— О'кей, Элли, я начинаю готовить ужин. Пойдем со мной, поможешь.
Ему наконец удается поймать ее, зажать между коленями и завязать шарф.
Я снимаю с вешалки ее маленькое суконное пальтишко. Генри нахлобучивает на нее шапку, берет на руки и тащит в вестибюль.
— Попрощайся с Эллисон, Грейер, — приказываю я, и он принимается энергично махать руками.
— До свидания, Грейер. Спасибо за прекрасный день. Au revoir, няня! — кричит она, как только двери лифта открываются.
— Спасибо, няня, — кивает Генри, разворачиваясь и случайно въезжая ботиночком Эллисон прямо в еще одного члена семьи N.
Миссис N. охает и отскакивает.
— Мне так жаль, — извиняется Генри, видя, что Эллисон от страха зарылась личиком в его шею.
— О, ничего страшного, все в порядке. Весело было?
— Да! — дружно орут дети.
— Что же, — бормочет Генри, — пора готовить ужин. Ричард скоро вернется. А мне нужно еще снять с антресолей украшения.
— Ваша няня выходная? — спрашивает миссис N. с понимающей улыбкой.
— О, у нас нет няни…
— Зато у нее целых два папы, чтобы вешать игрушки, — вмешивается Грейер.
— Боже, — поспешно вмешивается миссис N., — как же вы справляетесь?
— Ну… вы понимаете, детство бывает только раз.
— Да, — сухо цедит она. — Грейер, попрощайся.
— Я уже, ма. Ты опоздала. Двери смыкаются.
Этим же вечером, только гораздо позже, я еду вниз, полусонная, мечтающая о прогулке по набережной Сены под звуки «Жизни в розовом цвете». Двадцать второе декабря, двадцать минут первого ночи. Еще двадцать четыре часа, и впереди целый свободный месяц с денежками в кармане.
— Спокойной ночи, Джеймс, — прощаюсь я со швейцаром как раз в ту минуту, когда он открывает дверь для Г.С., розовощекого, с пакетом из бакалеи.
— Привет. Только с работы? — спрашивает он улыбаясь.
— Угу.
Ох, только бы продержаться, не стоять перед ним с собачьими глазами и высунутым языком!
— Здорово вы Христа славили! Это ты его научила?
— Впечатляет? — осторожно спрашиваю я, стараясь не улыбаться.
«Довольно трепотни, где мое свидание?!»
— Слушай, — начинает он, разматывая шарф, — ты сейчас свободна? Мне нужно сбегать наверх. Ма на ушах стоит с этой рождественской выпечкой, а у нас ваниль кончилась.
«Ох! Сейчас?!»
«Ладно, я на все согласна».
— Да, конечно.
Пока цифры на маленьком табло бегут от одиннадцати и обратно, я быстро подлетаю к зеркалу и начинаю с безумной скоростью прихорашиваться. Надеюсь, я не окажусь занудой. Надеюсь, и он не зануда.
Я пытаюсь вспомнить, брила ли ноги утром. «Черт, я с ума сойду, если он все-таки зануда. И хорошо бы отказать ему в эту ночь. Нельзя же сразу укладываться с ним в постель».
Заметив, что лифт почти спустился, я наскоро накладываю блеск на губы.
— Эй, ты уже поела? — спрашивает он, когда Джеймс открывает нам дверь.
— Спокойной ночи, Джеймс! — восклицаю я не оборачиваясь.
— Это зависит от того, что ты подразумеваешь под едой. ЕСЛИ назвать ужином горсть крекеров и пару тортеллини без соуса, тогда я сыта по горло.
— Куда пойдем?
— Ну…
Я задумываюсь.
— Единственные заведения, где кухни еще открыты, — это кафе при гостиницах и пиццерии. Выбирай.
— «Пицца» звучит неплохо. Как по-твоему?
— Все, что не в этом здании, звучит потрясно!
— Садись на мою куртку, — предлагает он, закрывая пустую коробку из-под пиццы. Ступеньки Метрополитен-музея заледенели, и холод просачивается сквозь джинсы.
