Потирая ручки, он ее ждет. Гарантирую, в пятьдесят у вас будут те же болезни, как у тех, кто ни в чем себе не отказывал.
Но зато у них все неприятности впереди, а у вас они сзади. Окружающие будут думать, что вам где-то под семьдесят, а вам всего сорок пять! Ловко вы их обманули! Поверьте: жизнь пройдет безболезненно, вы даже ее не почувствуете!

Фонограмма

– Простите, кого хороните?
– И не говорите! Сергея Дубинина! Художник. Сорок пять лет и вдруг ни с того, ни с сего – бац! Такое горе!
– Примите соболезнования. Простите, я могу обратиться с просьбой?
– Сейчас? Тут?
– Вы не поняли. Плачьте, убивайтесь, ни в чем себе не отказывайте! Нам бы подснять несколько крупных планов и звук.
– Не понял…
– Я корреспондент телевидения. Вот удостоверение. Левее от нас… Не оборачивайтесь. Хоронят Кувалдышева из мэрии, ну вы знаете…
– А при чем тут мы?
– Вечером по ЦТ репортаж с похорон. Человек столько сделал для города, но много официальных лиц, поэтому ни воплей, ни слез. Сухо, не по-людски.
– Так чем могу помочь?
– Надо показать, что для города это большая потеря, понимаете? А когда зрители видят – у гроба убиваются, всем ясно – хороший человек. Если нет – член Политбюро. Поэтому я бы хотел в похороны Кувалдышева вставить несколько крупных планов ваших похорон, вон у вас что творится! Конец света!
– Не понял. Плачем мы, а в гробу тот. Кто из них умер?
– Оба! Но телезрители увидят, как люди переживают потерю Кувалдышева.
– То есть, в гробу наш Сережа, а мы рыдаем, потому что умер Кувалдышев?
– Да нет, вы своим потом объясните. На экране будет несколько кадров, где вы не можете пережить потерю Кувалдышева. А на самом деле вы плачете как будто над своим горем.
– Что значит, «как будто»?
– Оговорился. Я же не прошу вас отойти от своего гроба, подойти к соседнему!
Просто несколько крупных планов. Слушайте, это, наверно, вдова. Третий раз в обморок лицом в грязь. Великолепно! Такой кадр пропадает!
– Слушайте, вы в своем уме! Мы что, плакальщики, рыдать на чужих похоронах?!
Все знают, что мы хороним Сережу, и вдруг вечером по телевизору вдова увидит, что, оказывается, она хоронила не мужа, а Кувалдышева!
– Согласитесь, лучше рыдать на похоронах чужого мужа, чем своего.
– Но умер-то ее муж!
– И слава Богу! Я прошу только об одном – дайте подснять крупно ваше горе! Вы же не прикидываетесь?
– Нет.
– Все честно: вы плачете, вас снимают.
– Но вы хотите, чтобы мы рыдали над Кувалдышевым!
– Мне на него вообще плевать! Но меня просили показать, какое горе!
– Ну так и снимайте их горе.
– Разве это горе? Лица официальные, как на собрании. Вы бы хотели, чтобы над вашим гробом стояли с такими физиономиями?
– Я не умер!
– Конечно. Когда видишь такие постные рожи, умирать не хочется! Так мы договорились?
– Отстаньте! Задурили голову. На душе было так тяжело, теперь черте что!
Никаких крупных планов! Кувалдышев там, мы тут. У каждого своя компания!
– Вон у вас женщина ревет белугой! Какой звук! Кто она?
– Мать покойного!
– Ах как она… Ладно, иду вам навстречу. Запишем только звук. Лица их, звук ваш. По звуку никто не узнает, кто над кем рыдал. Давайте прикреплю микрофон.
Бегите, а то у ваших слезы кончатся!
– Какой вы… Ничего святого!
– Работа такая. -…А когда репортаж?
– Сегодня где-то в 22.45 по второй программе.
– Выходит, все увидят, как хоронят его, а звук на самом деле наш.
– Опять! Никто не узнает!
– Обидно. Все-таки звук – это память. На поминках поставили бы кассету и будто Сережа с нами.
– Ради Бога! Кассету я дам!
– А как докажешь, что плакали именно мы? Я не могу сейчас подойти к родным и сказать: плачьте за двоих, нас записывают для чужих похорон!
– Да, это бестактно.
– Слушайте, у вас в конце титры будут: ну там оператор, режиссер, редактор, звукорежиссер…
– Конечно.
– Чтобы все было честно, дайте в конце наши фамилии, сейчас запишу. Только не вздумайте писать: плакали такие-то… Просто напишите: съемочная группа благодарит таких-то. А я своим объясню, что это мы и есть.
– Как скажете.
– Вот список.
– Учтите, дубля не будет. Сами понимаете, второй раз хоронить никто никого не будет. Поэтому убивайтесь с полной отдачей, как будто видите его в последний раз.
– Не беспокойтесь! Такого горя вы еще не видели! Серегу так любили, второй раз хоронить не придется.

