В салоне, на великолепном античном комоде с мраморной плитой, возвышается бочонок с шампанским. Что же там охлаждается? Бутылка «Брико Брют Резерв», прекрасная марка. Рядом на тяжелом серебряном подносе, покрытом камчатной салфеткой, призывно стоят бокалы.
Прихожая, салон, спальня, мраморная ванная в черных, бежевых и розовых тонах с овальной ванной – я невольно спрашиваю себя, достигну ли я таких высот в своей жизни, что, путешествуя, буду останавливаться в номерах, подобных этому.
Для женщин значительно труднее попасть сюда, своими силами, я имею в виду, если ты не унаследовала большого состояния и не имеешь богатого мужа. Но почему бы, собственно, и нет? Мне всего сорок один год, все лучшие годы у меня еще впереди. Почему бы через несколько лет мне не добиться того, что я смогу позволить себе номер-люкс в фешенебельном отеле «Риц»?
Знаменитый маэстро не теряет времени. Вместо того чтобы поцеловать или обнять меня, он снимает свой белый пиджак, расстегивает жилетку и, подавив зевок, плюхается в салоне на красно-золотое канапе огромных размеров. Потом развязывает галстук и переходит непосредственно к делу.
Вернее, немного повозившись с брюками, он – я не верю своим глазам – вынимает член! То, что он вынимает – внушительных размеров, твердое и толстое, и, если я не ошибаюсь, у него сужение крайней плоти.
Н-да… Новой романтикой тут не пахнет! Скорее допотопными замашками паши. К тому же во всем мире нет ничего более неэротичного, чем полностью одетый мужчина с расстегнутой ширинкой.
Что он, собственно, ждет от меня? Что я его обслужу, как проститутка? Или он просто любезно хочет продемонстрировать, чем располагает? Я должна восхищаться? «Славный мальчик, до чего же красивое то, что ты там имеешь»?
Странные нравы! Я решаю тактично игнорировать Риверу, подхожу к окну и выглядываю на залитую солнцем, прекрасную Вандомскую площадь. Что-то должно произойти. Но что?
– Я здесь! – жалобно зовет маэстро с канапе. Я с улыбкой оборачиваюсь.
– Я вижу! – Потом начинаю раздеваться, медленно и умело, без малейшей тени стыда, я ведь сбросила одиннадцать кило и нахожусь в своей лучшей форме. Я чувствую себя такой красивой и уверенной, что могла бы запросто выйти обнаженной на балкон, если бы это кому-нибудь принесло пользу.
И поскольку Ривера не восхищается мной, я становлюсь перед ближайшим зеркалом и любуюсь сама собой. Да-да! Божественное зрелище! Только слепец может не заметить этого! Я тактично покашливаю, встряхиваю своими рыжими локонами, но Ривера пребывает словно в трансе. Его взгляд обращен вниз, он не может оторвать глаз от собственной ширинки. Но могу поспорить, что это изменится.
Я аккуратно кладу свое шелковое платье на розовый диван возле окна, ставлю внизу туфли и, прихватив свою переливающуюся сумочку, шагаю мимо Риверы в роскошные покои, не удостоив его и взглядом. Там я опускаюсь на шелковое ложе, художественно разбрасываю волосы по плечам и закрываю глаза.
Так! Теперь дело наконец обретает стиль!
Не проходит и минуты, как влетает Ривера, в трусах и с развевающимися полами рубашки. Лицо раскраснелось, белая густая грива вся спутана. Сейчас бросится на меня. О боже, вечно одно и то же! Теперь поможет только одно: небольшое лицедейство!
– Приди… – еле слышно, обольстительно шепчу я и медленно протягиваю к нему руки. – Приди ко мне, дорогой!
Звучит жутко театрально, у Марлен Дитрих не получилось бы лучше – и срабатывает наверняка.
Ривера опускается на колени, хватает мою руку, начинает ее дико целовать, проводит языком по внутренней стороне руки до локтя, потом целует соски, кладет голову мне на живот и вонзается языком в мой пупок.
– Моя прекрасная канадка, – стонет он, – твоя кожа нежна, как бархат, ты соблазнительней Клеопатры. Ты, наверное, целыми днями купаешься в молоке ослицы?
Он срывает с себя трусы и рубашку, подходит к изголовью кровати и подносит свой возбужденный орган к моему рту.
Ну разве я не предвидела это уже в лифте? Мужчина зациклен на своем пенисе! Слава богу, мне не двадцать лет, и я знаю, как с этим бороться. Э, нет! Я не дам себя больше использовать! Я буду делать только то, что доставляет мне радость. Поэтому я отворачиваю голову – беру его сокровище в руку.
– Осторожно! – орет Ривера и зажимает мои пальцы, словно в тиски. Но я поняла. Сужение крайней плоти почти полное, и мне вообще непонятно, как человек занимается любовью. – Медленно! Еще медленней! – приказывает он по-английски и двигает мою руку взад-вперед. – Совсем-совсем медленно! Да-да! Так хорошо! – Будь его воля, мне пришлось бы проделывать это часами.