— Спасибо.
Я подкладываю под себя голубую ткань с начесом и провожу взглядом вдоль Пятой авеню, пока не натыкаюсь на мерцающие огоньки отеля «Стенхоуп». Г.С. вытаскивает из бумажного пакета мороженое в белой коробочке.
— Ну, как работается на девятом этаже?
— Тоскливо и странно. В этой квартире столько же праздничного тепла, сколько в морозилке, а снеговик бедняги Грейера в одиночестве висит в его шкафу, потому что она не позволяет ему повесить игрушку где-то еще.
— Да, она всегда казалась мне слишком нервозной.
— Ты и понятия не имеешь, каково это, а с проклятыми праздниками… уж лучше каждый день заниматься строевой подготовкой под началом сержанта…
— Да ну, неужели все так плохо? — удивляется он, подталкивая меня коленом.
— Прости?
— Я часто сидел с детьми именно в этом доме. Покормишь их, поешь сам, поиграешь в игры…
— О Господи, какое отношение это имеет к моей работе? Я провожу с этим ребенком больше времени, чем его собственные родители!
Я чуть отодвигаюсь от Г.С. и обиженно шмыгаю носом.
— А как насчет уик-эндов?
— У них кто-то есть в Коннектикуте. Они остаются с ним наедине только по пути туда и обратно, да и то по ночам, когда он спит! И никогда не собираются всей семьей. Я думала, они ждут праздника, чтобы побыть вместе, но нет! Миссис N. целыми днями в бегах, а нас гоняет по всему городу, лишь бы выпихнуть собственного ребенка из дома!
— Но сейчас повсюду столько классных развлечений, особенно для малышни!
— Ему четыре года! Он заснул на «Щелкунчике», «Рокетс» напугали его до смерти, а пока мы три часа ждали в очереди, чтобы посмотреть на Санту в «Мэйси», бедняга весь покрылся крапивницей. Но в основном мы торчим в очередях в туалет. Повсюду. И такси не найдешь, и…
— По-моему, ты определенно заслужила мороженое, — объявляет Г.С, вручая мне ложку. Меня одолевает смех.
— Извини, но за последние сорок восемь часов я впервые говорю с человеком, не нагруженным пакетами. Просто это Рождество меня немного достало.
— Не говори так! Подумай, какое это чудесное время года! И нам определенно повезло жить в большом городе: столько огней и людей вокруг.
Он показывает на сверкающие рождественские украшения вдоль Пятой авеню.
Я тычу ложечкой в мороженое и гоняюсь за карамельным завитком.
— Ты прав. Еще две недели назад я бы сказала, что это мой любимый праздник.
Мы передаем друг другу мороженое и любуемся рождественскими венками в окнах «Стенхоупа» и маленькими белыми лампочками, горящими над навесом.
— Похоже, ты из тех, кто любит праздники.
Я краснею.
— Ну… День древонасаждений, пожалуй, единственный, когда я отрываюсь на всю катушку.
Он придвигается ближе.
— Все еще считаешь меня мудаком?
— Я никогда не говорила, что ты мудак, — улыбаюсь я в ответ.
— Вернее, мудак по ассоциации.
— Скорее…
АААААААА!!! ОН МЕНЯ ЦЕЛУЕТ!!!!!!
— Привет, — тихо говорит он, почти касаясь моего лица губами.
— Привет.
— Не можем мы, ну пожалуйста, начать сначала и навсегда-навсегда забыть «Доррианс»?
Я снова улыбаюсь.
— Привет, я Нэн…
— Няня! Няня!
— Она самая. Что?
— Твоя очередь!
Бедный Грейер, ему в третий раз приходится возвращать меня со ступенек Метрополитен-музея, где мой мозг, кажется, постоянно обосновался.
Я передвигаю пряничного человечка из оранжевого квадрата в желтый.
— Так и быть, Гров, но это последняя партия, а потом придется примерить одежду.
— О Господи!
— Ну же, не капризничай, это очень весело. Можешь устроить для меня небольшой показ мод.
