— Из-за чего это вы повздорили с Пеппер? — спросила она.
— Ничего особенного. Пеппер действительно может вести себя как настоящая стерва, особенно когда с ней эта ее компания. — Терри с трудом произносила слова. И, внимательно присмотревшись, Ники заметила следы белого порошка возле се носа; она поняла, что актриса находится под действием не только алкоголя.
— Что это за компания? — спросила Ники.
— Да-а-а, — по-детски протянула Терри. — Ее Порочная Компания… Все эти типы, которых она не может позвать, когда здесь собираются приличные люди. Если хочешь знать, Пеппер всегда больше нравились всякие подонки и плебеи, хотя она и не признается в этом. Она совсем забыла о своих настоящих друзьях…
— Да нет, вам это только показалось, — сказала Ники, видя выражение искреннего страдания на лице Терри. — Ничего, завтра все уладится.
— Еще не знаю, хочу ли этого, — сказала Терри и обняла Ники. — Но это так славно, что ты пришла меня пожалеть. Пеппер сказала мне, что ты совсем особенная, — сказала она, с нежностью поглаживая руку Ники.
Ники улыбнулась.
— Ты тоже особенная. А теперь тебе, может быть, стоит немного отдохнуть?
Рука Терри скользнула вверх, погладила Ники по плечу, затем неожиданно схватила за грудь. Ники попыталась отодвинуться, осторожно убрать ее руку, чтобы та не обиделась. Терри, очевидно, так напилась, что уже не соображает, что делает, и лучше ее не смущать.
— Расслабься, — прошептала Терри, становясь все более настойчивой. — Просто расслабься, а Терри сделает так, чтобы тебе было хорошо. Я знаю, как это сделать, если мне не веришь, можешь спросить у своей старшей сестрички.
И в этот момент, к своему ужасу, Ники почувствовала на своих губах губы Терри, а ее язык проник ей в рот, руки же ее скользнули вниз, пытаясь задрать ей платье и проникнуть под трусики, нащупывая нежную розовую плоть.
Ники попыталась оттолкнуть ее от себя, но, трезвая или пьяная, Терри была сильнее, чем казалась, а попытки Ники вырваться только еще больше возбуждали ее.
— Я понравлюсь тебе, малышка, — шептала она, — вот увидишь…
Чувствуя, что ее вот-вот вырвет, Ники со всей силой оттолкнула Терри, заставив ее отлететь на край кровати.
— Эй, — заныла та, — ты чего это?
— Прости, — сказала Ники, — правда, прости, только я не… я не такая.
— Что значит «не такая»? — спросила Терри, с потемневшим и подурневшим от злости лицом. Ники покраснела от смущения.
— Я хочу сказать, я этим не занимаюсь… Глаза Терри сузились.
— И кто ты такая, чтобы отталкивать меня? — рявкнула она с искаженным от ярости лицом. — У тебя хватает наглости строить из себя важную особу и вести себя так, будто ты из порядочной семьи? Я все о тебе знаю, Ники, детка! Пеппер мне все рассказала — вот уж я посмеялась. Это твоя мать была настоящая шлюха, отдаваясь Хайленду за деньги! И почему это ты решила, что ты лучше нее? Почему, ты думаешь, Пеппер вытащила тебя сюда? Чтобы ты стала членом их семьи? — Терри разразилась громким грубым смехом. — Она мне все рассказала. Ей просто нужно вставить клизму своему братцу. Она думает, что он просто взовьется до потолка, когда узнает, что она с тобой подружилась. А ты что думала? Что она такая кисонька-лапонька и хочет тебя усестрить?
Ники выскочила из комнаты, и в ее ушах еще долго стояли мерзкие откровения Терри и ее жестокие, обидные слова. Стремясь убраться из этого дома как можно скорее, она быстро вбежала в свою комнату, сорвала с себя нарядное платье, надела что-то из своих старых вещей и запихнула в чемодан только то, что привезла с собой. Она вызвала по телефону такси и попросила машину остановиться у дальних ворот, радуясь тому, что не успела потратить свою месячную стипендию, что сможет сама оплатить такси, которое увезет ее отсюда.
Хотя Ники предупредила диспетчера, что вызов срочный, ей казалось, будто она ждет машину целую вечность. Дрожа от холода, хотя на ней был жакет, в темноте калифорнийской ноябрьской ночи, она надеялась, что никто из компании Пеппер не выйдет и не увидит ее здесь.
Когда машина наконец подъехала, она быстро забралась на заднее сиденье вместе со своим чемоданом и дорожной сумкой и велела таксисту ехать как можно быстрее.
Ники пришлось провести в аэропорту восемь часов, прежде чем ей удалось попасть на подходящий рейс, но она почти не почувствовала неудобств, так сильно ей хотелось оказаться подальше от Калифорнии. Всю ночь она думала о том, как ее обидели и обманули. Хайленды втоптали в грязь ее мать, а теперь вот Пеппер, сначала притворившись, будто Ники ей действительно небезразлична, заставила и ее почувствовать себя так, будто ее тоже вываляли в грязи. Она мысленно дала клятву, что запомнит этот вечер навсегда и никогда в жизни не забудет, что из себя представляют Хайленды, и никогда больше не позволит им провести себя.