Невероятно, какие эгоисты некоторые мужчины. Этот ведет себя как в борделе, будто он оплатил меня, и даже не замечает этого. Может, привести его в чувство, положить его руку на самое сокровенное место между моих ног и командовать? Нет, этого он не переживет.
– Крепче! – нарушает Ривера ход моих мыслей. – Держи меня крепче. Еще крепче. Сожми! Как следует сожми! Вот так! – И он начинает сладострастно стонать, в то время как у меня окончательно немеют пальцы.
Да что толку от самого роскошного номера, от чудной кровати с балдахином в отеле «Риц», но с неподходящим мужчиной? Никакого!
– Отпусти меня, – прошу я снова и снова, – выпусти мою руку. Ты делаешь мне больно!
Он ничего не слышит. Закрыл глаза и постанывает. Ривера – крупный мужчина, на полторы головы выше меня и килограммов на двадцать тяжелее. Но я больше не та маленькая беззащитная самочка, что прежде. Может, отправить его ловким броском на пол? Очень заманчивая идея. Потом я могла бы пойти нормально поесть – омлет с нежными трюфелями в «Кафе де ля Пэ». Сейчас я ощущаю вдруг жуткий голод.
В этот момент начинает трезвонить телефон. Ривера вздрагивает, открывает глаза, роняет мою руку и снимает трубку.
– Никаких звонков! – рявкает он. – Нет! Ни одного! Что? Из какой газеты? Не знаю такого! Отправьте его прочь! Запретите ему появляться в отеле! Кто? Фотограф? Из какого журнала? Не может быть и речи! Нет, я сказал! Я занят! Я не желаю, чтобы меня беспокоили! Никто! Понятно?
Он поворачивается ко мне и хочет, чтобы я обслуживала его дальше. Но у меня этого и в мыслях нет.
– Я страшно голодна, – объявляю я и скрещиваю руки над своим отрадно плоским животом.
– Голодна? – Ривера ошарашенно смотрит на меня. – Мы же только что поели.
– Я – нет. То есть если не считать двух тостов, бокала шампанского и десяти малюсеньких земляничек.
– Я вообще не голоден!
– Верю на слово! – Грациозно поднимаюсь с шелкового изысканного ложа и под недоверчивыми взглядами Риверы направляюсь в сторону двери.
– Куда вы? – кричит он по-французски, и его чудовищный акцент укрепляет меня в моем решении как можно скорее исчезнуть отсюда. – Куда вы идете?
– В «Кафе де ля Пэ». Там бывают замечательные овощные блюда. – Он ловит ртом воздух.
– Я могу их вам и здесь заказать.
– Нет, спасибо, это займет слишком много времени.
– Ах, моя любовь, не можете же вы сейчас оставить меня одного! – Он бежит за мной, настигает в салоне и зарывается лицом в мои волосы. – Вы останетесь со мной, я вас не отпущу.
– На завтрак я тоже ничего не ела.
– Нет-нет, я вас не отпущу! – Он отводит в сторону мои локоны и начинает сзади целовать мою шею. Потом берет на руки и несет обратно в спальню. Это мне нравится.
– Вот, – он показывает на серебряную вазу, стоящую рядом с кроватью, – поешьте, моя дорогая. Или погодите. Вы разрешите? – Он засовывает мне в рот кусок шоколадки, действительно замечательной на вкус. – Еще один? Не правда ли, тает во рту? Это мой любимый. Мне его привозят из Брюсселя. Но я его сам не ем, угощаю своих друзей. Вот, возьмите. – И он ставит красивую вазу рядом со мной на шелковое покрывало. Потом задвигает шторы и в полумраке возвращается ко мне, чтобы дальше кормить меня конфетами.
Ну наконец-то! Наконец он думает обо мне, а не о своем разбойнике! Но я слишком рано радуюсь. Как только я не хочу больше шоколада, весь театр начинается сначала.
– Поцелуй меня! – стонет он, показывая на свой рвущийся вверх орган. – Поцелуй меня своими сладкими шоколадными губками!
– Это обязательно? – спрашиваю я подчеркнуто скучающим тоном.
– Поцелуй меня, моя красавица-канадка! Возьми меня в ротик! В шоколадный ротик! – И он ползет на животе вверх по широкой постели, пока его нижняя часть не оказывается рядом с моей головой.
Кто бы мог подумать? Он к тому же и извращенец. Если не быть начеку, он потом потребует, чтобы я засунула ему в зад его дорогие брюссельские конфеты. Или он засунет их куда-нибудь мне, кто знает, что ему взбредет в голову. Нет-нет, успокоить его сможет только одно, и действует это наверняка.
Я поворачиваюсь к нему и начинаю гладить его бедра.
– Иди лучше ко мне, – шепчу я, будто неистовое желание почти лишило меня голоса, – приди ко мне, я хочу тебя почувствовать. В себе. Очень глубоко в себе. Понимаешь?
Он понимает. Слово «глубоко» понимает любой мужчина. «Очень глубоко» – это вообще неотразимо, я в этом не раз убеждалась, и солидная анатомия Реджинальдо тут же разбухает до невероятных размеров. Но что толку от самого выдающегося агрегата, если мужчина ни на что не годится? Я бы предпочла меньших размеров, но более изощренный. Я не испытываю к нему вообще никакого влечения! Но я хочу наконец докопаться, что так взбудоражило Нелли в этом мужчине. Хоть какие-то достоинства как любовник он должен иметь.