На кровати громоздится весь гардероб Грейера, оставшийся с прошлого лета, и мы пытаемся определить, что еще годится для носки: нужно же как следует снарядить его к каникулам. Я понимаю, что ему вряд ли захочется проводить таким образом свой последний день со мной, но приказ есть приказ.
Убрав игру, я становлюсь на колени и помогаю ему надевать и снимать шорты, рубашки, плавки и самый крохотный в мире синий блейзер.
— Ой! Слишком мала! Больно! — ноет он, оглядывая ручонки, перехваченные, как сосиска в булке, резинками белой футболки «Лакост».
— Ладно-ладно, я уже снимаю, потерпи.
Я извлекаю его из футболки и протягиваю крахмальную сорочку от «Брукс бразерс».
— Эта мне не слишком нравится, — говорит он, покачивая головой, и медленно добавляет: — Думаю… из нее я уже вырос.
Я осматриваю пуговки на рукаве и жесткий воротничок.
— Тут ты прав. Действительно вырос. Наверное, тебе больше не следует ее носить.
Я заговорщически подмигиваю, складываю отвергнутую одежку и присоединяю к груде таких же.
— Няня, мне скучно, — хнычет он, сжимая ладонями мои щеки. — Больше никаких рубашек. Давай поиграем в «Кэнди лэнд»!
— Ну пожалуйста, еще разочек, Грейер!
Я натягиваю на него блейзер.
— А теперь пройдись по комнате, туда и обратно! Давай посмотрим, какой ты шикарный!
Он смотрит на меня как на сумасшедшую, но все же отходит, оглядываясь каждые несколько шагов, дабы убедиться, что тут нет никакого подвоха.
— Ну же, малыш, жми! — ору я, когда он доходит до стены.
Грейер оборачивается и с подозрением взирает на меня, пока я не вскидываю воображаемую камеру и начинаю делать снимки.
— Давай, малыш, давай! Ты просто класс! Покажи, на что способен.
Он картинно раскидывает руки.
— Йо-хо! — визжу я, словно Арнольд Шварценеггер, который уронил свое полотенце, выходя из ванной.
Грейер хихикает и принимает театральные позы.
— Ты веикоепен, даагой, — картавлю я театрально и, наклонившись, чтобы снять блейзер, чмокаю воздух возле его щек.
— Ты правда скоро вернешься, няня? Завтра?
— Давай еще раз взглянем на календарь, чтобы проверить, сколько времени у тебя уйдет на Багамы…
Мы склоняемся над Календарем Няни, сделанным мной собственноручно.
— А потом Аспен, где будет настоящий снег и ты сможешь кататься на санках и лепить снежных ангелов и снеговиков. Вот увидишь, как там будет весело!
— Где вы? — окликает миссис N.
Грейер мчится в холл, а я задерживаюсь, чтобы сложить последнюю рубашечку, и только потом иду следом.
— Как прошел день? — жизнерадостно осведомляется она.
— Грейер очень хорошо себя вел. Мы примерили все, — сообщаю я, прислонившись к косяку. — Те вещи, что на постели, можно брать с собой.
— Превосходно! Большое вам спасибо.
Грейер подпрыгивает перед миссис N. и дергает ее за шубу из норки.
— Пойдем смотреть мое шоу! Скорее!
— Грейер, о чем мы договаривались? Ты помыл руки? — спрашивает она, уклоняясь от объятий.
— Нет, — признается он.
— Как же в таком случае можно трогать мамину шубу? А теперь посиди спокойно. У меня для тебя сюрприз от папы!
Она принимается рыться в пакетах и вытаскивает ярко-синий тренировочный костюм.
— Ты ведь знаешь, что в будущем году пойдешь в школу для больших мальчиков? Папе очень понравился Колледжиет.
Она вертит в руках костюм, чтобы показать ярко-оранжевые буквы. Я выступаю вперед и помогаю Грейеру натянуть его через голову. Она отступает, пока я закатываю рукава вокруг запястий аккуратными пончиками.
— О, папа будет так счастлив!
Грейер в полном восторге, он разводит руками и принимается выламываться, как в спальне.
