Парк Горького был всего два километра длиной и меньше километра поперек в самом широком месте. Правда, это был первый парк, открывшийся в столице после революции и пользовавшийся наибольшей любовью москвичей. На юге своим узким концом он почти доходил до университета. На севере за излучиной реки открывалась панорама Кремля. Сюда приходили все: служащие со своими завтраками, бабушки с детьми, юноши и девушки. Там были чертово колесо, фонтаны, детские театры, уютные тропинки и павильоны для игр. Зимой были открыты четыре катка и ледяные дорожки.
Приехал следователь Фет. Он был почти одного возраста с курсантами, сквозь очки в металлической оправе смотрели голубые шарики глаз.
— Займитесь снегом, — Аркадий жестом показал на растущие груды. — Растопите и исследуйте.
— В какой лаборатории, товарищ старший следователь, провести это исследование? — спросил Фет.
— Думаю, это можно сделать горячей водой прямо на месте. — Подумав, что это, возможно, прозвучало недостаточно внушительно, Аркадий добавил: — И чтобы ни одной снежинки не осталось.
Аркадий сел в желто-красную милицейскую машину Фета и въехал на Крымский мост. Замерзшая река вот-вот должна была вскрыться. Девять часов. Два часа как его подняли с постели. Он еще не завтракал, только курил. Спускаясь с моста, он помахал красным удостоверением регулировщику на перекрестке и промчался мимо остановившихся машин. Служебная привилегия…
Аркадий не питал особых иллюзий в отношении своей работы. Он был старшим следователем по расследованию убийств в стране, где совершалось мало хорошо организованных преступлений и не было талантливых преступников. Обычной жертвой простого русского была женщина, с которой он спал, а потом, напившись, бил ее по голове топором, к тому же и попал-то только на десятый раз. Короче говоря, преступники, с которыми имел дело Аркадий, прежде всего были обыкновенными пьяницами, а потом уже убийцами. Из своего опыта он вынес убеждение, что практически не было ничего опаснее, нежели быть приятелем или женой пьяницы, а полстраны не просыхало от пьянства.
С крыш свисали мокрые сосульки. Пешеходы шарахались от мчавшейся машины следователя. Но все же было лучше, чем два дня назад, когда машины и люди расплывчатыми тенями передвигались в клубах тумана. Обогнув Кремль, он выехал на проспект Маркса, повернул на Петровку и через три квартала подъехал к желтому шестиэтажному зданию — Управлению московской милиции. Поставив машину в подвальном гараже, он поднялся на лифте на третий этаж.
Газеты обычно писали об оперативном штабе милиции как о «настоящем мозговом центре Москвы, готовом в считанные секунды среагировать на сообщения о несчастных случаях или преступлениях в самом безопасном для жизни городе мира». Одна из стен представляла собой огромную карту Москвы, разделенную на тридцать районов и усыпанную лампочками, обозначавшими сто тридцать отделений милиции. На пульте связи — ряды переключателей. Отсюда офицеры связываются с патрульными машинами («Пятьдесят девятый», ответьте «Волге») или по кодовому названию — с отделениями («Омск», ответьте «Волге»). Едва ли во всей Москве был другой такой зал, где царили бы столь продуманный порядок и спокойная атмосфера — порождение электроники и тщательно организованного процесса просеивания информации. Существовали определенные квоты. Участковому милиционеру полагалось официально докладывать только об определенном числе преступлений; иначе он поставил бы своих коллег с других участков в нелепое положение — им пришлось бы докладывать об отсутствии преступлений вообще. (Все признавали, что хоть какая-то преступность должна быть.) После этого отделения милиции друг за другом подгоняли свою статистику, с тем чтобы показать надлежащее сокращение убийств, разбойных нападений и изнасилований. Это была эффективная система, которая требовала спокойствия и добивалась его. На большой карте сейчас мигала только одна лампочка, означавшая, что за последние двадцать четыре часа в столице, насчитывающей семь миллионов жителей, отмечен всего лишь один значительный акт насилия. Лампочка мигала там, где был Парк Горького. В центре оперативного зала, глядя на лампочку, стоял комиссар милиции, крупный широколицый мужчина в отделанном золотыми галунами сером генеральском мундире с орденскими колодками во всю грудь. С ним были два полковника, заместители комиссара. Аркадий в своей будничной одежде имел затрапезный вид.
— Товарищ генерал, докладывает старший следователь Ренко, — согласно ритуалу представился Аркадий. «Побрился ли?» — подумал он про себя, удерживая желание провести рукой по подбородку.
Генерал едва кивнул в ответ.
— Генералу известно, — сказал полковник, — что вы специалист по расследованию убийств.
— Генерал хочет знать ваше предварительное мнение по этому делу, — сказал другой полковник. — Можно ли рассчитывать на то, что дело будет раскрыто быстро?
