А потом, наверное, мы проплыли мимо, так и не заметив ее.
Без криков цапли тишина над рекой показалась еще более глубокой, а сама река тоже как будто становилась глубже. По мере того, как солнце взбиралось выше, зеленый цвет воды становился более темным. Скорость течения увеличилась, и каждый гребок посылал нас все дальше и дальше вперед. Я подумал, что если бы кто-нибудь бежал по берегу сквозь заросли, ему бы не удалось за нами угнаться.
Время от времени я поглядывал на лук, лежавший у моих ног, на две стрелы, вымазанные бытовой масляной краской. Лук, с мощной центральной частью, выглядел воплощением укрощенного напряжения; с одного конца стрелы спиралью опоясывали оранжевые оперения, а на другом заточенные на точиле наконечники поблескивали на солнце так, будто были сделаны из драгоценного металла. Я всматривался в лес, тянувшийся по обеим сторонам реки, надеясь увидеть оленя, большого самца, пришедшего к реке на водопой, и я был даже готов, если бы действительно увидел какого-нибудь зверя, совершить головоломный трюк, пытаясь натянуть лук и сохранить при этом равновесие. Надо же было хоть чем-то занимать себя, кроме гребли!
Мы проплыли по участку реки с глубокой, быстрой водой, а затем оказались на повороте реки, где река раздавалась вширь. По спокойной поверхности воды нас вынесло под сень каких-то огромных хвойных деревьев – я не знал, как они называются. Там стало темно и душно; казалось, плотно подступающие к воде деревья высасывают воздух из легких. Как будто по сигналу, мы с Бобби вытащили весла из воды и позволили реке нести нас туда, куда ей хочется. По ряби прыгали яркие, узкие как иголки пятна света – золотистые, жаркие, готовые вспыхнуть и выглядевшие настолько твердыми, что, казалось, эти золотые гвозди можно взять в руку и поднять с поверхности воды.
Когда деревья закончились, мы оказались между полями, заросшими очень высокой травой. Пятнистая узкая полоска берега прямо на моих глазах метрах в десяти от нас сползла в воду – и лишь мгновение спустя я осознал, что это была змея. Она поплыла через реку. Казалось, она не плывет, а ползет в воде, высоко подняв голову. Совершенно не меняя характер движения при переходе из воды на сушу, змея вылезла на противоположный берег; она выглядела как некое магическое существо, находящееся в вечном, однообразном движении, не знающее преград.
Мы плыли дальше, медленно гребя веслами и подолгу оставляя их в воде. Я старался подстроиться под Бобби и двигался, вторя его движениям, – и вскоре так приспособился, что мог погружать весло в воду и поднимать его точно в тот же момент, когда это делал он. Я подумал, что он, наверное, получает удовольствие от того, что гребет теперь значительно лучше, чем раньше. Но не похвалил его, боясь нарушить ритм гребли.
Через часа два после того, как цапля оставила нас и скрылась, мы выпили все оставшееся у нас пиво.
Солнце жгло мою лысую макушку; я весь взмок от пота, и мой комбинезон тоже. Язык во рту распух, а позвонки, казалось, вот-вот прорвут кожу на спине. Между гребками я проверял рукой, не сломалось ли у меня что-нибудь.
Край сидения врезался мне в правую ляжку – я сидел в неудобной позе, только в таком положении мне удавалось более или менее управляться с веслом. Все, что у меня болело по отдельности, стало сливаться в одну общую боль, и я ничего не мог поделать, чтобы облегчить ее.
Я оглянулся – байдарка с Льюисом и Дрю появилась из-за поворота. Я думаю, Льюис предпочитал плыть позади нас, чтобы иметь возможность все время наблюдать за нами и прийти на помощь, если дела у нас пойдут совсем худо. Как бы там ни было, они отставали от нас где-то на полмили, и когда мы вошли в следующий поворот реки, они исчезли из виду. Я помахал им на всякий случай веслом, показывая на левый берег, но не был уверен, успели ли они увидеть мои сигналы. Я решил, что буду махать им уже с берега, когда они будут проплывать мимо. Мне хотелось полежать в тени и немного отдохнуть. К тому же, я был голоден и совсем не отказался бы от пива. Мы с Бобби гребнули и развернули лодку к берегу.
Когда мы были уже совсем близко от берега, я расслышал звук льющейся воды; деревья и кусты подходили почти к кромке воды, и в одном месте я увидел, как листья подрагивают, как будто обдуваемые легким ветерком – небольшой приток вливался в реку свежим зелено-белым потоком, вспениваясь при встрече с речными струями. Мы проплыли мимо и пристали к берегу метрах в семидесяти ниже по течению. Нос байдарки уткнулся в берег, и я усиленно работал веслом, удерживая лодку на месте и позволяя Бобби вылезти из нее и привязать к кусту.
– Все это слишком похоже на обыкновенную работу, – сказал Бобби, протягивая мне руку, чтобы помочь выбраться из лодки.
– Ох, Боже, Боже! – простонал я. – Похоже, что я становлюсь слишком старым для таких путешествий. Наверное, это и называется «обучением через трудности».