Глава 14
С приближением Нового года Ники с головой ушла в учебу. Ей нравилось, что в ее жизни все так размеренно: твердое расписание занятий, определенные требования, касавшиеся того, что необходимо выучить, система оценок, награды за успешно сданные экзамены. Эта размеренность придавала ее жизни видимость благополучия и надежности, поскольку все остальное в ней было шатко и неопределенно.
Со временем Ники постаралась выбросить из головы все, что касалось Пеппер, и это оказалось достаточно легко. Из Калифорнии не было никаких известий, никто не пытался узнать причину неожиданного отъезда Ники, не было и писем с извинениями или объяснениями. Очевидно, Пеппер испытывала не менее сильное желание забыть обо всем этом, как о неудачном эксперименте.
Что касается Ральфа Сандемана, то здесь дело обстояло совсем иначе. Он довольно часто посылал ей коротенькие, написанные от руки письма, нельзя сказать, чтобы особенно содержательные. Он рассказывал ей о том, чем он занимается, что за время выставки удалось продать несколько работ, о незначительных событиях его жизни — «посадил около входных ворот куст азалии, но соседская собака тут же его вырыла». Ники казалось, что именно такие письма она могла получать от своего дедушки, которого знала бы всю свою жизнь. Несомненно, он и хотел добиться этого. Ники отвечала ему в том же духе, коротко сообщая о событиях ее жизни каждые три-четыре недели.
За десять дней до пасхальных каникул Ники получила открытку от Блейк с приглашением приехать в Париж, причем все расходы та брала на себя. «Вино, потрясающая кухня, великолепные мужики… и вообще это самый романтический город в мире», — Блейк искушала Ники в своей обычной телеграфной манере. Была и приписка: «Р. S. Ты все еще девушка?»
Даже сидя одна в своей комнате, Ники покраснела. Она также поняла, что даже если и успеет вовремя оформить паспорт, все равно туда не поедет. Было совершенно очевидно, что Блейк задумала устроить ей сексуальный ликбез, подобрав какого-нибудь симпатичного француза, и все время в Париже будет заполнено «романтическими приключениями». Ники знала, что Блейк в сексуальном плане достаточно активна. В «Блю Маунтин» после каждых каникул она рассказывала Ники о своих очередных победах, включая победы над друзьями отца, чьи предложения она иногда принимала; она всегда пыталась убедить Ники, что уже давно пора, как она выражалась, «разрушить стены Иерихона». Однако Ники не любила, когда на нее подобным образом давили, тем более, что возможностей было более чем достаточно, поскольку Бернардский колледж являлся женским колледжем при Колумбийском университете. Говоря по-правде, она изо всех сил старалась избегать в колледже каких-либо близких знакомств с многочисленными молодыми людьми, которые стремились к этому, независимо от того, учились ли они вместе или просто обращали внимание на ее поразительную внешность, когда она шла по территории студенческого городка. Она слишком хорошо знала, чем кончаются подобные «романтические истории». Они сломали жизнь и ее матери, и ее бабушке.
Даже Хелен пыталась ей внушить, что для молодой красивой девушке ненормально избегать контактов с противоположным полом. Этот разговор возник как раз во время рождественских каникул; сначала он касался Алексея Иванова. К этому времени сын Дмитрия приобрел прямо-таки легендарную славу, но уже не потому, что подозревали, будто его вообще не существует, поскольку он все-таки наконец появился — это было как раз в тот День Благодарения, когда Ники уехала в Калифорнию.
По словам Хелен, Алексей полностью соответствовал тому, что говорил о нем гордый отец. С того самого момента, как сын Дмитрия материализовался и поел индейки за праздничным столом Хелен, та не переставая превозносила до небес его многочисленные достоинства. «Совершенно очаровательный молодой человек… Такой красивый… Эти казацкие глаза… Совершенно обаятельная улыбка… Потрясающее чувство юмора… Прекрасно воспитан… Представляешь, он тоже собирается стать врачом! Я хочу спросить у Дмитрия, не смогут ли они приехать погостить у нас на следующие каникулы…»
На Рождество Ники поехала в «Блю Маунтин», испытывая смесь любопытства и неловкости в ожидании навязанного ей знакомства со знаменитым и всеми обожаемым Алексеем.
Но в сочельник собралась обычная компания друзей Хелен — ни Дмитрий, ни его сын не приехали. Глядя на мрачную Герти, Ники подумала, что, возможно, все-таки Дмитрий был ее любовником. Впоследствии, когда уже все гости уехали и Хелен с Ники чаевничали, поставив поднос с чаем на кровать, как в добрые старые времена, когда Ники была здесь ученицей, Хелен подтвердила это.
