Через три месяца после этого вышла в отставку с пособием по инвалидности.— За что ей дали медаль?— Этого я не мог выяснить. Сведений об этом в компьютерном досье нет. Должно быть, они содержатся в секретной документации.— Какое увечье она получила?— Та же история. В компьютере таких сведений нет. Видимо, она была ранена в том деле, за которое получила медаль. Такие награды просто так не дают... Кстати, — добавил Хэк, — наша хитрость полностью удалась. Клифтонские полицейские списали пожар в доме Калли на группу местных подростков-хулиганов.— Хорошо, — сказал Грегус. — Сообщите мне, если что-нибудь переменится.Грегуса заинтриговало, что Калли держится вместе с репортером; он без труда представил себе, что привело их к сближению: где-то их дороги пересеклись, выяснилось, почему она находится в Шарлоттсвиле, и Калли теперь знает или сильно подозревает, что они хотят задержать Малика не только за его участие в похищении бумаги для печатания денег.Хаузер представляла собой потенциальную проблему, но Грегус полагал, что ее можно будет разрешить в свое время. Самое главное — Калли уже принялся за работу, а остальное второстепенное. Каковы бы ни были причины его объединения с Хаузер, Грегус знал его достаточно хорошо и был уверен, что он не нарушит требований оперативной безопасности. Возможно, сейчас он и чувствует себя оплеванным, но он человек с сильной волей и хорошо знает правила игры. Когда Калли вернется, он постарается его обласкать и все уладит. Глава 17 Хаузер была полна решимости выжать все возможное из своей спортивной машины, ведя ее по зеркально ровной дороге. В пятый раз за последние пять минут Калли хватался за ручку двери, когда она врубала третью передачу и проходила поворот, почти не сбавляя скорости.— Вы всегда так гоняете?— Всегда, когда представляется возможность... Кого мы должны повидать?— Его зовут Борис Новиков. По крайней мере его звали так три года назад. Но теперь он Джордж Спирко.— Еще один перебежчик из КГБ? Сколько их привезло Управление в нашу страну?— Не знаю. Может, триста или четыреста за сорок лет.— И они все проходят по программе защиты свидетелей?— Что-то в этом роде. Но Управление имеет собственную программу.Калли вкратце обрисовал, как работает Центр по организации помощи перебежчикам, не упоминая его названия и не объясняя, что все перебежчики проходят тщательную проверку, получают новые имена и соответствующие документы; как их расселяют и адаптируют к новым для них условиям жизни.— Что делает этот Новиков или Спирко в таком привилегированном колледже, как Хэмпден-Сидни?— Преподает теологию.— Вы шутите?— Еще одно заблуждение. У вас сложился определенный стереотип офицера КГБ. Вы представляете их себе невежественными злодеями, с плохими зубами, в дурно сшитых синих костюмах, зеленых рубашках, белых носках и коричневых ботинках. На самом же деле многие из них имеют ученые степени, лучше подготовлены, одеты и более опытны, чем наши собственные сотрудники.— Но теология! Это не тот предмет, который может знать бывший офицер КГБ.— По иронии судьбы, Спирко в молодости работал в том отделе КГБ, который осуществлял контроль над церковью.— Почему у них такая склонность к университетским городкам?— Одни из них преподают, обычно русский язык, литературу, историю и так далее, или продолжают свое образование. Другие работают в Управлении в качестве экспертов. Третьи ни черта не делают, но живут в свое удовольствие, получая не облагаемое налогами пособие, которое, за счет американских налогоплательщиков, выплачивается им всю жизнь.— А некоторые убивают людей, — язвительно заметила Хаузер.После долгого молчания Калли повернулся к Хаузер, которая гнала машину с такой скоростью, как будто в конце пути ей должны были вручить кубок и большой букет цветов.