— Я уверен, что с нашей лучшей в мире милицией и при поддержке народа мы сможем разыскать и задержать виновников, — убежденно ответил Аркадий.
— Тогда почему, — спросил первый полковник, — в отделениях милиции нет сводки с информацией о жертвах?
— На трупах не было документов. Они в замороженном состоянии; трудно сказать, когда они умерли. Кроме того, они изуродованы. Установить их личность обычным путем не представляется возможным.
Бросив взгляд на генерала, другой полковник спросил:
— На месте преступления был представитель Комитета государственной безопасности?
— Да.
— В Парке Горького… Просто в голове не укладывается, — в конце концов вставил свое слово и генерал.
В управлении Аркадий позавтракал, выпив кофе с булочкой, затем, опустив двухкопеечную монету, позвонил из автомата.
— Можно товарища Ренко, учительницу?
— Товарищ Ренко на совещании в райкоме партии.
— Мы собирались вместе пообедать. Передайте товарищу Ренко… передайте ей, что муж будет вечером.
Весь следующий час он просматривал досье молодого сыщика Фета. Удостоверившись, что тот занимался только делами, представлявшими особый интерес для КГБ, Аркадий покинул управление через двор, выходящий на Петровку. Милицейские служащие и женщины, возвращавшиеся после долгого хождения по магазинам, пробирались между стоявшими у подъезда машинами. Помахав дежурному в будке, он направился в лабораторию судебной экспертизы.
В дверях прозекторской Аркадий остановился и закурил.
— Что, боишься блевануть? — взглянул на него Левин, услышав, как чиркнула спичка.
— Нет, просто не хочу мешать работе столь высокооплачиваемых специалистов, — парировал Аркадий, намекая, что патологоанатомы получали на 25 процентов больше обычных врачей, имевших дело с живыми людьми. Это была «надбавка за вредность» да постоянную опасность заразиться от трупного яда.
— Всегда есть риск, — сказал Левин. — Одно неосторожное движение ножом…
— Они заморожены. Единственное, чем они могут тебя наградить, — это простуда. Кроме того, ты никогда не ошибаешься. — Аркадий несколько раз глубоко затянулся, пока носоглотка и легкие как следует не пропитались дымом.
Подготовившись таким образом, он шагнул в атмосферу, насыщенную запахом формальдегида. Эти три жертвы при жизни были абсолютно разными людьми, но смерть сделала их какими-то страшными близнецами. Белые как мел тела, лишь легкая синева на ягодицах и плечах, покрытых гусиной кожей, у каждого — отверстие против сердца, обрубленные пальцы и безликие головы. От линии волос до подбородка и от уха до уха вся плоть была срезана, остались только костяные маски в запекшейся крови. Глаза выколоты. В таком виде их достали из-под снега. Ассистент Левина, страдающий насморком узбек, еще больше разукрашивал трупы, вскрывая дисковой пилой грудные полости. Чтобы согреть руки, узбек время от времени откладывал пилу. Крупный труп мог оставаться куском льда целую неделю.
— Как же ты раскрываешь убийства, если не выносишь вида покойников? — спросил Аркадия Левин.
— Я арестовываю живых людей.
— И гордишься этим?
Аркадий взял со стола предварительные заключения и прочел:
"Мужчина. Европеоид. Шатен. Цвет глаз неизвестен. Возраст приблизительно 20-25 лет. Смерть наступила от 2 недель до 6 месяцев назад. Замерз до начала заметного разложения. Причина смерти — огнестрельные ранения. Мягкие ткани лица и третьи фаланги пальцев обеих рук отсутствуют ввиду умышленных повреждений. Два смертельных ранения. Рана "А" — от произведенного в упор выстрела в рот, раздробив верхнюю челюсть, пуля прошла под углом 45 градусов через мозг и вышла через затылочную кость. Рана "Б" — от выстрела в область сердца в 2 сантиметрах левее грудины с разрывом аорты. Пуля, обозначенная ПП-Б, извлечена из грудной полости".
"Мужчина. Европеоид. Шатен. Цвет глаз неизвестен. Возраст приблизительно 20-23 года. Смерть наступила приблизительно от 2 недель до 6 месяцев назад. Мягкие ткани лица и третьи фаланги отсутствуют из-за умышленных повреждений. Два смертельных ранения. Рана "А" от произведенного в упор выстрела, раздробившего верхнюю челюсть и выбившего передние зубы. Пуля, обозначенная ПГ2-А, с отклонением прошла через мозг и застряла в задней стенке черепа, в 5 см выше мозговой пазухи. (ПГ2-А была пулей, которую выковырял Приблуда.) Вторая рана в 3 см левее грудины, проникающая в область сердца. Пуля, обозначенная ПГ2-Б, извлечена из левой лопатки".
