Нет, это не черный милицейский «воронок». И не кагэбэшная троица в «Жигулях», просто такси, рыскающее в поисках пассажиров. Нынче нет их и среди молодежи, толпящейся у газетного киоска напротив станции метро. Таких киосков становится все меньше – газеты теперь распространяются главным образом по подписке. Но этот киоск существует за счет повышенных цен на газеты и журналы, их разбирают постоянные клиенты, которые рано уходят на работу, не дождавшись почтальона и своей периодики.По пути к редакции «Правды» в вагоне метро я внимательно просмотрел свежие газеты. Ни одна не сообщала об убийстве Воронцова. Шевченко держал слово. Эскалатор на станции метро «Белорусская» поднимал пассажиров на площадь, покрытую ледяной изморозью. Короткий переход под мостом, начало Ленинградского шоссе, еще чуть больше километра – и вот я у мрачного здания на улице Правды, где находятся редакции газет и журналов.Лифтом пользоваться я не стал, предпочел лестницу. Все стены в приемной редакции были увешаны фотографиями, готовыми в любую минуту сорваться с крючков. Мебель, освещение, чугунные радиаторы отопления, треск механических пишущих машинок – все напоминало 50-е годы, все было старым. Кроме сотрудников и сотрудниц. Молодые, симпатичные, они внимательно вчитывались в тексты, усердно стучали по клавишам.Я проскользнул в дальний конец большой комнаты, к стеклянной перегородке с табличкой «Редактор». Там сидел средних лет человек с зачесанными назад волнистыми волосами. Очки в круглой оправе, восседавшие на крупном носу, придавали ему вид взъерошенной совы. Кажется, удачное сравнение.Я давно знал Сергея Мурашова, уважаемого журналиста. Как и многие партийные идеологические работники, он жил под страхом быть сосланным в лагеря ГУЛАГа, поэтому ни в какие дискуссии не ввязывался, писал по мелочам. После коренных перемен в политическом климате он расправил крылья. Изредка он обменивался с Юрием запрещенной литературой, а я тесно сотрудничал с ним на протяжении многих лет. И теперь Сергей Мурашов – главный редактор газеты.Когда я появился в дверях, Сергей, углубившись в какую-то статью, даже не заметил меня.– Могу я предложить захватывающую историю одного политического убийства вкупе с грандиозным скандалом, случившимся на нашей отечественной почве?– Николай! – воскликнул он, вскакивая со стула и огибая стол, чтобы пожать мне руку.– Вот уж кого пока не ожидал встретить здесь!– А-а, это брак по расчету. Сюда долго никого не могли подобрать, а я без зазрения совести привык к хорошей пище, модной одежде и комфортабельному жилью.На стене за его столом висели первые полосы последних номеров газеты. В типичной для «Правды» манере каждый заголовок и статья располагались ниже разработанной издавна «шапки» газеты с профилем Ленина на ордене и клише: ПРАВДАГазета основана 5 мая 1912 года по инициативе В.И.ЛенинаОрган Центрального Комитета КПСС – Немало удивлен, что люди у тебя все еще не разбежались.– Еще как разбежались, да я их всех снова вернул.– И чем же заманил?– Просто решил вернуть все по-старому и хочу, чтобы чертовы пацаны это твердо знали, – пояснил он, кивнув на зал за стеклом. Затем спросил: – Ты действительно притащил какой-то материал?Я кивнул и вынул из кейса отпечатанные страницы.– Тут кое-что любопытненькое.У Сергея даже брови вздернулись вверх.Он уселся поплотнее на стуле, поднял очки на лоб и приступил к чтению. Глаза у него стали круглыми, зубы он крепко сжал и беспокойно заерзал. Минуты казались вечностью.– Здорово, – изрек он, прочитав. – Сильно, в точку и потрясно.– Спасибо за комплимент.– Разве ты положительно относишься к такому замаскированному разбазариванию государственной собственности?– Это Шевченко так относится. В самом деле, Сергей, ведь ни для кого не секрет, что Госкомимуществом заправляют коррумпированные элементы.– Да, но ты же обеляешь и Воронцова, которого убили за то, что он собирался кое-кого вывести на чистую воду.– Он руководил отделом МВД, осуществляющим контроль за Госкомимуществом. И он либо раскрыл махинации, либо сам был связан с ними. Речь идет о политическом скандале, а не о том, с какой стороны подходить к нему.– Хорошо. Я не заинтересован в публикации материалов о рядовом уличном преступлении.– Я тоже.– Что, Шевченко работает вместе с тобой?– Только со мной, если ты имеешь в виду это дело. Сергей понимающе кивнул головой и довольно рассмеялся.– Я уже вижу материал, опубликованный в «Вашингтон пост» под кричащим заголовком: «БЫВШАЯ ГАЗЕТА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ РАЗОБЛАЧАЕТ ПРОГРАММУ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ ПРИВАТИЗАЦИИ».