Фиона очень напоминала отца Куин. Стройная фигура, блестящие голубые глаза, длинный, тонкий нос и круглые старомодные очки в металлической оправе, постоянно сползавшие на его кончик.
Куин взглянула на правую ногу старушки. Гипс шел от лодыжки до колена. Она сломала кость в двух местах, я теперь ей придется по крайней мере месяц провести в инвалидной коляске.
– Как ты себя чувствуешь, тетя? – спросила Куин. – Kaк поживает твоя нога?
– Я в порядке. – Фиона счастливо улыбнулась. – Ты теперь здесь. Буду чувствовать себя еще лучше.
Куин улыбнулась в ответ, пытаясь отогнать мучившее ее чувство вины. Она окружит тетушку любовью и вниманием, будет заботиться о ней все эти два месяца.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – сказала Элинор. Она подошла к вешалке и сняла с нее черное шерстяное пальто. Положив руку Фионе на плечо, женщина попрощалась: – До завтра.
Фиона подняла голову и, кивнув, улыбнулась своей подруге.
– Спасибо, что пришла, Элинор, – поблагодарил Питер, когда та вышла. – Для меня это очень важно.
– Ох, ну что вы! – ответила та, улыбаясь во весь рот.
Куин совершенно забыла о Питере. Раздражение охватило ее, когда она уловила собственнические нотки в его голосе. C какой стати он благодарит Элинор? Это ее семья. Именно она должна благодарить подругу тетушки.
«Для меня это очень важно», – про себя передразнила Куин Питера. С одной стороны, она понимала, что для негодования не было причин, но ничего не могла с собой поделать. Его небрежное замечание заставило ее почувствовать себя чужой.
Она смотрела на Питера исподлобья, недовольная собой. Словно почувствовав ее взгляд, он обернулся. Его холодные зеленые глаза бесстрастно изучали ее какое-то время. Потом он снова повернулся к Фионе.
Куин никак не могла понять, что с ним было не так. Да, она не роковая женщина, но мужчины находили ее по крайней мере привлекательной. Питер же явно испытывал к ней антипатию. Ей снова стало интересно, почему он ее так невзлюбил. Потом Куин стало интересно, почему она вообще об этом думает.
Питер показал на сумки:
– Фиона, я отнесу это наверх. Где ее комната?
– В этом нет необходимости, – возразила Куин. – Я отнесу их сама.
Она просто хотела, чтобы он ушел, но Питер даже не удостоил ее взглядом.
– В какую комнату мне все это отнести? – повторил он. Куин открыла рот, чтобы сказать что-нибудь резкое, но тетя опередила ее:
– Третья дверь налево.
Легко подхватив багаж, будто сумки ничего не весили, Питер прошествовал в холл. Сначала было слышно, как он тяжело ступал в своих кроссовках по непокрытым ступенькам, а потом, как скрипнули половицы на втором этаже.
– Питера послал сам Бог, – сказала тетя. – Последние два дня, как меня выписали из больницы, он был особенно внимателен. Сходить принести что-то, помочь по дому, ты же понимаешь.
И снова Куин почувствовала себя виноватой. Она сделала все возможное, чтобы приехать как можно скорее, но все равно оказалась дома слишком поздно. Прошло уже десять дней с тех пор, как тетя упала, а ей сообщили обо всем только три дня назад.
– Надеюсь, вы подружитесь, – продолжила тетя. Наверху раздавались шаги Питера. Куин чуть было не сказала, что ей трудно представить этого неприятного субъекта своим другом, но передумала. Он хорошо относился к тете. С ее стороны было очень нелюбезно не испытывать благодарности. Конечно, теперь, когда она снова дома, его помощь не понадобится.
Куин услышала, как Питер тяжело спустился по лестнице и через мгновение вошел в гостиную. И снова не обращая внимания на Куин, он обратился к тете:
– Как я понимаю, вам не терпится наверстать упущенное. Я загоню машину в гараж и пойду к себе.
Его комната, хоть и была частью дома, выход имела на улицу. Давным-давно дверь, соединяющую комнату с домом, замуровали. Теперь Питеру приходилось обходить дом и входить в свое жилище через боковое крыльцо.
– Но, Питер, я рассчитывала, что ты останешься к ужину. Элинор помогла мне приготовить твое любимое блюдо – рагу по-ирландски.
– Спасибо, но думаю, что тебе и… Куин хочется побыть вдвоем.
– С клецками, – добавила Фиона. В ее пронзительных голубых глазах светился озорной огонек.
Питер ухмыльнулся, и Куин поразилась перемене в его лице. Вся его суровость улетучилась, он помолодел на несколько лет.
Она думала, что ему уже около сорока, но теперь поняла, что ошибалась. Ему было не больше тридцати пяти.
Видя, как трепетно он относится к тете, Куин была готова простить ему грубость и неприветливость. Может, у него просто был плохой день? К тому же вряд ли ему доставило удовольствие ехать в аэропорт в такой холод. Человек невиновен, пока не доказана его вина, поэтому она изо всех сил постарается быть с ним милой. Если не ради себя, то хотя бы ради тети.