Бобби сел на землю и развязал платок, которым у него была обвязана шея. Наклонился к реке, намочил платок и стал обтирать себе лицо и шею, особенно тщательно протирая вокруг носа. Я, сидя, вытянул ноги и сделал несколько упражнений, сгибаясь и касаясь носков тапочек кончиками пальцев. Я пытался освободиться от неприятных ощущений, вызванных тем, что мне приходилось сидеть в байдарке неудобно повернувшись. Эта поза насиловала мне спину. Потом взглянул вверх по течению, но байдарки с Льюисом и Дрю не увидел. Повернулся к Бобби, чтобы что-то сказать ему.
В этот момент из лесу вышли два человека; один из них держал ружье наперевес, ухватив за ствол.
Бобби не увидел их и не слышал их приближения. Только когда он взглянул на меня и увидел мое выражение, он резко повернул голову, чтобы посмотреть через плечо. Потом встал, отряхиваясь.
– Как дела? – сказал он.
Один из мужчин, тот, который был повыше ростом, прищурил глаза и скривился. Они направились в нашу сторону, но не прямо к нам, а полукругом, будто обходя что-то, лежащее на земле. У того, что был пониже и постарше, были белесые глаза, и белая щетина кустиками покрывала его щеки. Черты его лица, казалось, двигались каждая по отдельности. Одет он был в комбинезон, из которого выпирал большой живот, готовый, похоже, прорвать материю и вывалиться наружу. Высокий тощий мужчина смотрел на мир своими глазами с пожелтевшими белками так, будто выглядывал из пещеры или из какого-то укромного темного местечка. Он двигал челюстями, и нижняя поднималась неестественно высоко, так, будто у него не было во рту зубов. В моей голове как-то бочком пробежала мысль: «Сбежавшие заключенные». А с другого боку выползла другая: «Самогонщики». Но они вполне могли быть и просто местными, отправившимися на охоту.
Они подходили все ближе и остановились слишком близко. Неприятно близко. Я не сдвинулся с места – уступать или не уступать могло быть делом принципиальным.
Тот, что постарше, сказал, каким-то вращательным движением приблизив свое большое, болезненное лицо к моему:
– А какого хера вы тут делаете?
– Плывем по реке. Вот уже второй день.
Я надеялся, что раз мы, по крайней мере, заговорили друг с другом – это могло каким-то образом помочь.
Заговоривший взглянул на высокого – возможно, он что-то говорил своим взглядом, а может быть, и нет. У меня было такое ощущение, что Бобби исчез, и я остался один. Байдарки с Льюисом по-прежнему не было видно. Я внутренне ссохся до своих истинных размеров – такое со мной бывает, но объяснить это очень трудно, – и под ложечкой у меня защемило. Я сказал:
– Вчера, после обеда, мы отправились на лодке из Оури. Мы надеемся добраться до Эйнтри сегодня к вечеру. Или, может быть, завтра утром.
– До Эйн-три?
Тут в разговор вмешался Бобби, и я готов был убить его за это:
– А куда еще? Конечно, до Эйнтри. Эта река течет только в одном направлении, начальник. Ты что, разве не слышал об этом?
– Ни до какого Эйн-три вы никогда не доберетесь, – сказал человек в комбинезоне, не делая ударения ни на одном слове.
– Почему же не доберемся? – спросил я. Я был испуган, но одновременно во мне шевельнулось странное любопытство: непостижимо, но мне хотелось вызвать его на объяснения.
– А потому что эта река ни к какому Эйн-три не течет. Вы где-то повернули не туда. Эта вот река не проходит мимо Эйн-три.
– А куда ж она течет?
– Она течет... она течет...
– Она течет к Круглой Дыре, – заговорил высокий, раскрыв широко рот, в котором не хватало многих зубов, но это обстоятельство, судя по всему, его совершенно не заботило. – Отсюда до туда миль пятьдесят будет.
– Ну и ну, – сказал человек, заросший белой щетиной, – похоже, вы понятия не имеете, где вы, а?
– Ну, – ответил я, – мы плывем туда, куда течет река. Куда-то мы обязательно приплывем.
Высокий придвинулся поближе к Бобби.
– Послушайте, – сказал я. – Нам до вас нет никакого дела, мы не хотим ни во что ввязываться. Если у вас где-то тут поблизости стоит перегонный куб, нам-то что до этого? И никому об этом мы и рассказать не смогли бы, даже если б захотели. И знаете почему? Да потому что вы правы – мы толком не знаем, где мы.
– Чего? Какой еще куб? – откровенно удивился высокий.
– Ну, самогонный аппарат, – ответил я. – Если вы гоните виски, мы у вас с удовольствием купили бы немного. Виски нам бы очень пригодилось.
Человек с вываливающимся животом посмотрел на меня в упор:
– О чем это ты? Какой, в сраку, аппарат?
– Ну, тогда я не понимаю, что здесь такого непонятного.
– Ты чего-то там сказал про виски. Чего-то вроде того, что мы гоним виски, а? Ты думаешь, мы занимаемся таким делом, а? Так я говорю? Ну, так?