– Для нас это обернулось бы немалой удачей. Но еще больше я заинтересован в том, чтобы увидеть такой заголовок в самой «Правде».Сергей сгорбился на стуле, начал задумчиво раскачиваться взад-вперед, затем глаза его озорно блеснули, и он произнес: «УБИЙСТВО РАДИ НАЖИВЫ».– Такого заголовочка в «Правде» прежде никогда не встречалось. – Я от удовольствия заржал, как конь.Он тоже ухмыльнулся, затем водрузил на нос очки и схватил мои листы.– Ну, а теперь поговорим о самом трудном, – сказал он стеснительно. – Материал, Николай, в самом деле сенсационный, но вот стиль – он какой-то… штампованный… ходульный.– Штампованный?– Да, да, в нем полно канцеляризмов, – Сергей употребил жаргонное слово, известное всем журналистам и обозначающее утяжеленную лексику, принятую у бюрократических чиновников в официальной переписке. – Вот у тебя, к примеру, «преданный и давнишний служака своего отечества» или «гнусный акт бандитизма». Кроме того, нужно отметить, что мы не просто полагаем, что Госкомимущество погряз в коррупции, а знаем об этом наверняка. Верно ведь?Я кивнул в знак согласия, но в душе здорово разозлился.– Тогда почему не написать об этом прямо и открыто?– Видишь ли, – объяснил я, – тут сказывается многолетняя привычка перехитрить Главлит, когда правду облекали в официально приемлемые формулировки, чтобы материал проскочил бы через цензуру КГБ. А старые привычки отмирают с трудом.– Можешь мне об этом не рассказывать. Я на этом собаку съел. Теперь же словарный запас нужно осовременивать, переходить на разговорную речь.– Иначе говоря, вестернизировать материал, то есть писать так, как пишут на Западе?Сергей подтвердил мои слова энергичным кивком головы.Я сидел подавленный и уже собрался было пояснить, что материал написан вчерне, его легко переделать, пока до меня не дошло, что Сергей и без моих уточнений догадался об этом. Он видел, что перед ним материал из разряда «срочно в номер», но не мог отказать себе в привычной уловке при встрече с авторами сказать: «То, что вы принесли, это, конечно, хорошо, но нужно еще работать и работать». Хитрая уловка! И цель у нее была одна – уменьшить авторский гонорар. Поэтому я с рассеянным видом собрал со стола свои листы и расстегнул кейс.– Ну что ж, Сережа. Если ты считаешь, что материал поправить нельзя…– Как поправить нельзя? – Он выхватил листы у меня из рук. – Это же ведущая статья… она же для первой страницы… на самом верху.– А потом будет продолжение о том, как Шевченко разматывает все это дело. Представь себе: следователь идет по следам, вычисляет подозреваемых, предъявляет обвинения, выступает на суде…– Уголовное дело глазами сыщика, – понимающе оценил Сергей.– Причем честолюбивого сыщика.– Я слышал, что ему не хватает подленьких качеств, чтобы попасть в номенклатуру и пойти на повышение.– Да, я тоже так считаю. У каждого эксклюзивного материала есть своя цена, говоря о которой…– Давай все по порядку. Я согласился работать здесь на нескольких условиях. И одно из них – изрядный гонорарный фонд на мое усмотрение. Обещаю, что тебе заплатят прилично.– Сколько это «прилично».Он откинулся на спинку стула и уставился в потолок.– Ну, это… скажем… сто двадцать пять тысяч рублей.– Сережа, а не маловато?– Это как смотреть: сумма в десять раз больше средней недельной зарплаты.– В десять? Неужели? Ну что ж, цифра довольно верная. Только она должна относиться к гонорару, в десять раз превышающему месячную зарплату.– Ты требуешь полмиллиона рублей?– За первую статью, а за два продолжения – по двести пятьдесят.– Нет, нет и нет. Четверть лимона за первую и по семьдесят пять за продолжения.– Почему бы нам не облегчить труд твоих бухгалтеров и не округлить гонорар до трехсот за первую и по стольнику за последующие? – предложил я, протянув руку на мировую.Секунду-другую Сергей колебался, а затем хлопнул меня по ладони.– Ну что ж, вполне справедливо. Пол-лимона за все про все. – Он рассмеялся и ткнул меня в бок карандашом. – А теперь мы должны сделать все, чтобы наш вариант вестерна поспел бы к утреннему выпуску.– Да я тут же переделаю его. Выдели мне только местечко, где бы присесть…– Нет, нет, не надо. Ты же и без того всю ночь просидел над ним, разве не так?– Да, но…– Да и вид у тебя такой.– Чувствую себя нормально. В самом деле.– Лицо у тебя бледное, как восковка. А измученный автор выдает вымученные тексты, друг мой. Чтобы хорошо писать, нужны собранность и энергичность.– А еще что? Твои советы?Вместо ответа он затянулся сигаретой и выпустил клуб табачного дыма, затем потянулся к внутреннему переговорнику и нажал кнопку.– Древний? Древний, зайди ко мне. Сейчас же.На другом конце редакционной комнаты из-за стола быстро вскочил молодой человек и помчался к нам.