– Ты действительно знаешь, чем можно соблазнить мужчину. – В его голосе слышалась мягкость, которой не хватало, когда он обращался к Куин. – Думаю, мне все-таки лучше уйти. У меня размораживается стейк, а в микроволновке лежит огромная печеная картофелина.
– Ну что ж, спасибо за то, что встретил Куин.
– Не стоит благодарности.
Питер наклонился и чмокнул Фиону в щеку, потом повернулся к Куин. Улыбка погасла, и глаза снова превратились в колючие зеленые льдинки.
– Был очень рад познакомиться с вами, – холодно сказал он.
Прежнее раздражение и негодование вернулись к ней с удвоенной силой. Но она постаралась, чтобы голос не выдал ее Эмоций.
– Я ценю, что вы приехали за мной.
– Говорю же, не стоит благодарности.
Он снова улыбнулся Фионе и вышел.
Куин почувствовала облегчение. Выкинув Питера Кимбла из головы, Куин подошла к тете:
– Дорогая тетя Фиона. Я так рада, что я снова здесь. Старушка снова заключила племянницу в объятия. Куин вдохнула знакомый запах пудры. Как она скучала по тетушке все эти годы!
Возможно, она нервничает и не находит себе места из-за предстоящей встречи с Робертом и Морин.
Возможно, ей жаль, что она так долго не появлялась дома. И, возможно, она сожалеет, что именно несчастье, случившееся с тетей Фионой, привело ее в Шагрин-Фоллз.
Но, несмотря на все это, Куин была невероятно рада находиться здесь, с женщиной, которая любила и воспитывала ее в то время, когда она отчаянно в этом нуждалась. Так что она крепко обняла тетю в ответ, поцеловала ее в морщинистую щеку и аккуратно высвободилась из ее объятий.
– Кажется, ты что-то говорила про рагу по-ирландски? Тетя сняла очки и украдкой вытерла слезы. Если бы Куин сама не была так же взволнована, она бы засмеялась. Фиона гордилась тем, что никогда не плакала. «Нельзя впустую растрачивать слезы», – любила повторять она. Когда Куин была маленькой и плакала из-за чего-то, тетя бежала за чашкой со словами: «Подожди-ка, не будем терять эти слезы!» Она подставляла чашку к подбородку Куин, чтобы не потерять ни слезинки, и слезы высыхали как по волшебству.
Вспомнив это, Куин улыбнулась и тихо сказала:
– Может, принести чашку? Надев очки, Фиона резко ответила:
– Не надо никаких чашек. Ты проголодалась?
– Умираю от голода. Не могу есть во время полета.
По правде говоря, она слишком нервничала, чтобы есть. Фиона прищурилась.
– Сними-ка пальто и дай мне взглянуть на тебя. Готова поспорить, ты совсем похудела. Куин выполнила ее просьбу.
– Я так и думала. Слишком тощая. Ну, ты попала в надежные руки. Глазом не успеешь моргнуть, как поправишься.
– Я вся в тебя, ты же знаешь, – сказала Куин.
– Ничего подобного! – заявила тетя. – Даже во времена своей молодости я не была такой хорошенькой! – В ее голубых глазах снова мелькнул озорной огонек. – Да что происходит с мужчинами по ту сторону океана? Я думала, у шведов хороший вкус. Почему у тебя до сих пор нет пары?
– У меня есть пара, – сказала Куин, – только он не швед. Он американец, дипломат при министерстве иностранных дел.
Как только эти слова сорвались с губ, ей захотелось дать себе пинка. Проклятие! Она ведь еще ничего не решила насчет Джима.
– Чудесно, Куин! Это серьезно?
– Не знаю. Собираюсь обдумать, пока я здесь.
Джим Джордан хотел жениться на Куин, и она пообещала дать ему ответ по возвращении. Фиона кивнула.
– Пойдем на кухню поужинаем, и ты сможешь мне все рассказать. – Она широко улыбнулась. – И о своем парне тоже.
Глава 2
Соблазнительные запахи доносились из задней части дома, где располагалась большая старомодная кухня. Из маленькой гостиной Куин проследовала за тетиным инвалидным креслом по коридору на кухню. «О, как мне этого не хватало», – думала она, в то время как взгляд ее скользил по комнате. Привычная домашняя обстановка: поцарапанное кленовое кресло-качалка около камина, старая пестрая кошка Дейзи, дремавшая у огня. Медный чайник на плите, кастрюля с дымящимся рагу, помидоры на подоконнике над раковиной, выцветший линолеум на полу, плетеные коврики, которые тетя производила в невероятном количестве – некоторые она даже посылала Куин в Стокгольм.
Везде, где останавливался взгляд, Куин видела что-то знакомое, что-то вызывающее воспоминания, трогающее сокровенные струны ее души.
Тетушка подъехала к плите и попыталась помешать рагу.
– Перестань, тетя Фиона! – Куин потянулась за деревянной ложкой. – Я сама.
– Ненавижу это, – пробормотала старушка. – Почему так получается? Ведь я всегда думала о том, как ты приедешь и я буду заботиться о тебе. А получилось наоборот.
