Но это знаем только мы. Другое дело, общественность — у нее иное отношение к делу Касикофф.
Вошел молодой человек без стука и объявления. Джек видел его прежде: он был из пресс-группы.
— Ролли, ты знаешь нашего знаменитого Джека Эйхорда, ведь так. Ролли Маргулис — наш сотрудник, курирующий связь с прессой. Ответственный за информацию, — пояснил он.
— Точно так.
— Рад вас видеть.
— Ролли, Джек обеспокоен тем, что мы дали неверную информацию об убийстве Касикофф.
— Джек, я представляю, что вы чувствовали сегодня утром. Но поверьте! Мы все обдумали, и это единственный путь. Мы хотим, чтобы вы поддержали нас. Повторяю, это единственный выход. С газетчиками мы поработали, но у нас осталось много проблем. Дело в том, что Чарльз Мейтленд был убит прямо у своего дома, и мы ничего не смогли сделать. Кто-то, по всей видимости, совершил это преступление в надежде, что его спишут потом на “Убийцу Одиноких Сердец”. — Маргулис взглянул на О'Херина, который внимательно слушал их разговор, — сейчас полиция выглядит в крайне невыгодном свете. Нас всех причесали под одну гребенку. Люди напуганы до смерти и поэтому они на это купились. Это единственное, что может хоть как-то обелить нас всех.
— Я понимаю. Однако, когда парень совершит новое убийство и вырвет еще одно сердце, вы опять опростоволоситесь. Не думаю, что мы будем иметь что-либо, кроме проблем. Это не выход, мы ничего не выиграем.
— Позвольте мне высказаться, — вмешался О'Херин. — Мы выиграем от этого, Джек. Если преступник опять кого-нибудь убьет, все будут считать, что это убийство — подражательство. — Розовые щеки шефа светились невинностью. Гладкие, как задик ребенка, подумал Эйхорд.
— Слишком слабая надежда.
— Хорошо, мы просим вас примириться с этим, — услышал Эйхорд. — Это просьба всей нашей пресс-группы. Пожалуйста, примите эту игру. Мы хотим, Джек, — продолжал Ролли, — чтобы вы поддержали нас. И поскольку вы нам не подчиняетесь, с вашей стороны это будет одолжением. Вы расскажите прессе о том, как все это было, о хорошей работе полицейских и все такое, — а потом отсылайте всех к нам. Мы уже сообщили об аресте Трайернайта прошлой ночью. Об этом писали все газеты, и было бы странным, если бы вы начали говорить еще о каком-то преступнике. Вы знаете, что он убил мальчика, и поэтому рассказать об этом будет нетрудно.
— Вы не забыли, что экспертиза не сравнила охотничий нож с другими орудиями убийства?
— Ну да! Позор этим экспертам, не могут нормально выполнить свою работу! Кажется, там что-то случилось — знаете, они очень заняты. С головой в работе. Я слышал, что лаборатория переезжает. Считаю, что не стоит особо волноваться из-за каких-то огрехов в тестах, которые противоречат вашей версии.
— Не думаю, что эти огрехи исчезнут. Таково мое мнение. — Эйхорд буквально кипел от ярости.
— Отлично, Джек, — вновь вмешался О'Херин, — мы очень высоко ценим ваше мнение. Но ведь мы должны быть заодно, не так ли?
— Безусловно, — процедил он.
— Мы хотим, чтобы вы дали интервью программе “Чикагский восход солнца”, которую обычно смотрят все горожане. Вы, может быть, знаете эту программу? Ее ведет молоденькая девушка Кристи Саммерс по тридцать первому каналу. Обычно они приглашают местных знаменитостей, политических деятелей, спортсменов, еще кого-нибудь, задают им вопросы. Отличная программа — никакой халтуры, очень хорошо отработанное, превосходное шоу. Мы хотим, чтобы вы туда поехали и рассказали об убийствах.
— Вы шутите?
— Нет! Или вы сядете и будете отвечать на вопросы представителей крупных газет, радио и телевидения в Чикаго, или мы организуем какую-нибудь пресс-конференцию, где вам придется отстреливаться от газетчиков. Тогда можете поставить на себе крест. Вы ведь не желаете делать этого? Мы вам предлагаем лучший выход. Хорошее, безопасное интервью. Только одно, и все. Пройдет время, и наше дело перестанет кого-либо интересовать.
— До тех пор, пока он опять не убьет кого-нибудь и не вырвет сердце.
— Тогда мы займемся проблемой вплотную. Хорошо?
— Вы меня уговорили.
— Отлично. А теперь поговорим о том, как вы раскрыли убийство Сильвии Касикофф.