— Милый, не маши руками, — сокрушенно замечает мать, — это неприлично.
Грейер вопросительно смотрит на меня. Она замечает его взгляд.
— Грейер, пора прощаться с няней.
— Не хочу! — упрямится он, вставая перед дверью и скрещивая руки.
Я снова встаю на колени:
— Всего на несколько недель, Грейер.
— НЕЕЕЕЕТ! Не уходи! Ты пообещала поиграть со мной в «Кэнди лэнд»! Сама обещала!
По его щекам уже катятся слезы.
— Эй, хочешь свой подарок сейчас? — спрашиваю я. Подхожу к чулану, набираю воздух в легкие, изображаю сияющую улыбку и вынимаю пластиковый пакет, который еще утром принесла с собой. — Это для вас. Веселого Рождества! — говорю я миссис N., протягивая сверток из «Бергдорфа».
— О, что вы, не стоило, — произносит она, кладя сверток на стол. — У нас тоже кое-что есть для вас.
— Неужели? — ахаю я с притворным удивлением.
— Грейер, пойди принеси подарок для няни. Он убегает. Я отдаю ей еще один сверток.
— А это для Грейера.
— Няня, вот твой подарок, няня! Веселого Рождества, няня! — тараторит Грейер, отдавая мне коробочку с эмблемой «Сакса».
— Большое спасибо.
— А где мой? Где мой? — подпрыгивает он.
— У твоей мамы, и можешь открыть его, когда я уйду.
Я торопливо накидываю пальто, поскольку миссис N.
уже держит лифт.
— Веселого Рождества, — говорит она на прощание.
— До свидания, няня! — кричит Грейер, беспорядочно размахивая руками.
— До свидания, Грейер! Веселого Рождества.
У меня не хватает терпения дождаться, пока лифт спустится вниз. Я воображаю Париж, и сумочки, и бесконечное множество поездок в Кембридж. Но сначала раскрываю открытку и читаю:
Дорогая няня! Не знаю, что бы мы делали без вас!
С любовью, семья N.
Я разрываю упаковку, вскрываю коробочку и начинаю рыться в цветных бумажных салфетках.
Никакого конверта. О Боже, никакого конверта!
Я переворачиваю коробочку. Тонны салфеток разлетаются в разные стороны, и наконец на пол лифта с легким стуком падает что-то черное и мохнатое. Я падаю на колени и набрасываюсь на это черное, как собака на кость. Разгребаю яркую груду салфеток, нахожу свое сокровище, и… и… и… это меховые наушники. Всего лишь наушники.
Только наушники.
Наушники!
НАУШНИКИ!!!!!
Глава 5
ПЕРЕДЫШКА
Нянюшка считала, что О'Хара принадлежат ей телом и душой, что их секреты — ее секреты, и малейшего намека на тайну оказывалось достаточно, чтобы она пускалась по следу не менее самозабвенно, чем гончая.
Маргарет Митчелл. Унесенные ветром
— Бабушка повсюду тебя ищет! Пора разрезать торт, — объявляю я отцу, входя в бабушкину гардеробную, где он наслаждается краткой передышкой от шумного празднования Нового года, совмещенного на этот раз с его пятидесятилетним юбилеем, устроенного бабушкой для «единственного сына, которым одарил Господь».
— Быстро закрой дверь! Я еще не готов: слишком много народа.
Несмотря на раскованно-богемную обстановку вечеринки, большинство художников и писателей, собравшихся здесь, сочли нужным надеть смокинги, единственное, что, как настоятельно подчеркивал отец, он никогда на себя не напялит. Ни за что. Ни ради кого!
— Кто мы, спрашивается, чертовы Кеннеди? — последовал вполне резонный ответ на попытку бабушки убедить его в необходимости надеть вечерний костюм.
А вот меня не нужно дважды просить влезть в платье, наоборот, я безумно рада редкой возможности отдохнуть от /Своих свитеров с джинсами и выглядеть истинной леди.
— Правда, я не слишком сильна в уговорах, зато явилась с дарами, — говорю я, протягивая ему бокал с шампанским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38