Он помолчал, не глядя на Ральфа; на лице Казабона не дрогнул ни один мускул.— Что ж, мы осуществили, как вы могли бы сказать, наши самые безумные мечты. Адама Виатта никогда не было... Но он откликнулся на наш вызов. И теперь он, кажется, существует — или существовал. И этот факт имел удивительные последствия. Вот, например, вы. Вас не было бы, если бы Адам Виатт никогда не жил на земле. Ведь вы — его прямой потомок.Ральф уставился на Сэма, и руки его начали медленно, очень медленно, опускаться — в этом движении проявилось недоверие, смешанное со страхом перед тем, что он услышал.— Что, черт побери, вы пытаетесь мне всучить?.. — Сэм поднял руку, останавливая его возмущение:— Я же предупредил вас, что это покажется вам бессмысленным.— Но вы утверждаете, что создали меня! — Сэм сделал рукой примирительный жест, но ничего не сказал. — И моих родителей, — продолжал Ральф; голос его повышался все больше. — А также их родителей, и родителей тех...— Я знаю, — перебил Сэм. — Я знаю, как это звучит для вас.— Это такая же невероятная теория, как та, будто Бог создал мир вчера и спрятал в земле окаменелости, чтобы нас одурачить!— Другим последствием возникновения Адама, — продолжал Сэм, пропустив мимо ушей его замечание, — заключается в том, что те, кто его создал, перестают существовать.Ральф схватился за голову с таким видом, словно это было еще одно оскорбление.— Что, черт возьми, это означает — перестают существовать?— К настоящему времени все, кто участвовал в создании Адама, умерли. За исключением меня самого и Джоанны — Джоанны, с которой вы встретились вчера вечером. И только Богу известно, что случилось с ней.Ральф непроизвольно повернулся и поглядел в сторону ванной. С того места, где он стоял, было хорошо видно слово «ПОМОГИТЕ», выцарапанное на амальгаме.— Я не сошел с ума, Ральф, — сказал Сэм. — Я знаю, что я не безумен. Как и вы знаете, что вы — не плод моего воображения. Но факт остается фактом — мы оба здорово влипли.Ральф уставился на него и начал качать головой, сначала медленно, потом все быстрее:— Нет... нет, нет, нет, нет, нет. Это сумасшествие... Этого просто не может быть.В эту минуту Сэм испытывал к нему глубокое сочувствие, понимая, как каждая клеточка его тела сопротивляется тому, что он услышал.— Самое страшное, — спокойно сказал Сэм, слегка наклонившись вперед, — заключается в том, что в мире может быть все. Когда я опрокидываю чернильницу, существует вероятность, что все молекулы соберутся вместе и затекут по скатерти обратно. Она исчезающе мала, эта вероятность, но она есть. Если сто раз подбросить монету, возможно, что пятьдесят раз выпадет орел, а пятьдесят — решка; но также возможно, что все сто раз выпадет что-то одно.Это в меньшей степени зависит от законов природы, чем от везения игрока.Ральф, набычась, наклонился к нему:— Я не ученый, но знаю, что Эйнштейн говорил: «Бог не играет в кости». Вы хотите сказать, что он ошибался?— Это утверждение основывалось на вере, а не науке. Многочисленные эксперименты подтвердили теорию игр, и теперь она широко используется. Что означает — мы не можем притворяться, будто что-то не происходит, говоря «это невозможно». Потому что невозможного нет!Слова Сэма повисли в воздухе; Ральф жестом человека, разрывающего невидимые цепи развел скрещенные руки и заявил:— Нет! Я этого не принимаю! Я просто не принимаю этого. Нет ни подтверждений, ни доказательств — нет хотя бы свидетельств других людей, имеющих отношение к этому так называемому эксперименту.Голос Сэма остался спокойным и ровным:— Нет никаких доказательств и никаких свидетельств. Те мои коллеги, которые знали об эксперименте, но не принимали участия в нем, теперь ничего не помнят. Исчезли любые следы. Этого никогда не было.— То есть, вы хотите, чтобы я верил только вашему слову?— Моему слову — и факту, что вчера вечером кто-то исчез в этом доме. Кто-то, кого вы видели, с кем говорили, кто-то, кто даже прошел мимо вас, входя в дверь. Вы же не будете притворяться, будто ничего этого не было?Ральф открыл рот, чтобы что-то сказать, но, казалось, совсем упал духом и только медленно опустился на край кровати, обхватив руками голову.— Вы знаете, что на самом деле необъяснимо? Это безумие, но это не дает мне покоя с тех пор... — он поднял голову и посмотрел на Сэма, оттянув книзу веки кончиками пальцев. — Вчера, когда я открывал дверь той женщине, мне — лишь на мгновение — почудилось, что я ее знаю. Это было как дежа вю — совершенно необъяснимое чувство. Что-то во мне говорило, что я откуда-то знаю эту женщину. Потом я сказал себе, что все это я придумал — очевидно, потому что услышал о ней от вас, а потом — от отца Джоанны, по телефону. — Он помолчал и насупил брови. — Я не мог раньше видеть ее, не так ли? Разве это возможно?