Интервью, которое записали около восьми часов на следующее утро на видеопленку, должны были показать по телевидению в семь вечера. Эйхорд приехал на студию с Ролли Маргулисом. Ему пришлось уступить требованиям гримерши, которая слегка подкрасила его, затем он прошел в зимний сад, чтобы пробежаться по вопросам, которые собиралась задавать ему Кристи Саммерс. Двенадцать пар глаз устремились на Джека, когда он сел и женщина представляла его. Это были журналисты типа директоров-распорядителей, люди особого сорта, с которыми раньше он никогда не сталкивался, такого плана, как Кристи, Ролли, женщина, которая познакомила его с основными вопросами, чтобы в ходе встречи не возникло никаких неприятных сюрпризов.
Главная студия, где шла запись, напоминала огромный ярко-голубой склад с массой кабелей на полу, полный камер и сигаретных окурков; но зато другая сторона зала, где висело название программы: “Чикагское восходящее солнце”, сияла чистотой. Эйхорд вступил на большое деревянное возвышение, содержащее все необходимое для предстоящего шоу. Два прожектора ярко высветили его, и Эйхорда прошиб пот.
Но главный сюрприз ожидал его впереди. Большим и весьма неприятным сюрпризом оказался дядя Джордж, герой, который играл роль Великого инквизитора. Дядя Джордж являлся одним из тех странных, выживших из ума стариканов, которым удалось пробраться на телевидение и застрять там.
Хотя Джордж Кшитска был не чем иным, как грубым, уродливым, с садистским лицом старым грубияном, в Чикаго он стал телевизионной звездой, любимцем публики.
Его звездный час наступил, когда тридцать первый канал начал показывать одну из его авторских программ под названием “Эхо”. Написал сценарий и осуществлял постановку директор станции Харлоу Боггс, который презирал людей, гнавшихся за наживой. Он создавал передачи, которые обычно нравились зрителям. Он и не предполагал, что Джордж Кшитска когда-либо выйдет в эфир и будет иметь такой успех.
Кшитска дал интервью перед съемкой, все как положено, ничего необычного, но когда пришло время записывать его “Эхо”, с ним что-то произошло. Будто что-то зажглось внутри старого мизантропа. Он буквально заразил всех присутствующих своим самообладанием, зажигающей энергией, интеллигентностью.
Он прочитал своему гостю “Открытое письмо от дяди Джорджа дяде Сэму” и в течение отведенного ему эфирного времени представил как Соединенные Штаты, так и свой тридцать первый канал в качестве неразумных институтов, каковыми они в сущности и являлись. И, конечно, определенная часть зрителей была потрясена. Студия разрывалась от телефонных звонков, зрители хотели чаще видеть на экране дядю Джорджа.
Так в Чикаго родилась новая телевизионная звезда.
В зимнем саду никто не потрудился даже предупредить Эйхорда, что этот старый уродливый гусь, который называл себя дядей Джорджем Кик-Сиськой, хотел “опустить Джека на девяносто процентов”. Такое вываливание в грязи “на девяносто процентов” было старой шуткой маленьких вечеринок, где того, кого бьют, оставляют живым, но, как говорится, раздевают догола. Дядя Джордж решил такое провернуть с Джеком, чтобы от того к концу передачи остался кровоточащий, трясущийся мешок протоплазмы. Джеку только сказали, что это приглашенный репортер, который задаст пару вопросов и кое-что прокомментирует после того, как Кристи закончит со своим интервью.
У Эйхорда слегка пересохло во рту, но его не трясло. Вскоре высокая худая женщина в джинсах, на высоких каблуках и с, потрясающим задом волгла в сад, улыбнулась Джеку и сделала знак своим длинным ногтем Драконовой Леди, показывая, чтобы он следовал за ней.
— Пора, — сказала она и улыбнулась.
Она произнесла это таким голосом, каким люди обычно разговаривают с детьми, когда ведут их к зубному врачу. С той же интонацией, с какой секретарша говорит, что шеф готов принять вас. А взгляд ее напомнил Эйхорду детство, когда учитель заканчивает разговаривать с твоими родителями и настает твоя очередь оправдываться. Светский, почти дружеский тон, который обычно порождает сильное сердцебиение или в крайнем случае дурное предчувствие.
В студии было холодно, и Джек думал, что немного согреется под лампами. Он почувствовал, как вдруг его бросило в пот от страха, и ощутил неожиданную ноющую боль с левой стороны. Приводя себя в порядок, подтянув носки и поправив галстук, он увидел, что монитор рядом с ним начал работать, и услышал резкий голос, который объявил:
— Чикагский восход солнца! Ведущая программы Кристи Саммерс пригласила сегодня в студию интересного гостя — Джека Эйхорда, эксперта по серийным убийствам. Он расскажет, как расследовал дела по убийствам “Одиноких Сердец”! И наш приглашенный репортер, неподражаемый дядя Джордж! А теперь для наших зрителей — Кристи!
“Оригинально”, — подумал Эйхорд, когда зажглась лампа на камере, стоящей рядом с Кристи. Она уже задавала ему вопросы.
— Эй-хорд или Ай-хорд, как правильно произносится ваше имя? — Она улыбнулась так широко, что стали видны все ее превосходные, будто вырезанные из единого куска белого пластика, зубы.
