суслик! Этак в привычку может войти… В привычку…
— В сон клонит? — спросил Барсук. — Все верно. Погодь-ка малешка, не засыпай. Вот, испей сначала.
Он протянул витязю кружку, полную парящего взвара. Вкус был странный, неведомый, но Велигоя, похоже, теперь уже вряд ли можно было чем-то удивить — выпил до дна, морщась и обжигаясь.
— А вот теперь можно и на боковую, — молвил Барсук, укрывая витязя еще одной шкурой, хотя в избе было вроде бы тепло. — Только сапоги-то все же сними…Помочь?
— Еще чего… не хватало… — пробормотал витязь, роняя голову на сложенную куртку. Дыхание его стало глубоким и ровным.
— Вот так вот, — улыбнулся Барсук. — «Еще чего не хватало!»
Он сдернул с Велигоя сапоги, поплотнее закутал в шкуры. Некоторое время ушло на наведение в горнице надлежащего порядка, потом волхв зажег еще одну лучину на столе, загасил те, что горели над лавкой и глубоко спящим Велигоем. Покопался по скрыням, разложил добытое на столе. С одним крохотным мешочком обращался особенно бережно, развязывал так, чтобы не потерять, не рассыпать ни одной крошки содержимого.
Барсук вскипятил воду, уселся за стол, и принялся за составление обещанной Велигою настойки.
— Вот ведь, — бормотал он отвешивая в нужных долях мелко толченые и просто сушеные травы, какие-то порошки, соли. — Сколько лет человек ходит, как по лезвию меча, равновесие каким-то чудом держит. И невдомек ему, что шаг влево, шаг вправо — и все. И ведь повезло — не иначе, как боги хранят парня. С такой башкой обычно не живут. Долго. Ну да ничего, теперь он у меня до ста лет дотянет! Еще правнукам про старого чокнутого волхва рассказывать будет! А сам-то я каков — ведь сумел же, сумел!
На лице волхва отразилась чистая, счастливая улыбка человека, сделавшего невозможное. Он ссыпал подготовленную смесь в маленькую бадейку, выдолбленную в целом дубовом чурбаке, залил теплой водой.
— От полуночи до полудня простоит, — раздумчиво молвил Барсук, — самое оно будет. Нам особо крепкой не надо — не во вкусе дело, трава силу должна передать… Но все-таки, что это нашему герою в голову взбрело? Радивоя ему подавай… Нет, творя человека, Род что-то намудрил, ох намудрил. Вот и получаются теперь сначала Радивои, потом Велигои… а иной раз, и Репейки попадаются. Но Радивой… Хм, бедняга Радивой… Вот тоже любитель гулять по лезвию меча…
Глава 10
Велигоя разбудил веселый птичий гвалт за стенами избушки. Сквозь щели в ставнях пробивались веселые лучики рассеянного утреннего света. Воин выпутался из шкуры, сел на лавке, зевнул с риском вывихнуть челюсть, смачно потянулся. Во всем теле чувствовалась необыкновенная свежесть, сердце перегоняло по жилам кровь сильными, уверенными толчками. Голова была на удивление ясной — может быть от того, что второй день не пил хмельного, а скорее всего, стараниями волхва.
Барсука в избе не было. Исчез и тяжелый резной посох, которым кудесник ходил, похоже, скорее для солидности, чем для опоры, из чего Велигой заключил, что волхв отправился по каким-то своим колдовским делам. Хотя перед кем он собирался выказывать солидность посреди дремучего леса, так и оставалось для воина загадкой.
Велигой вышел во двор. Утренняя роса неярко блистала в траве — солнце еще никак не могло вскарабкаться по небу выше плотной стены деревьев. Между темных стволов еще клубились, расплываясь и исчезая, редкие клочья тумана. Витязь еще раз от души потянулся и бодрым шагом двинулся к ручью, журчавшему меж деревьев в полусотне шагов от избушки.
Лес был полон жизни, радовавшейся наступлению нового дня. Тропинка петляла среди кустов малины и крыжовника, в которых копошилось какое-то мелкое зверье. Шагах в двадцати перед витязем раздался шелест — вспугнул лешака, то ли решившего полакомиться ранними ягодами, то ли просто задрыхшего под кустом.
Ручей звенел по гладким, округлым, камушкам, играл плывущими листьями и мелкими веточками. Витязь подошел к воде, опустился на колени, приготовившись зачерпнуть полные ладони ледяной влаги, привычно скривился на свое отражение в колеблющейся глади… и замер.
С лицом было что-то не так. Велигой некоторое время тупо смотрел в свое отражение, не понимая, что же его, собственно, в нем так изумило. Рожа на месте, вроде за ночь не сперли, все так же изрезана шрамами… Вот именно здесь и начинался непорядок. Шрамы остались на своих местах, не исчезли, просто как-то неуловимо изменились. В водах ручья отражалось суровое лицо, обрамленное длинными прядями прямых черных волос, и оно, хоть и осталось почти что прежним, теперь вовсе не выглядело изуродованным. Шрамы просто… перестали быть лишними, что ли?
Велигой еще некоторое время ошеломленно пялился на свое отражение, потом решительно зачерпнул воды, и принялся с наслаждением умываться. Подумал маленько, разделся и целиком погрузился в холодный поток, чувствуя, как кожа превращается в надежный панцырь, как поневоле вздуваются, напрягаясь, мышцы, а сердце, замерев на мгновение, с утроенной силой начинает разгонять по жилам горячую кровь.
К избушке вернулся, когда солнце уже выглянуло из-за верхушек деревьев, заливая мир живительным теплом. Сбегал к ручью еще раз — принес воды, покопался в Барсуковых закромах в поисках съестного, не нашел ничего знакомого, кроме мешка гречневой крупы. Хотел было подстрелить на завтрак что-нибудь такое пернатое и вкусное, но, но зрелому размышлению, решил не баловать с луком в таком странном лесу — мало ли, может тут все птахи поголовно девки околдованные, то-то шуму поднимется, и со вздохом принялся варить кашу.
Когда волхв вернулся, солнце уже целиком высунулось из-за леса. В горнице на столе аппетитно парил полный горшок каши, рядом лежали три ложки и стояла бадейка с квасом. На чердаке ворочался, сквозь потолок почуяв съестное просыпающийся Репейка. Барсук улыбнулся, однако подивился отсутствию самого кашевара.
Тот отыскался позади избы. В руках витязя с яростным шипением порхал тяжелый меч, вычерчивая в воздухе размазанные серебристые петли. Волхв невольно пожалел воображаемого противника Велигоя и вообще всякого, кому когда-нибудь приходилось, или придется угодить под такой стальной ураган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23