Старость

– Люсенька, мы вчера вместе в такси ехали после презентации, я к вам не приставал?
– Да вы что, Сергей Палыч, как можно!
– Анекдоты пошлые не рассказывал?
– Ничего подобного! Только о литературе говорили.
– И при этом не хватал вас за разные места ваши?
– Да за кого вы меня принимаете?!
– И не предлагал выйти на травку, поиграть в табун лошадей, при этом не ржал по-лошадиному разве?
– Сергей Палыч, да вы ничего не помните, наверное, были пьяны.
– Был пьян и не приставал?
– Ничем!
– Раньше за мной такого не замечалось! Значит, состарился…

Привязанности

Звери живут стаями, люди семьями. Кто завел себе жену, деток, кто рыбок, собачек. А все от страха. «Стану помирать, кто стакан воды подаст?» Рыбка, что ли? Но привыкают. Привязывается живое к живому незримыми нитями.
Нет, кто спорит, бессловесная тварь лучше твари словесной. Никогда поперек не скажет. Ее и ногой пнуть можно в сердцах.
А когда настроение хорошее, после еды, за ухом почесал – и кошке приятно, и руки вытер.
Отчего живность, повизгивая, на шею бросается? Жрать хочет. Вот основа привязанности: все хотят жрать. Кто дал пожрать, тот и любимый. И у людей тоже.
Малыш всосал любовь к родителям с молоком матери. Всосал молоко и с ним любовь.
Любовь – чувство благодарности за кормежку. Говорят, по Фрейду все через секс, а я говорю: все по Павлову через жратву. А после привязанность. После еды. Но привязанность – палка о двух концах. К тебе привязаны, и сам ты привязался. По Павлову у собаки при виде ученого с колбасой слюна выделяется. А у того ученого с колбасой при виде слюней собаки на глазах выделяются слезы умиления. Слезы и слюни висят по обе стороны привязанности.
А раз привязался ты сам, считай, влип. Терять больно. Чужой, ради Бога! А когда своя жена, сын, собака, рыбешка – жалко. Столько за долгие годы скормлено – и все, никакой отдачи.
Что с людьми делается! Сосед слег с инфарктом. А потерял-то всего-навсего таксу! Сотрудница пережила вуалехвостку на два дня. Невидимая миру нить. Когда умирают те, к кому привык, что-то обрывается внутри вместе с таксой.
Меньше потерь – меньше печалей.
Терять друзей, говорят, большое горе. А у кого нет друзей? Мысль улавливаете?
Чужое горе становится своей радостью!
Если честно, люблю ходить на похороны к незнакомым людям. Грех, конечно, но уж больно приятно! Все в слезах, убиваются, а тебе хоть бы что!
А дети? Как говорится, у-тю-тю! Сколько это «у-тю-тю» выпьет крови, пока на ноги станет. А встанет, допьет остальное. Наследники. Конечно, наследники, если родителей в гроб вгоняют.
Возьмем жен. Нет, плюсы есть, кто спорит? На сторону ходить не надо, случайные связи, как говорится, прямо тут на дому. И еда, и постирана. Есть с кого спросить за свою глупость. Удобно. Но потерять жену – такое горе!
Соответственно, не иметь жену – такая радость!
Вы спросите: «кто же пойдет за вашим гробом?» А этого я не увижу, поэтому, извините, плевать.
А за вами родные, близкие, собаки, рыбки и все в слезах. Плач, рев, лай. Но и вы этот реквием не услышите.
Верно, Сигизмунд? Куда подевался? Таракан у меня тут один. Неуловимый мститель.
Сколько раз тапком бил – все промахиваюсь. Представляете, какой должен быть глазомер, чтобы в день по сто раз промахнуться? Пусть живет…
Уж не к соседям ли перешел? У них свой есть!
Ничего, Сигизмунд, вернешься, куда денешься: сколько лет вместе. Интересно, кто за чьим гробом пойдет?
Сигизмунд, накажу! Ты меня знаешь…