Хелен заметила, что Дмитрий не приехал, потому что бросил Герти и нашел кого-то еще.
— Я сказала ему, чтобы он все равно приезжал, мне так хотелось, чтобы ты познакомилась с Алексеем. Но Дмитрий ответил, что ужасно занят, поскольку готовит к выпуску спектакль на Бродвее в Нью-Йорке, а у Алексея какие-то свои планы. Это, действительно так: Дмитрии и вправду успешно работает как режиссер, но мне кажется, что истинная причина в другом — ему просто стыдно смотреть в глаза Герти. Это же просто позор…
— Позор, что она вообще полюбила его, — сказала Ники. Хелен бросила на нее взгляд, затем тихо сказала:
— Нет, я хотела сказать, что позор тому, кто виноват в том, что ты так и не познакомилась с Алексеем. Теперь, наверное, уже никогда не познакомишься.
— Не думаю, что это такая уж потеря. Что он может из себя представлять, имея такого отца? Дмитрий, конечно, очень приятный человек, но ужасно ненадежный, он всех женщин делает несчастными. Вспомни, как он сбежал за границу, бросив дома свою семью…
— В конце концов, его семья выехала из России. Нельзя судить его слишком строго, он художник, преданный своему искусству, живший при тирании, и ему пришлось делать выбор, причем моментальный — преданность искусству или преданность семье…
— Хелен, ну почему ты защищаешь его? Даже его собственный сын с трудом простил его.
— Но все же простил. — Хелен сдвинула поднос в сторону, так, чтобы сесть поближе к Ники. — Милая, ты говоришь так, будто считаешь, что все мужчины в конце концов бросают женщин, которых когда-то любили. Я понимаю, что то, что произошло у тебя в семье, оставило в твоей душе незаживающую рану. И единственным лекарством тут может быть любовь. Раскрой свое сердце, позволь любить себя, чтобы ты смогла понять, что это может принести радость, что есть мужчины, которые не перестают любить. Бывает на свете настоящая любовь, как, например, у меня…
— Но ведь и ты в конце концов осталась одна, — заметила Ники.
Хелен улыбнулась:
— Значит, ты так считаешь? Думаешь, Георгий бросил меня? — Она покачала головой и постучала себя по груди. — Он все еще со мной, вот здесь. Именно это и означает любовь.
— Ну да, — проворчала Ники, — но, по-моему, именно ты все время запрещала Дмитрию приставать ко мне с разговорами о том, чтобы рожать детей от его сына. Ты уже изменила свое мнение?
Хелен засмеялась и обняла Ники.
— Девочка, милая, я хочу, чтобы ты прожила свою жизнь так, как сама захочешь. Я совершенно не собираюсь ни за кого выдавать тебя замуж. Просто не хочу, чтобы ты боялась чего-то в этой жизни, боялась переживаний, которые могли бы дать тебе и радость, и счастье.
— Я не хочу никаких переживаний, связанных с Алексеем Ивановым, — сказала Ники, отстраняясь. — И хватит говорить о нем.
Но когда Ники приехала в «Блю Маунтин» на Пасху, первыми словами Хелен, после того как они обменялись приветствиями, были: «Угадай, кто к нам едет?»
Хитрый блеск в глазах Хелен и то, что на подобные праздники всегда собираются ее друзья, довольно легко подсказали Ники ответ.
— Приезжают Ивановы, — сказала Ники. Хелен кивнула, и Ники пожалела, что не уехала в Париж к Блейк.
— Пасха для русских очень большой праздник. Я хотела как-нибудь по-особенному отметить ее. А Герти уже перестала переживать из-за Дмитрия.
Ники вздохнула и заставила Хелен дать слово, что она не будет вмешиваться и как наседка все время «сводить» молодых людей, пусть все идет своим ходом.
— Когда ты его увидишь, — сказала Хелен, — не думаю, что тебя нужно будет с ним специально «сводить».
В пасхальное воскресенье Хелен приготовила обед из блюд скорее русской, чем венгерской кухни: борщ, котлеты по-киевски и вареники с мясом и картошкой. ^Это было сделано специально, чтобы угодить Ивановым.
Однако прошло уже полчаса, как все венгерские друзья Хелен собрались и ждали обеда, а Ивановых все не было.
— Ага, ну что я тебе говорил! — сказал Лаци. — На самом деле Дмитрий Иванов — русский шпион, а это его опоздание — очередной трюк КГБ. Он заставил тебя готовить всю эту вкуснятину, а нас сидеть и вдыхать эти волшебные ароматы, но не иметь возможности сесть за стол и поесть.
— Все, больше не ждем, — наконец сказала Хелен. Но только они стали садиться за стол, как в незапертую дверь ворвался Дмитрий и прошел прямо в столовую.
— Тысяча извинений, — произнес он театральным тоном, — но я был задержан в результате незаконных действий этого империалистического полицейского государства…
Компания, сидевшая за столом, с удивлением воззрилась на Дмитрия, заговорившего так, будто он убежденный сторонник коммунистической партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62