– Да мне до жопы, – сказал я, – чем вы тут занимаетесь – гоните виски, охотитесь, или просто живете в этом ебаном лесу. Я не знаю, чем вы тут занимаетесь, и знать не хочу. Это меня совершенно не касается.
Я взглянул на реку, но с того места, где был, байдарки с Льюисом не увидел. Вряд ли они уже могли проплыть мимо, не заметив нас. Но абсолютной уверенности в этом у меня не было. Мысль о том, что это все-таки могло случиться, была очень неприятна. Нет, скорее всего, мы слишком далеко уплыли вперед.
Колоссальным усилием воли я заставил себя посмотреть на белое, болезненное лицо, пытаясь, сообразить, как себя вести и что говорить. Он заметил, что я взглянул на реку как-то по особенному.
– Кто-то еще плывет с вами? – спросил он меня.
Я проглотил слюну, лихорадочно обдумывая возможности ответа. Если я скажу «да», а у этих личностей что-нибудь недоброе на уме, то Льюис и Дрю могут неожиданно для себя тоже оказаться в неприятной ситуации. Но с другой стороны, нас могут оставить в покое – с четырьмя им уже будет справиться слишком сложно. С другой стороны, если я скажу «нет», тогда Льюис и Дрю – особенно Льюис – могли бы, ну, сделать что-нибудь. Перед глазами встали мышцы Льюиса, на животе, на ногах... его вены, подпираемые снизу мускулами и проступающие сквозь кожу... его ноги в плещущейся вокруг них воде, сквозь которую видны узкие лодыжки и массивные икры – как столбы. Да, я скажу «нет».
– Нет, – сказал я и стал отступать подальше от реки, чтобы и этих двух типов увлечь за собой.
Тощий протянул руку и с неожиданной нежностью провел пальцами по руке Бобби выше локтя. Бобби дернулся в сторону – и тут же дуло ружья взметнулось вверх, будто ненароком, но уверенно.
– Ну, нам пора двигать дальше, – сказал я. – Нам еще далеко плыть. – И шагнул к байдарке.
– Никуда вы не поплывете, – сказал высокий и направил ружье прямо мне в грудь.
Сердце у меня в груди прыгнуло – я представил, как из обоих стволов вырывается огонь. Интересно, как все-таки эти отверстия будут выглядеть во время выстрела? Действительно ли из них вырвется огонь? Или просто серый бесформенный дымок? Успею ли я вообще заметить что-нибудь в то краткое мгновение между жизнью и смертью? С такого расстояния выстрел из обоих стволов разнесет меня надвое. Вместо курка была приспособлена бечевка, и человек, держащий ружье, натянул ее, обмотав вокруг руки.
– Пошли с нами, если не хотите, чтоб ваши кишки разнесло по всему лесу.
Я поднял руки вверх, как это делают в кино, – оставив ладони на уровне груди. Бобби умоляюще посмотрел на меня, но я был так же беззащитен, как и он. Я почувствовал, как сокращается мой мочевой пузырь. Я стал отходить в лес, продираясь сквозь большие кусты, которые видел, но не чувствовал. Они все шли позади меня.
Раздался голос одного из них:
– Стань спиной вон к тому деревцу.
Я глазами выбрал одно из тех деревьев, которое можно было назвать «деревцем».
– Вот это? – спросил я.
Ответа не последовало. Я прислонился спиной к дереву, которое себе выбрал.
Тощий подошел ко мне и снял с меня плетеный пояс, на котором висели нож и смотанная веревка. Затем, очень быстрыми движениями, отцепил веревку и снова надел на меня пояс – но так, что он обхватил и дерево. Пряжку он переместил на другую сторону ствола и затянул пояс так плотно, что мне стало трудно дышать. Когда он вернулся из-за дерева, в руках он держал мой нож. Мне пришло в голову, что, наверное, все это они проделывали не в первый раз – они действовали слишком уверенно, что вряд ли было бы возможно, если бы им пришлось все это делать впервые.
Тощий повертел нож перед глазами, и я ожидал, что сталь блеснет на солнце. Но туда, где мы стояли, лучи солнца не проникали. Даже в густой тени я видел, как хорошо мне удалось заточить лезвие – оно было покрыто едва заметной паутиной следов от точильного камня; станок был рассчитан на очень высокие обороты, и точильный круг съел лишний металл, оставив смертельно острый край.
– Ты посмотри на эту штуку, – сказал высокий, обращаясь к своему напарнику. – Этим можно бриться!
– Вот и попробуй на нем. Волос у него вроде бы хватает. Вот только на башке мало осталось.
Высокий, почему-то задерживая дыхание, ухватился за собачку на молнии моего комбинезона и потянул ее вниз, расстегнув молнию вплоть до пояса. Будто вскрыл меня.
– Милостивый и всемогущий Боже! – воскликнул пузатый. – Обезьяна, да и только! Я никогда такого не видел. А ты?
Тощий подсунул кончик ножа мне под подбородок, и мне пришлось задрать голову вверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38