Густые пряди каштановых волос падали ему на лоб и на ворот рубашки. В голубых джинсах, расстегнутой куртке, он выглядел так, словно только что вернулся с концерта рок-музыки в парке Сокольники. Сергей познакомил нас, и я увидел, что моя фамилия, не в пример начинающим лечение алкоголикам в доме культуры, ему ничего не говорила. Он был уже из другого поколения, которое не ощутило на себе влияние диссидентов.– Товарищ Катков принес нам материал, – объяснил Сергей. – Эксклюзивный. Такой, что сделает очередной наш номер довольно примечательным. Но нужно, чтобы ты прошелся по тексту.Прыткий газетчик самонадеянно кивнул головой и начал внимательно просматривать страницы рукописи, словно уже «причесывая» их.– С первого взгляда, отредактировать ее пара пустяков, а на деле… – заметил он с улыбкой и пошел к себе, но потом, что-то подумав, обернулся и добавил: – Ну и работенка.– Он неплохой литсотрудник. Очень даже толковый, – успокоил меня Сергей. – Может раскопать интересный материал для репортажа и очерка, выверить факты, умеет писать и ничего не боится. Он на голову выше всех этих пацанов, которые и пикнуть боятся наперекор Кремлю. Один из самых многообещающих молодых журналистов, которых я перевидел за много лет.– Не забудь еще упомянуть его крепкое рукопожатие, бьющую через край энергию и наглость. Естественно, он мне сразу же не понравился.Сергей от души рассмеялся.– Он и мои писания разносит в пух и прах. Подожди, стоит мне зазеваться, тут же окажусь за дверью, выпихнет. А ты знаешь, почему политические передряги называют оттепелями, а?– Ну, это метафора весны, возвращение к жизни, оживление.– Нет. Потому что пробираться сквозь эти перипетии, все равно что идти по тонкому льду.– Тогда тебе нечего волноваться, должно быть, парнишка сделает все в лучшем виде. – Вставая, чтобы уйти, я неожиданно почувствовал, что уже старею и перестаю понимать молодежь.– Подожди! – бросил Сергей и, подойдя к двери, плотно прикрыл ее. – Опусти-ка вон ту занавеску.Потянув за шнур с кисточкой на конце, краем глаза я заметил этого молодца в редакционной комнате: он сидел за столом, но не тюкал на машинке, а оживленно болтал по телефону. Интересно, о чем и с кем? В этот момент я услышал за собой стеклянный звон. Сергей достал из серванта бутылку водки и пару стаканов. «Столичная», что ли? Хотя водку в Москве в ту пору достать было легче, чем мясо и свежие овощи, правительство все равно лучшие сорта приберегало на экспорт и в продажу не пускало.– Никогда не пей на троих, Николаша, – усмехнулся Сергей, разливая водку. – Потому как не узнаешь, кто тебя заложил, – повторил он известную шутку.– Но только не тот из двоих, кто приносит с собой «Столичную».– Разумеется. Он достает эту водку на черном рынке и тем самым нарушает закон. Стало быть, с милицией он не дружит. Значит, остается другой.– Совсем не обязательно… – Я еще ниже опустил занавеску на стеклянной стенке, отделяющей нас от общей комнаты. – Возможно, что тот, кто нарушает закон, уже на крючке у милиции и закладывает других.Сергей ухмыльнулся и согласно кивнул.– Ну, будь здоров, – сказал он, чокаясь со мной.Осушив стакан, он вытер губы ладонью и посмотрел на меня с любопытством: с чего это я тяну резину и не пью?И я шлепнул свой стакан тоже. Черт возьми, меня же никто сюда не тащил. Что я жду? Одобрения от Веры? Может быть. На встрече с московскими алкоголиками, бросающими пить, настаивала она. Где же она сейчас, когда я так в ней нуждаюсь?Я уже ехал домой, был в метро, как вдруг запищал мой бипер. Слава Богу, значит, она жива и не сидит на Лубянке, в Лефортово или в лагере ГУЛАГа. Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, я уже на полпути уловил тонкий запах ее духов.– Вера! – крикнул я и стремительно ринулся к двери, которая оказалась незапертой.Как я и представлял себе накануне вечером, Вера свернулась калачиком на софе и читала. Ее светлые волосы мягко легли на одно плечо, нош были укутаны одеялом, но вместо книги она читала копию моего репортажа.– Что случилось? С тобой все в порядке?– Подонки хреновы! – с горечью воскликнула она, отложив страницы в сторону и протянув мне руки, чтобы обнять. Лицо ее порозовело от гнева.– О ком это ты?– О Шевченко и его подонках. Двое его болванов без стука вломились сюда и уволокли с собой.– Шевченко? Что это с ним?– Ему не понравилось, что я сообщаю тебе кое-что.– Тебя похитили? Да как он посмел! Мы же…– Забавного тут ничего нет.– А я и не шучу. Мы же с ним договорились. Он предоставляет мне эксклюзивное право, а я, так сказать, содействую его продвижению по службе.– Начальник следственного управления Шевченко, – по слогам, с чувством произнесла Вера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52