Тот озадаченно повертел карабин в слегка подрагивающих руках.
— Да он ведь и с предохранителя даже не снят! — наконец заметил второй эксперт.
Голова тут же закатил Мелкому увесистую затрещину:
— Что, стервец, чистеньким хочешь остаться? Или зассал?
Мелкий, у которого от удара сильно мотнулась голова, ничего не ответил.
— Убью, падла! — Голованов обрушил на него град ударов.
Тот, наконец опомнившись, попытался прикрыть руками лицо.
— Погоди, Голова! — Умник тронул его за плечо. — Дай ему еще разок, пусть тоже выстрелит, и дело с концом. — Он забрал из рук Дрына карабин Мелкого и протянул тому:
— Бери!
— Не возьму… — чуть слышно пискнул тот, пятясь от протянутого ему оружия.
После этого на него разом заорали уже все участники бойни:
— А ну, давай!.. Что, самый умный?!. Сейчас самого похороним!.. Стреляй, гаденыш!..
Мелкий со страхом смотрел на разъярившихся товарищей, которые неожиданно превратились в настоящих зверей, и чувствовал, что до исполнения их угрозы закопать и его самого — не так уж и далеко.
Ша! — Голова поднял руку, обеспечив тишину. — Или ты сейчас выстрелишь, или мы тебя привяжем вместо него. — Он кивнул в сторону мертвого мужичка и вновь протянул оружие Мелкому. — Держи, последний раз тебе говорю.
Тот, с испугом глядя на окружающие его злобные лица и не находя в них ни капли сочувствия, осторожно, словно карабин был сделан из хрупкого стекла, принял его из рук главаря.
— Теперь снимай с предохранителя, — жестко наставлял его Голова, — поднимай и целься. — Он с удовлетворением убедился, что Мелкий подчинился его командам. — Точнее, точнее!
— Он сам помог направить ствол под нужным углом. — Пли! — вдруг неожиданно заорал он в самое ухо перепуганного парня, и тот, зажмурив глаза, выдал сразу три выстрела подряд.
Голованов сейчас же подскочил к трупу и сделал вид, что внимательно ищет входные отметины на его теле, хотя ясно видел, что перед самыми выстрелами карабин Мелкого опять увело в сторону. Через некоторое время он восторженно заорал:
— Есть! Две из трех все же всадил! Молоток! — Он одобрительно огрел Мелкого по спине, а тот, съежившись при словах Головы о его попадании, отвернулся в сторону и его тут же вывернуло наизнанку — оказавшийся рядом Сокол едва успел отдернуть руку. Этим он вызвал цепную реакцию и теперь уже Сокол с Умником, отвернувшись, начали усиленно извергать из себя остатки так и не прижившегося до конца алкоголя. Сдержались только Дрын с Головой, хотя последнему это далось с большим трудом — преодоленная было тошнота неумолимо подступила вновь…
Через некоторое время компания уже сидела в блиндаже и с жадностью, без всякой закуски, которая все равно никому не лезла сейчас в глотку, допивала оставшуюся водку. Голова, без устали меля языком, внимательно приглядывался к Мелкому, стараясь делать это незаметно — поведение подельника его очень беспокоило. Когда того, наконец, забрало от выпитого и парень поднял понуро опущенную голову, попытавшись вступить в разговор, главарь перевел дух. Он боялся, как бы этот щенок не расклеился и не начал плакаться про содеянное где-нибудь на стороне. Вообще-то Голованов был настроен весьма решительно, он чувствовал, что мог бы и Мелкого в случае чего отправить вслед за бомжом — сейчас, запив впечатления совершенного преступления водкой, все произошедшее недавно уже не казалось таким уж страшным, как это было вначале, наоборот, все это уже будоражило кровь. Он чувствовал себя каким-то зверем, вкусившим теплой крови своей первой жертвы. По хищному выражению, появившемуся в глазах у друзей, он с облегчением понял, что они испытывают примерно то же самое. Теперь им действительно совсем не было страшно, а некоторые эпизоды даже смаковались быстро напившейся шайкой:
— А как он дернулся под выстрелами, ты видел!.. А этот… Голова… Ты, говорит, будешь расстрелян! Ха-ха-ха!
А вы видели, как он обмочился со страху?.. А ты помнишь… — Каждая новая фраза встречалась оглушительным ржанием подвыпивших парней и даже Мелкий под конец заявил с пьяной гордостью:
— Ну что скажете?.. Два из трех-то я попал, а?..
Под конец Голованов вспомнил, что тело бомжа надо бы зарыть, но сейчас никому не хотелось этим заниматься. Решили закопать его на следующий день, только надо будет набрать еще водки — ведь завтра тот будет уже совсем холодным, и как тогда к нему прикасаться… На какое-то время после этих кем-то высказанных слов нависла угрюмая тишина, отозвавшаяся у каждого холодком внутри, и только Дрын пьяно заявил:
— А мне по херу! Я когда дядьку хоронил, матери все-все помогал делать. Я даже и обмывать умею…
— Ну, уж его-то мы обмывать не будем, перебьется, — шуткой разрядил обстановку Голова и все с облегчением заржали вновь…
— А, вспомнил наконец-то! — позлорадствовала жена Мышастого, который посетил ее будуар, расположенный в особняке как можно дальше от его спальни. — Не прошло и полугода, как ты вспомнил-таки о моей просьбе. — Она явно пыталась его завести, чтобы с головой окунуться в приятные волны так обожаемых ею скандалов. — Ну, и что ты от меня хочешь?