– Мне нравится о тебе заботиться.
– Если бы я не сломала эту дурацкую ногу, – продолжала ворчать тетя, – рагу стояло бы на столе в мгновение ока.
Покачав головой, Фиона подъехала к столу. Она довольно терпеливо ждала, пока Куин помешала пищу, выключила газ и начала накрывать на стол. Куин разложила еду по старинным тарелкам из голубого китайского фарфора, которые принадлежали ее семье с незапамятных времен.
Ставя их на стол, Куин улыбнулась. «В мгновение ока». Она не слышала этого выражения с тех пор, как покинула Шагрин-Фоллз. Нарезав свежеиспеченный хлеб – несомненно, работа Элинор, – Куин опустилась на один из кленовых стульев, стоявших у стола.
Она коснулась клеенки на фланелевой подкладке, которой тетя всегда покрывала стол, чтобы защитить мягкую древесину. Ее взгляд задержался на вращающемся подносе в середине стола. На нем стояли перечницы, солонки, подставка для бумажных салфеток, сахарница и стеклянный стаканчик с чайными ложечками.
Все осталось по-прежнему.
Куин была дома. В своем гнездышке на День благодарения.
И на Рождество.
Перед домом группа деревьев образовывала треугольник. Сколько раз за прошедшие годы Куин представляла их увешанными новогодними игрушками и сверкающими огнями! В памяти всплывал образ людей, поющих хоралы при свете свечей – традиция в их городке. Сколько раз представляла она давку и сутолоку на Мэйн-стрит, волнение и ожидание праздника, которыми, казалось, был пропитан воздух!
Каждый год она тосковала по дому, тосковала по огромной голубой ели, растущей во дворе перед домом, опутанной сотнями крошечных белых огоньков, тосковала по запаху сосновой хвои, жареной индейки и тыквенного пирога.
Рождество!
Время любви и надежды, но также и напоминание о самом болезненном периоде в ее жизни. Сладостно-горькие воспоминания о последнем Рождестве в Шагрин-Фоллз охватили ее, но она постаралась отогнать их от себя.
Сейчас не время вспоминать то Рождество. Позже, в одиночестве, она сможет подумать о прошлом, если захочет. Подумать о сестре и ее муже и обо всем, что произошло между ними.
Только не сегодня. Сейчас ей хотелось насладиться радостью от пребывания дома.
Но было трудно оставаться счастливой, потому что неприятные чувства, которые Куин, казалось, давным-давно поборола, отказывались покинуть ее, и, оглядываясь назад, она чувствовала себя слабой и уязвимой.
Куин убеждала себя, что волновалась потому, что очень скучала по тете и по дому, а болезненные воспоминания и мысли о том, что завтра она, возможно, увидит Роберта, не имели никакого отношения к ее нервозности. О Боже, пусть это окажется правдой!
– Ну же, девочка, ешь.
Тетя пристально взглянула на племянницу.
Куин очнулась от своих мыслей.
– Извини, тетя Фиона. Я как раз вспоминала… о многом.
Ясные глаза старушки, казалось, заглянули Куин прямо в душу. Ее взгляд смягчился.
– Все будет хорошо, поверь мне. Куин сглотнула.
– Правда?
– Да, сама увидишь. – Тетя улыбнулась, в ее глазах светилась неподдельная любовь. – Ты сильная, девочка. Ты справишься.
Куин ощутила прилив ответной любви. Тетя всегда понимала ее чувства. Слова для этого были не нужны. Родители Куин погибли из-за того, что их лодка потерпела крушение на озере Эри. В тот день Фиона утешала и ее, и Морин, хотя понимала, что шестилетняя Куин нуждалась не только в объятиях и поцелуях. Она посадила ее к себе на колени и прошептала:
– Не бойся, Куин. Я всегда буду тебя любить и никогда не оставлю тебя.
С тех пор их связывали особые узы. Куин потянулась через стол и сжала тетину руку.
– Я люблю тебя, – мягко сказала она. – Извини, что я так долго не приезжала домой.
– Не важно. – В голосе тетушки слышались хриплые нотки. – Теперь ты дома. Вот и все, что имеет значение.
* * *
Куин лежала в кровати, уставившись в потолок. Она считала завитки в узорах, которыми тот был расписан, и лениво размышляла, сколько раз она делала то же самое раньше.
В окна лился солнечный свет. Вчера вечером она не позаботилась о том, чтобы закрыть ставни. Тетя временно переехала в комнату на первом этаже. После того как Куин помогла старушке улечься в постель, она разделась в большой старомодной ванной комнате, долго лежала в горячей ванне, а затем на цыпочках прошла в залитую лунным светом спальню. Она совсем обессилела, но, даже забравшись в старую кровать и зарывшись в одеяла, долго не могла заснуть. Воспоминания отказывались оставить ее в покое.
Она взглянула на часы, лежавшие на прикроватном столике. Уже девять! Боже мой, она собиралась встать намного раньше! Куин откинула одеяла и вылезла из постели. Всего день дома, а уже не справляется с заботой о тете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19