«Женщина. Европеоид. Шатенка. Цвет глаз неизвестен. Возраст приблизительно 20-23 года. Смерть наступила приблизительно от 2 недель до 6 месяцев назад. Причина смерти — сквозное огнестрельное ранение в сердце с разрывом правого желудочка и верхней полой вены, входное отверстие в 3 см левее грудины, выходное — в спине, между третьим и четвертым ребрами на 2 см левее позвоночника. Лицо и руки повреждены, как у мужчин ПГ1 и ПГ2. Пуля, обозначенная ПГЗ, обнаружена в одежде под выходным отверстием. Признаки беременности отсутствуют».
Прислонившись к стене и накурившись до головокружения, Аркадий сосредоточенно читал эти бумаги.
— Как ты определил возраст? — спросил он.
— По зубам.
— Значит, зубные формулы уже сделал?
— Да, но от них мало толку. У второго толстенная стальная коронка на коренном зубе, — пожал плечами Левин. Узбек передал формулы и коробку с выбитыми передними зубами, помеченными номерами пуль.
— Одного не хватает, — Аркадий пересчитал зубы.
— Рассыпался в порошок. Что осталось — в другом контейнере. Но, если хочешь взглянуть, есть очень интересные вещи, не отмеченные в предварительном заключении.
Он снова отчетливо увидел мрачные бетонные стены, пятна вокруг водостоков, мигающие лампы дневного света, белую плоть и лобковую растительность. Следователь старался смотреть и не видеть, но… Три мертвеца. Взгляни на нас, говорили маски. Кто нас убил?
— Как видишь, — сказал Левин, — у первого массивный скелет и хорошо развитая мускулатура. Второй — хрупкого телосложения. У него был сложный перелом левой голени. И что самое интересное, — Левин протянул между пальцами похожий на перья хохолок, — он красил волосы. Их естественный цвет — рыжий. Все это будет зафиксировано в окончательном заключении.
— Жду с нетерпением, — Аркадий вышел.
Левин нагнал Аркадия у лифта и вслед за ним проскользнул в кабину. Когда-то он был главным хирургом Москвы, пока Сталин не тряхнул врачей-евреев со своих мест, и с тех пор держал в кулаке свои эмоции.
— Это дело не по твоей части, — сказал он Аркадию. — Тот, кто резал лица и руки, настоящий специалист. Он это делал и раньше. Снова все, как на Клязьме…
— Если ты прав, майор завтра же заберет это дело к себе. И они не дадут ему ходу, только и всего. Ты чего так волнуешься?
— Ты-то почему спокоен? — Левин открыл дверь и, прежде чем она закрылась, повторил: — Снова все, как на Клязьме.
Помещение баллистической лаборатории почти целиком было занято четырехметровым резервуаром с водой. Аркадий оставил пули и направился в центральную лабораторию — большой зал с паркетными полами, мраморными столами, зелеными грифельными досками и высокими, по колено, пепельницами, поддерживаемыми свинцовыми нимфами. Одежда каждой из жертв лежала на отдельном столе, и разные группы работали над ее мокрыми остатка-ми. Эту лабораторию возглавлял полковник милиции с прилизанными волосами и пухлыми ручками по фамилии Людин.
— Пока что ничего, кроме крови, — сияя улыбкой, доложил Людин.
При появлении следователя сотрудники подняли головы. Один из подчиненных Людина пылесосил карманы, другой счищал грязь с коньков. Позади них, как конфетки, переливались всеми цветами радуги стеклянные сосуды с реактивами, кристаллами йода, растворами нитрата серебра, гелями агара.
— Откуда одежда? — спросил Аркадий. Ему хотелось увидеть высококачественные заграничные шмотки, которые бы свидетельствовали о том, что троица была связана со сбытом контрабанды, а это уже в компетенции КГБ.
— Вот, посмотрите, — Людин указал на этикетку на внутренней стороне одной из курток. На ней было слово «jeans». — Нашего шитья. Все здесь барахло, которое можно купить в любом магазине. Взгляните на бюстгальтер. — Он кивнул на другой стол. — Не французский, даже не немецкий.
Аркадий увидел под рабочим халатом Людина широкий цветастый галстук. Он заметил его потому, что широкие галстуки были недоступны простой публике. Полковник радовался разочарованию Аркадия по поводу одежды убитых — важность криминалистов возрастала прямо пропорционально разочарованию следователя.
— Правда, нам еще нужно применить газовую хроматографию, спектрометрию, выборочную нейтронную активацию, но для трех отдельных комплектов одежды это обойдется в копеечку, — Людин беспомощно развел руками. — Не говоря уж о машинном времени на ЭВМ.
«Цену набивает», — подумал про себя Аркадий.
— Полковник, для правосудия средства не ограничены, — сказал он.
— Верно, верно, но, видите ли, если бы у меня было что-нибудь с подписью, указание провести полную гамму, анализов…
Аркадий в конце концов подписал бланк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57