Сэм задумался, говорить ли то, что было у него на уме, и решил, что они зашли слишком далеко, чтобы о чем-то умалчивать.— Джоанна — моя Джоанна — утверждает, что вы с ней встречались. По ее словам, это было очень похоже на вашу встречу с вашей Джоанной — тоже прогулка верхом, кладбище, могила Адама. Только в ее случае это произошло три дня назад — то есть, уже четыре. В вашем случае это было в прошлом году. — Он сделал паузу и добавил: — И, судя по ее рассказу, было трудно представить, что вы с ней поженитесь. — Он снова откинулся в кресле. — Вот так, Ральф. Это все, что я могу вам рассказать. Что вы об этом думаете — ваше дело.Ральф, сгорбившись, долго сидел на неубранной кровати, приложив к губам сложенные ладони. Наконец он медленно поднялся.— Куда мы пойдем отсюда? — спросил он неуверенным голосом.— Я думаю, вам стоит вернуться к вашей жене. Вы должны о ней заботиться.— Она просила, чтобы я привел вас. Я сказал, что приведу. Она хочет знать ваше мнение обо всем этом.Сэм тоже встал.— Буду рад пойти с вами.Казабон бросил на него суровый взгляд:— Лучше держитесь от нее подальше.Сэм пожал плечами.— Как пожелаете. Но она обязательно спросит, почему я не захотел разговаривать с ней. Или почему вы мне запретили. И если ей не понравится ваше объяснение, она спросит меня, и ничто ее не остановит. И что я ей должен буду сказать?Ральф задумался. Это была правда: его жена не та женщина, от которой можно отделаться отговорками.— Слушайте, Таун... — начал он.— Сэм. По-моему, будет проще, если мы перейдем на имена, как вы считаете?— Слушайте, Сэм. Если вы скажете ей хоть слово из того, что рассказали мне... Я вам шею сверну, вы поняли?Сэм посмотрел на него. Ральф был крепок, хорошо сложен и, вероятно, достаточно силен, чтобы привести в исполнение свою угрозу. И испуган в достаточной степени, чтобы попробовать.— Не волнуйтесь, я не собираюсь расстраивать вашу жену. Мне это не нужно. Я предлагаю вам сделку.Ральф насмешливо сдвинул брови:— Сделку?— Я поеду с вами и расскажу ей нечто — нечто вполне разумное. — Он издал короткий, сухой смешок. — Не правду, конечно, потому правда не такова. Я что-нибудь придумаю — а потом скажу, что вы разрешили мне остаться в доме на некоторое время, чтобы вести наблюдение. Как вам мое предложение?Ральф с недоверием уставился на него:— Вы хотите остаться здесь? Один?— Именно этого я хочу.Ральф посмотрел на него несколько дольше. Затем его лицо озарилось неким пониманием:— Ну да, конечно. Вы и... та женщина... Я должен был догадаться по тому, как вы о ней говорили.— Так я могу остаться?Ральф кивнул:— Можете. Глава 57 Пока Ральф паковал чемоданы со своими вещами и вещами жены, Сэм обошел оставшуюся часть дома. Родители Джоанны, после того, как она перед завтраком позвонила им и рассказала о том, что случилось, настояли, чтобы она переехала к ним. Она собиралась пожить у них несколько дней; за это время Ральф нашел бы квартиру на Манхэттене и в выходные приехал за ней.Ничего особенно нового Сэм не обнаружил. В подвальной кухне все ящики были вынуты, их содержимое раскидано по полу, а с полок сброшены кастрюли и сковородки. Здесь ущерб был не так велик, как наверху, но все равно складывалось впечатление, будто по кухне пронесся небольшой ураган.На лестнице послышались шаги Ральфа — спускается, отметил Сэм, немного поспешно. Казабон упрямо утверждал, что не боится на несколько минут остаться один. «Что может случиться средь бела дня?» — говорил он. — Это происходит только по ночам, ведь так?Сэм не стал его разуверять, хотя на самом деле тут не было никаких правил. Феномен — если использовать это бесплодный стерильный термин, который Сэм уже начинал ненавидеть, — мог произойти в любое время и в любом месте, в темноте или при ясном свете, под землей или высоко в небе.— Ну вот, можно и отправляться, — сказал Ральф, когда Сэм догнал его в коридоре.— Давайте я помогу, — Сэм взял у него один из чемоданов.Они вышли из дома, остановили такси и через двадцать минут уже входили в холл небольшой гостиницы. Портье сказал Ральфу, что они уже приехали и поднялись с Джоанной наверх.Когда Сэм вошел в лифт, у него опять засосало под ложечкой — так же, как перед тем, как Ральф открыл ему дверь. Он был уверен, что Боб и Элизабет Кросс его не узнают, но все же предстоящая встреча рождала в нем мрачные предчувствия. Ничто, повторил он себе, не может считаться само собой разумеющимся. Логика говорила ему, что родители Джоанны, как и сама эта Джоанна, которую он скоро увидит снова, принадлежали тому измененному миру, в котором Адам Виатт не являлся порождением фантазии группы ученых, а появился на свет как все обычные люди.