— Я бы не хотел, чтобы у вас сложилось ложное впечатление об этих людях, — сказал он. — Среди них трудно найти человека с сильным характером, верного и честного. Большинство из них стали двойными агентами и перебежчиками не по нравственным или религиозным убеждениям и не потому, что верят в демократические принципы, хотя и любят похваляться своей приверженностью к ним. Обычно ими руководили такие мотивы, как корыстолюбие, желание отомстить за то, что их обошли при очередном повышении, или просто стремление пожить в свое удовольствие. В подавляющем большинстве они лжецы, обманщики, трусы и подлецы, предавшие свою родину. То, что они нам помогали, отнюдь не искупает их вины: предательство есть предательство. Спирко — редкое исключение. Он просто не мог вынести такого обращения со священниками и верующими. Он пришел к религии, отправляя их в лагеря, где они умирали, потому что не выдерживали непосильной работы и голода.— Удобная позиция, — сказала Хаузер. — Но если их перевоплощение держится в строгой тайне, откуда вы знаете, кто они и где живут?— А я и не знаю, — сказал Калли. — Что до Спирко, то я вывозил его жену и дочь.— Откуда?— Из России, естественно. Он был уже на сильном подозрении в КГБ. Ему пришлось оставить жену и шестилетнюю дочь.— Очень благородно с его стороны.— В противном случае его ждала неизбежная смерть. Один из наших агентов предупредил нас, что КГБ уже близко подобрался к нему. Он спасся буквально чудом. Агенты КГБ поджидали его на квартире, когда мы перехватили его на улице и спрятали в тайном убежище. Через шесть месяцев после дезертирства Управление сдержало свое обещание и вызволило его жену и дочь. Они послали туда меня: я переправил их по тому же маршруту, что и Малика за год до того.— Что он может рассказать вам о Малике?— Возможно, ничего такого, чего я не знаю. Но он знал Малика еще в Москве. Они вместе работали лет десять — двенадцать. Если Малик и в самом деле убил этих студенток, это означает, что он пристрастился к подобным убийствам не месяц назад. Должна быть какая-то предыстория. * * * Вечерний свет уже окончательно угасал, когда Хаузер сбавила скорость до дозволенной и проехала мимо обвитых плющом кирпичных колонн на въезде в Хэмпден-Сидни. Расположенный среди холмов южной Вирджинии, колледж был основан в 1776 году; со своими кирпичными зданиями в федералистском стиле, широкими лужайками, затененными величественными дубами и кленами, посаженными еще во времена Американской революции, он выглядел весьма живописно. Училось в нем менее девятисот студентов; соотношение студентов и преподавателей составляло двенадцать к одному; это учебное заведение имело высокую репутацию, поэтому в нем собиралось множество студентов из богатейших и влиятельнейших семейств страны.— Мне очень нравится здешняя атмосфера, — сказала Хаузер, восхищаясь местом, где размещался колледж. — Приятно представлять себе длинные тенистые тропинки, плиссированные юбки, наброшенные на плечи кашмировые свитеры, мужские рубашки фирмы «Брук бразерс», чесучовые брюки, легкие летние туфли без носков. Такой колледж мне по душе.— Не думаю, — сказал Калли.— Почему?— Это чисто мужской колледж. Один из трех, оставшихся в стране.— Все правильно. И такой колледж мне по душе. — Она подняла брови и широко улыбнулась. — Где же мы найдем Спирко?— Не знаю. Надо спросить.Хаузер заприметила четырех молодых людей, идущих по тротуару, и остановила машину перед Грэм Холлом. Выйдя из «порша», она заговорила со студентами. Да, они знают, где можно найти профессора Спирко. Через несколько дней он вместе с другим преподавателем дает концерт и репетирует, играя на виолончели, на третьем этаже Уинстон Холла, рядом с резиденцией президента колледжа на Виа-Сакра.Трое студентов буквально навязывали свою помощь, предлагая проводить Хаузер. Но, заметив сидящего в машине Калли, они просто показали пальцами на видневшийся невдалеке, за широкой лужайкой, Уинстон Холл.На первом этаже помещалась столовая; высокий зал наполняли печальные звуки «Вслед за мечтой» французского композитора Габриэля Фора.Услышав музыку, они без труда нашли Спирко, сидевшего в полузабытьи, с закрытыми глазами посреди большой комнаты.Спирко произвел на Хаузер противоречивое впечатление. Это был почти совсем лысый, пожилой человек с типично славянскими чертами. Приземистый, крепкого сложения, с бычьей шеей и крупными руками. С первого взгляда казалось, что в его руках куда уместнее была бы туба Туба — большой духовой инструмент.