Мышастый, стараясь скрыть нарастающую снежным комом брезгливость, смотрел на свою дражайшую половину… Альбина Георгиевна сидела перед трехстворчатым зеркалом, расположенном в своей как всегда неприбранной спальне с неприбранной постелью, измятыми одеялами, разбросанными там и сям в живописном беспорядке вещами, а из-под кровати даже торчал — он вначале просто не поверил своим глазам — ночной горшок!
А вот это что-то новое, — подумал он и хотел было открыть рот, чтобы спросить, с каких это пор она так обленилась, что ходит уже едва ли не под себя, но в последний момент усилием воли сдержался — ведь такая оплошность с его стороны послужит прекрасным поводом для истерики, которого она наверняка с нетерпением дожидается. Внимательно наблюдая за ее крупными дряблыми руками, сноровисто втирающими в обвислые щеки какую-то дрянную массу, по виду напоминающую творог перемешанный со сметаной, только какого-то отталкивающего серого цвета, он удивился — этой комковатой дряни, по его мнению, самое место в мусорном ведре. Ее даже в руки было бы взять противно, а уж чтобы втирать такое в лицо… Но и про дрянь эту, он естественно, ничего не спросил, отметив еще только, что жена, как всегда, в своих любимых бигуди, которые служили ей, если он только не ошибался, не один десяток лет. Они не подвергались никаким изменениям, их место так и не заняли какие-нибудь новые, красивые, импортные, хотя он и понятия не имел, существуют ли такие вообще. Нет, это были старые добрые бигуди из дырчатого аллюминия, с почерневшими от грязи резиночками, которые, как он однажды случайно заметил, хранились в целлофановом мешочке рядом с каким-то мятым тряпьем в ее прикроватной тумбочке, под рукой…
Хоть бы любовника завела себе, что ли… — подумалось ему и эта мысль нимало его не смутила. На те деньги, что она от него получает на всякие расходы, могла бы найти не очень притязательного молодого хлыста — их сейчас развелось столько… Глядишь, и преобразилась бы в лучшую сторону. Нет, сам-то он в любом случае не намеревался с ней спать, что в последний раз делал лет этак с пяток назад. Для такого его шага не хватило бы никаких ее чудесных преображений — ни потеря веса, ни хоть тысячи пластических операций, ни возвращения с помощью волшебной палочки лет на десять назад — нет, это нежелание делить с ней супружеское ложе давно стало уже каким-то патологическим, но все одно, было бы чуть приятнее, заимей она другой вид. И на различных презентациях может не пришлось бы тогда с первых же минут сбагривать ее кому-нибудь на руки и убегать, изображая обилие срочных дел. И вообще…
— А хочу я то, — начал он, твердо про себя решив не отвечать ни на какие ее провокационные выпады, — что я только что у тебя спросил. Я хочу, чтобы ты напомнила мне — кому я там должен по твоей же просьбе помочь? У кого рванули дверь универсама или что там еще? — На самом деле он помнил фамилию этого человека — ну если не лично, так у секретарши где-то было помечено, — просто он хотел уточнить, не отпала ли необходимость в этой помощи. Тот мог передать это через Альбину, а она, естественно, забыть, и тогда он попадет не то что бы в глупое или неприятное, но абсолютно ненужное ему положение, как бы навязываясь этому… Как же его…
— Я уже сто раз тебе повторяла, — раздражено заявила супруга, закончив наконец втирать в щеки серую гадость и с восторгом разглядывая в зеркале результаты своей работы, — он приятель одной моей приятельницы, муж которой…
— В общем, его фамилия? — нетерпеливо переспросил Мышастый, с запоздалым ужасом отмечая, что совершил непоправимую ошибку, которая может привести к весьма печальным для него последствиям — он совершил немыслимое кощунство, — он перебил Альбину!.. Как ни странно, она не обратила на это внимания — может потому, что как раз увлеклась в этот момент перемешиванием в какой-то грязной на вид колбочке какой-то очередной целебной дряни. На сей раз это было что-то вроде вареного сгущеного молока, которое он любил когда-то в детстве.
— В общем, его фамилия Романов, — на удивление спокойно ответила жена и посмотрела содержимое склянки на свет. Мышастый вдруг виновато подумал, что возможно он ошибся и эта склянка не такая уж грязная. Может он просто пристрастен ко всему, что касалось его жены? Это было бы в высшей степени несправедливо — признал он, благодарный ей за то, что она без истерики позволила себя перебить, пусть даже возможно просто этого не заметила… — Да, именно Романов Сергей Георгиевич. Очень приличный и вежливый молодой человек.