Но вместе с тем — и Сэму это было отлично известно — не логика управляет вселенной. А если и управляет, то не так, как это представляется разуму человека. Он постарался успокоить свои мысли и погрузиться в состояние отрешенности, как дзен-буддисты, готовясь к предстоящей встрече.Ральф позвонил, и Боб Кросс открыл дверь. В глазах отца Джоанны не мелькнуло ни малейшего признака узнавания, когда они вошли, и Ральф представил своего спутника. Сэм оказался в гостиной среднего размера. Элизабет Кросс вышла из спальни и прикрыла за собой дверь.— Джоанна как раз приняла душ, — сказала она. — Если вы привезли одежду, Ральф, отнесите ей.Он так и сделал, предоставив Бобу знакомить Сэма с женой — и вновь они ничем не показали, что их пути когда-нибудь пересекались.— Джоанна говорила, что вы занимаетесь профессиональными исследованиями такого рода явлений, — сказала Элизабет.— Я руководил соответствующим отделением в Манхэттенском университете, — ответил Сэм. — Мы изучаем любые аномальные явления.— Что ж, действительно, с такой аномалией я никогда не сталкивался, — заметил Боб. — Однажды я видел летающую тарелку, но это пустяк по сравнению с тем, что случилось.— Боб, ради Бога, перестань твердить о своей летающей тарелке. Это разные вещи, — ее упрек прозвучал так, словно Боб уже не в первый раз за утро заговаривал на эту тему. — Никто не видел твоей тарелки, зато эту женщину видели все. И Ральф, и доктор Таун — даже Джоанна видела ее в зеркале, — она повернулась к Сэму. — Как вы думаете, что здесь произошло, доктор Таун? У вас есть какое-то мнение?В ее тоне и выражении лица отразилось трогательное доверие, которое люди испытывают — или должны испытывать — к тому, кто считается специалистом в той области, куда они оказались против воли вовлечены.— Вы знаете, что подразумевается под термином «активность полтергейста», госпожа Кросс? — спросил Сэм. Они с Ральфом сошлись на том, что это будет лучший подход.— Ну да, конечно, я читала об этом и даже видела фильм. Вы думаете, здесь то же самое?— Я в этом уверен.Это была преднамеренная ложь, и Сэм ненавидел себя за то, что вынужден лгать — но в сложившейся ситуации у него не было выбора. С одной стороны, сказать правду значило бы причинить ненужное огорчение Джоанне и ее родителям; с другой — нарушив слово, данное Ральфу, он лишился бы возможности попасть к нему в дом.— Я всегда думала, что полтергейст обычно связан с подростками, — скептически заметил Боб. — Подавляемая сексуальность, эмоциональная неуравновешенность и все такое. Разве не так?— Это правда, — сказал Сэм, — но не правило, — он едва удержался, чтобы не добавить — правил не существует вообще. Но не было необходимости заставлять посторонних людей задумываться об этом и разделять его собственное отчаяние.Подобно удару пришло к нему внезапное осознание того, что «отчаяние» — само подходящее слово, чтобы передать его состояние. До этой минуты он старался укрыться от этого, цепляясь за избитую мысль, что, даже если весь мир сойдет с ума, он может остаться нормальным, если будет относиться ко всему с позиций здравого смысла. Но это была неправда. А правда заключалась в том, что чем яснее он видел вещи, тем стремительнее погружался в безумие. И неожиданно он понял, глубоко внутри себя, что уже перешел некую роковую черту. Тем не менее, он продолжал говорить спокойно, в привычной авторитетной манере специалиста:— Активность полтергейста — то есть, вещи, которые сами собой летают по комнате или разбиваются, — является одним из проявлений психокинеза, то есть, власти разума над материей или проявления разума через материю.— Но всегда же есть кто-то, кто это делает — разве нет? — сказал Боб. — Кто-то, кто посылает эти волны, биополя — или как там это еще называется? Одним словом, за это всегда несет ответственность какая-то конкретная личность?— Это правда, — уступил Сэм. — Если разум управляет материей, то, по определению, это должен быть чей-то конкретный разум.— В таком случае, кто же делает это здесь? Кто-то из нас? Та женщина, которую мы видели вчера вечером?— Исходя из того, что я слышал, я сказал бы, что она — часть феномена, а не его причина.— Не понимаю, — упорствовал Боб. — По-моему, эффект полтергейста — это вещи, летающие через комнату, а не люди, которые стучат к вам в дверь, говорят с вами, а потом исчезают.— Эта женщина — призрак, правда, доктор Таун? — сказала Элизабет так, словно эта мысль угнетала ее, и она мечтала избавиться от этого бремени.— Существует мнение, подкрепленное практикой, — ответил ей Сэм, — что призраки — суть явление психокинеза, проекции нашего собственного сознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37