— Эйхорд, но...
— Как я поняла, это немецкий дифтонг. — Она была очень привлекательна, просто обворожительна и говорила на полудыхании. При такой комбинации у нее получалось светское произношение, и Эйхорду захотелось изменить свой ответ, но, к сожалению, он ничего не знал о немецком дифтонге, и единственная вещь, которая пришла ему в голову, это сказать что-то про французский язык, но он знал, что это вышло бы некстати, поэтому только улыбнулся по-идиотски, и его опять прошиб пот.
К счастью, она больше не задавала ему вопросов, закруглив свое выступление словами: “Мы расскажем вам ужасную историю о том, как был схвачен “Убийца Одиноких Сердец” современным Шерлоком Холмсом. “Чикагский восход солнца” продолжит интервью с ним после рекламной паузы!”
Вдруг режиссер сделал знак, проведя ребром ладони по шее, который понял даже Эйхорд. Все присутствующие засуетились. Камеры задвигались в море кабелей, переплетающихся, как огромные черные змеи, окружившие гнездо, где они сидели. Несколько человек подбежали к ним, поправляя что-то Кристи Саммерс, двое из них говорили ей что-то, к чему она отнеслась совершенно спокойно. Какая-то женщина начала запудривать Эйхорду лоб, на котором выступили капельки пота, кто-то еще поправлял ему одежду, прикасаясь чем-то, что он не мог никак определить. Джек услышал, как кто-то его спросил, не нужна ли ему влажная салфетка, и чуть не рассмеялся вслух над этим идиотским вопросом. “Что мне делать с этой влажной салфеткой?” — подумал он, но сумел отрицательно покачать головой и улыбнуться. Он наконец пересилил свое смущение и хотел попросить стакан воды, но вдруг все разбежались, и Кристи спокойно повернулась к нему и сказала:
— Я не собираюсь кусать вас. — И очень сексуально улыбнулась.
— О! — ответил он, не понимая, что она имеет в виду. Она произнесла это так, будто приложила к нему влажную салфетку. Разве он предполагал, что она собирается его укусить? Эти люди, которые его сейчас окружают, говорят какие-то непонятные вещи.
— Кажется, вы волнуетесь? — объяснила она ему так, как объясняют третьекласснику решение задачи. — Расслабьтесь, иначе я тоже начну волноваться, а уж если я разволнуюсь, мы оба будем нервничать. Мне придется обо всем сообщить режиссеру, и он остановит программу. А мы этого не хотим, не правда ли, Дон?
Кристи засмеялась, а Дон сказал: “Говори сама за себя”, и все замолчали.
Она была с ним любезна, и ей удалось успокоить его за пару минут, однако самый ужасный приступ страха начался у Эйхорда, когда начались телевизионные съемки. А затем он начал отвечать на вопросы Кристи и вскоре опять почувствовал себя спокойно перед рампами и камерами.
Сначала Джек попытался действительно рассказать ей о феномене серийных убийств. Но она знала заранее все ответы или, по крайней мере, хотела услышать только желаемое. Она стремилась произвести на Эйхорда впечатление, задавая ему вопросы следующим образом:
— На самом деле нет никакой направленности в серийных убийствах, не так ли? — Она спросила об этом как-то очень конфиденциально. Он ответил:
— Вы знаете, определенная направленность в этих убийствах есть. Кстати, в курсе по обучению полицейских в Куонтико один раздел так и называется “Логика и направленность серийных убийств” и...
— Но я хочу сказать, что. — И Кристи направила беседу в другое русло. Между прочим, со стороны можно было подумать, что все специально обставлено так, чтобы она выглядела как можно более непогрешимой.
Она была очень милой. Приятной. Гибкой. Она умела обворожить улыбкой, сверканием глаз и блеском волос. Она не выглядела куклой. Но казалось, что ей ничего не хочется узнать из беседы с Джеком, которая проходила слишком гладко. Как только он определил, чего она хочет, он стал давать закругленные, гибкие ответы, чтобы не говорить ничего лишнего и не подвести ни ее, ни себя. И когда она затронула опасное место, попытался отвести ее от вопроса о Сильвии Касикофф настолько, насколько смог. И никому не пришло в голову, что он уклонился от ответа.
Кристи была достаточно опытна, чтобы понять его, и не акцентировала на этом внимание. Он же заставил ее выглядеть так, будто она выполняет свое домашнее задание, хотя ей не нравилось то, что он уклоняется от подробностей и вдается в долгие объяснения, когда они затрагивают общие темы. Она знала, как добиться желаемого, и постоянно возвращалась к убийствам. “Хорошо поработал!” — подумал Эйхорд, предопределяя круг возможных вопросов и возвращая разговор к более безопасной теме, — об убийствах вообще. Но тут в беседу вступил дядя Джордж, и все расползлось по швам.
Джордж просто сел и замолчал, даже не взглянув на Эйхорда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25