Кто знает! Он музыкант. Музыка – это ритм. Может, он движется так, что воспарю от блаженства? Почему бы и нет? Телосложение у него, во всяком случае, для этого подходящее.
– Ах, любовь моя, – он опять переходит на английский, – ты права, я должен обладать тобой. Сейчас. Немедленно!
И чудо происходит. Реджинальдо не бросается сверху на меня, нет, он ложится сзади меня, без малейшего намека с моей стороны. Тесно прижимается к моей спине – а вдруг еще получится? И осторожно-преосторожно входит в меня. Но что это?
Я вообще ничего не чувствую!
Теперь он оттягивает член назад. Тоже в замедленном темпе.
Я опять ничего не чувствую. Ни малейшей сексуальной искорки. У меня было сорок три любовника, но этот самый скучный в моей жизни. Это настолько тоскливо, что я даже не нахожу слов. И Нелли это показалось таким потрясающим, что она сбросила семь кило? Уму непостижимо! Мне с трудом удается держать глаза открытыми. Неимоверных усилий стоит не зевать. Я вдруг чувствую страшную усталость.
А Ривера старается изо всех сил. Он стонет, вздыхает, дрожит – и не делает ни одной попытки поласкать меня там, где нужно. Он также не спрашивает, можно ли в меня кончать, короче, думает только о себе и своем удовольствии! Он может бесконечно. К сожалению!
Как долго длится вся история, я не знаю. Во всяком случае, он не прекращает, и, убаюканная, я засыпаю. Такого со мной тоже еще не случалось. Когда я просыпаюсь, он тоже дремлет, все еще слитый со мной и так и не доведя дело до конца. По крайней мере я понимаю, почему у него нет детей. Рот и руки ему милее, чем женское лоно. Это объясняет и большое количество разводов. Замужество с таким – тяжелая сексуальная работа!
Реджинальдо спит глубоко и крепко (неудивительно после такого моря виски и водки) и не замечает, как я тихонько отделяюсь от него, чтобы удобно вытянуться на спине. Какая бесподобная спальня! Кровать – как в кино. Идеальное место для грез – если ты влюблен!
А так все напрасно. Все эти роскошные декорации, дорогие ткани зеленого, розового и цвета слоновой кости, шелковые простыни, шикарные покрывала – все это не нужно, о кровати у меня останутся плохие воспоминания.
И опять я представляю себе обратную картину. Заводили бы мужчины с такой охотой шашни на стороне, если бы мы, женщины, были в любой момент готовы задрать юбки – но только для того, чтобы нас целовали там, внизу, пока нам не надоест? Если бы мы достигали оргазма через две минуты любви, переворачивались сразу на бок – «тебе было хорошо, дорогой?!» – и тихо засыпали, в то время как он лежит рядом со своим набрякшим, пульсирующим членом и не знает, как выдержать ночь?
Как бы они реагировали, если бы это случалось два-три раза в неделю или, как у Нури, шесть раз – один за другим в один вечер? Одно знаю твердо: вскоре мужчины были бы самым сдержанным полом. И их надо было бы задабривать деньгами и подарками, прежде чем они последуют за женщиной в спальню, или к алтарю, или на кровать с балдахином в благородный отель «Риц»!
Тут мои мысли резко прерываются!
Вдруг раздается яростный стук в дверь. И тут начинается жуткий бедлам!
Дело принимает такой оборот, который не могла вообразить самая безудержная фантазия! Только в Париже может случиться подобное. И лишь свою интуицию я должна благодарить за то, что на следующий день мое фото не появляется во всех скандальных газетах Франции.
Но не буду забегать вперед.
В дверь продолжают оглушительно и неистово барабанить, в знаменитую дверь под номером 101, за которой находится самый роскошный люкс во всем фешенебельном отеле.
И история идет своим чередом.
Глава 10
Стук не прекращается. Становится еще громче и наконец пробуждает Реджинальдо Риверу из его тяжелого алкогольного забытья.
– Что случилось? – спрашивает он по-английски.
– Кто-то хочет войти!
– Что? Как? О господи! – Он впадает в панику, выскакивает из постели, раздвигает шторы и распахивает окно. – Уже половина пятого? Я совершенно забыл – в полпятого у меня встреча с директрисой программы Полидора.
Он смотрит на меня с высоты своего роста, страстно желая, чтобы я растворилась в воздухе.
– Речь идет о записи на пластинку «Марино Фальери» в Марселе. Очень важное дело. Чрезвычайно важное!
– Я спрячусь в ванной, – успокаиваю я его.
– Да-да! Хорошая идея. А то она знает мою жену! Опять раздается стук, с еще большим напором.
– Она точно знает, что я здесь! – Ривера хватает трусы и рубашку, несется в салон и захлопывает за собой дверь. – Иду, дорогая моя, – кричит он на своем ужасном французском, – потерпите еще секундочку. Сейчас я в вашем распоряжении!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39