, чем виолончель. Но сладостная музыка, которую извлекало из инструмента нежное прикосновение его смычка, опровергало это впечатление.Он не замечал их присутствия, и они молча стояли в дверях, пока он не закончил, тогда они вежливо похлопали и подошли ближе. Спирко сперва нахмурился, но когда узнал Калли, на лице его появилась теплая улыбка.— Как приятно видеть тебя, Майкл.— Привет, Борис.— Извини, Майкл. Я теперь Джордж. Ты же не захочешь запутать моих студентов. Я и без того даю им много причин для беспокойства. — Он улыбнулся Хаузер л кивнул. — А кто твоя очаровательная подруга?— Джули Хаузер, — представил ее Калли и шагнул вперед.Спирко пожал его протянутую руку.— Рад познакомиться, мисс Хаузер.— Ты по-прежнему очень хорошо играешь, — сказал Калли.— А ты по-прежнему очень хорошо лжешь, — с улыбкой произнес Спирко. — Какова цель твоего неожиданного, хотя и приятного визита?— Я хотел бы потолковать с тобой о кое-каких старых делах.— Сперва ты должен поздороваться с Аней и Катей. Они будут счастливы видеть тебя. Я приглашаю тебя и мисс Хаузер поужинать с нами сегодня вечером.— Боюсь, что не смогу остаться. К сожалению, это деловой визит.Хаузер обратила особое внимание на глаза Спирко, глаза человека, который умеет хранить тайны; чтобы выведать эти тайны, кое-кто, может быть, пожертвовал бы и жизнью. Приветливое поблескивание его глаз сменилось настороженным выражением.— Мисс Хаузер тоже из Лэнгли?— Нет. Но ты можешь говорить при ней откровенно.— Я был очень огорчен, когда прочитал о твоих неприятностях, Майкл, — сказал Спирко. — Надеюсь, что справедливость в конце концов восторжествовала?— Да, восторжествовала.Спирко кивнул.— Ты был выбран священным агнцем для заклания, мой старый дружище. Но как говорят, хорошо смеется тот, кто смеется последним.— Да, ты прав. — Выражение его лица показало Спирко, что эту тему следует сменить.— Так что тебя привело ко мне?— Мне нужна кое-какая информация о твоем старом приятеле Николае Лубанове, — сказал Калли, называя настоящее имя Малика; только оно и могло быть известно Спирко.Хаузер вновь заметила, как резко изменился взгляд Спирко.Теперь он смотрел не настороженно, а холодно и пронизывающе, и ее первоначальное впечатление рассеялось: теперь она видела глаза мясника, а не музыканта.— Вряд ли я могу назвать его приятелем, — наконец произнес Спирко. — Николай доставляет тебе какие-то неприятности?— Трудно сказать. Можешь ли ты что-нибудь дополнить к тому, что я уже знаю, о его работе в КГБ?— Что именно тебя интересует?— Была ли у него какая-нибудь темная сторона?— Темная сторона? — мрачно усмехнулся Спирко. — Я вижу, ты не в курсе той информации, которую я сообщил моим проверяющим.— Мне ничего об этом не говорили.— Когда Николай бежал, он подозревался в убийстве, — объяснил Спирко. — И не в одном, а во многих. В некоторых советских и иностранных городах, где он бывал подолгу, происходили зверские убийства молодых женщин.— И ты сказал об этом проверяющим три года назад?— Естественно. Они обещали передать информацию своему начальству и «принять соответствующие меры». Именно так они сказали, если мне не изменяет память.— Против него были выдвинуты прямые доказательства?— Очень сильные, но косвенные, — сказал Спирко. — Один из свидетелей видел Николая в обществе одной из его жертв в ночь ее смерти. Соответствующий отдел КГБ начал по своей инициативе энергичное расследование, но вскоре его прекратил.— Почему?— Свидетель был прижат к стене дома и раздавлен машиной. Прямо на тротуаре, как показали очевидцы.— И чем все это кончилось?— Никто не разглядел водителя, и после смерти свидетеля они не могли начать судебный процесс. Московская милиция продолжила расследование, но оно зашло в тупик. У Николая были высокопоставленные друзья. Друзья, которые предупредили, что не допустят преследования своего коллеги. — Спирко посмотрел в упор на Калли и добавил: — Судя по всему, мое предупреждение не было принято во внимание.— Очевидно, нет.— С трудом верится.— Тем не менее, это так, — вступила в разговор Хаузер.— И где сейчас Николай?— В Шарлоттсвиле, Вирджиния, — ответила Хаузер.— Не вмешивайтесь, — метнув на нее разгневанный взгляд, сказал Калли.— Не вмешиваться? Эту позицию три года назад заняли ваши коллеги. И вот результат: четверо убитых.— Убийства в Вирджинском университете? — сказал Спирко. — Да, конечно. Они похожи на те, прежние.— Пожалуйста, никому не говори о моем посещении и о возможном участии Николая в убийствах в Шарлоттсвиле.— Возможном участии? — возмутилась Хаузер. — Что еще вам надо, Калли, чтобы вы убедились в очевидном? Чтобы на вас обрушилась стена?Калли еще раз метнул на нее разгневанный взгляд. На какую-то секунду Спирко остановил глаза на ее лице.— Чем вы занимаетесь, мисс Хаузер?— Я репортер «Вашингтон пост».Недоверчиво-удивленное выражение лица Спирко не оставляло сомнений в том, что в присутствии Хаузер бывший офицер КГБ усматривал серьезное нарушение конфиденциальности их разговора.— У меня не было выбора, — ответил Калли на невысказанный вслух вопрос Спирко.— ФБР не знает о прошлом Николая и о том, что он в Шарлоттсвиле?— Пока еще нет, — сказал Калли.— И ты не собираешься их предупредить?— Это решение принимаю не я.— Ты ставишь меня в довольно затруднительное положение.— Прости. Есть веские причины, которые я не имею права обсуждать.— Разумеется. Всегда бывают веские причины.— Я хотел бы знать кое-что еще.Спирко посмотрел на Хаузер, затем перевел взгляд на Калли.— Не тревожься, — успокоил его Калли. — Я беру всю ответственность на себя.Эти слова задели Хаузер, но она промолчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39