— Ого, какая фамилия! — Он неожиданно развеселился. — Не из династии ли он бывшего нашего царя батюшки? — Глядя в ее бесцветные, холодные, какие-то рыбьи, что ли, глаза, он опять с запозданием — констатируя, что у него какая-то замедленная сегодня реакция, — вспомнил, что с некоторых пор его жена не входит в круг людей, с которыми можно обмениваться шутками. И раздражаясь от факта наличия целой серии допущенных им сегодня подряд промашек, решив, что терять ему теперь все равно нечего, попятившись к выходу, уже сжав в пальцах ручку входной двери, с отчаянием смертника, которому все уже далеко безразлично, с торжеством в голосе заявил:
— И вообще, ты ошибаешься. Это было никаких не полгода назад.
Ты мне рассказывала об этом совсем недавно. Неделю — ну, максимум десять дней!.. — Все! Дело было сделано, выстрел был произведен и Мышастый с отчаянным торжеством выставляемого из класса мальчишки, не смог отказать себе в последнем удовольствии — он хлопнул дверью! Ну, пусть не хлопнул, но закрыл ее чуть громче, чем обычно!
Вернувшись к себе в комнату, он произвел несколько телефонных звонков:
— Самойлов? — Это он говорил со своим заместителем, кабинет которого находился рядом с его личным, только имел отдельный вход, зато не имел молодой красивой секретарши и комнаты отдыха. Самойлов, в отличие от Ворона, был заместителем по легальной, чистой работе, требующей незаурядных умственных качеств, которыми он в полной мере и обладал. Услышав приветствие зама, он продолжил:
— Подбери мне все, что только возможно на… — Он секунду помедлил, вспоминая. — На Романова Сергея Георгиевича. Сделай распечатку к моему приезду. Все.
Затем он позвонил Бугаю, своему шоферу-телохранителю:
— Бугай? Ты где, уже в гараже? Да, да, подавай машину, я сейчас выхожу…
Выезжая с коротенького участка частной дороги на общую проезжую часть, Бугай проворчал:
— Когда же они дорогу-то в порядок приведут? А то трясет, качает… Как шторм, баллов этак в семь.
— А ты разве флотский? — с любопытством повернулся к нему Мышастый.
— А как же, Антон Алексеевич, — с некоторой даже обидой проговорил тот. — Что ж вы думаете, я сызмальства, да все по тюрьмам, что ли? Флотский я. Боцман. А Бугай — и кличка, и фамилия — совпало вот так.
— Борис Афанасьевич, верно? — поднапрягшись, блеснул своей памятью Мышастый.
— Верно, — на мгновение оторвавшись от руля, с уважением посмотрел на него Бугай. — Надо же, помните…
Мышастый припомнил, что действительно как-то раз в бане с любопытством разглядывал усеянное татуировками тело своего охранника и больше половины из них, как он успел заметить, было на морскую тематику. У него же самого хватило ума не сделать ни одной, — с удовлетворением подумалось ему. А то хорошо бы он выглядел по телевизору, когда его как-то раз с группой отдыхающих бизнесменов снимали на пляже для местных теленовостей.
— А сел-то за что, Афанасьевич? — полюбопытствовал он опять.
— Да за пустое, — оторвав от руля мощную лапу, отмахнулся тот, — с флота прямо и загремел. Ну, как водится, по пьянке… Выпили мы тогда сильно, поцапались… В кафе это было… — не умея произносить длинные речи, односложно бросал Бугай. — С офицерами, в общем, подрался… С нашими же, флотскими, из-за бабы. Хороша была девка, до сих пор помню… — Он с удовольствием причмокнул губами. — Ну, в общем, помял я их маленько. Вот и все дела. Говорю ж, пустое.
Мышастый про себя усмехнулся, представив, как именно «маленько» мог помять этих несчастных офицеров бывший боцман. Ему уже приходилось видеть того в деле и он прекрасно отдавал себе отчет, каким образом видится Бугаю это слово.
— И сколько? — коротко спросил он.
— Четыре дали, — так же коротко ответил Бугай.
— Четыре? — попытался что-то подсчитать в уме Мышастый.
— А когда же ты…
— Да потом еще накинули, — поняв недоумение патрона, объяснил Бугай. — Уже там, в тюряге… И пошло-поехало.
— Что? Там опять кого помял? — усмехнулся Мышастый.
— Да пришлось. Сами знаете, лезет шантрапа всякая.
— Да уж знаю, — подтвердил Мышастый.
— А вы, Антон Алексеевич, извиняюсь, сколько тянули? — опять повернулся к нему Бугай.
— Ладно, следи за дорогой, — беззлобно посоветовал шеф, закрывая тему…
В офисе на столе его уже ожидала компьютерная распечатка — все, что нашлось по этому самому Романову, которого угораздило попасть в жернова мельницы Лысого в общем-то по ошибке, но сам бедолага об этом не подозревал, а посему сейчас имелась возможность слегка его подоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107