Собачьи радости

Марго, добродушная псина черной шерсти с белой полосой вдоль спины жила у Бунькиных пять лет.
Щенка в ту лютую зиму всучил Юре окоченевший мужик, который трусил рядом с Бунькиным и, клацая зубами, как азбукой Морзе, передавал информацию:
«Это уникальная порода „бенгальский тигролов“. Их нет даже в Бенгалии, чудом остался один. Отдам с учетом обледенения организма за три тыщи рублей, иначе при вас дам дуба вместе с собакой. Не берите грех на душу.» Бунькин прибавил шагу:
– То, что «бенгальский» – допустим. А чем докажете, что тигролов?
– Полоса на спине чем не тигровая! А тихий, это с холоду, отогреется – зверь!
Клыки, как у слона бивни! Рвет в клочья танк. За три тысячи, ну!
Крохотный тигролов за пазухой тихо скулил, роняя льдинками слезы.
Мужик бубнил:
– При нем ни замков, ни дверей! Заменяет ОМОН!
Двухмесячный омоновец горестно взвыл и протянул лапку. Бунькин сдался.
Бенгальский тигролов оказался женского пола. Назвали Марго. Малышка ходила по нужде строго в одно место: на ковер, даже когда его замывали и вешали. Ела Марго все подряд, но на сладкое оставляла обувь. Однако Бунькины прощали ей все и мчались с работы домой, где их ждали, но как! При встрече хозяев ее буквально разрывало от счастья. Вынести мусорное ведро – три минуты туда и обратно, а у Маргоши истерика, будто вернулся после амнистии.
Словом, купите собаку и поймете, для чего живете на свете.
Что касается замены дверей и замков на собаку, тут были вопросы. Когда звонили в дверь, Маргоша разражалась чудовищным лаем, чтобы не сомневались: в доме «бенгальский тигролов». Но только вошли – все, ты гость! Маргоша, виляя хвостом, волокла тапки.
Возможно, Маргоша была незаменима при охоте на тигра. Но проверить не представлялось возможности. Тем более настали нелегкие перестроечные времена.
Маргоша вместе с хозяевами плавно перешла с деликатесов: молока, мяса, сыра -на макароны, капусту, хлеб. Однажды удрала, но вечером вернулась с куском мяса.
– Кормилица наша! – Бунькины тискали собаку. – Может, и правда тигролов?!
Но такая добыча была большой редкостью.
Юра, сознавая, что главный добытчик в доме не Маргоша, а он, ломал голову, где и как заработать?! Правда, было два варианта с виду простых, но увы, непосильных. В рэкетиры Юра не проходил по мягкости сердца и мускулов, а Ира стеснялась идти на панель. Других способов заработать на жизнь никто не знал.
Перед сном Юра, как обычно, выгуливал Маргошу в садике напротив дома. Волоча на поводке горбатого хозяина, неподалеку рыскал чудовищный пес, одной масти с Марго, только белая полоса не вдоль спины, а поперек. Можно было подумать, что животные произошли от одних родителей, только зачаты в перпендикулярных позах.
Собаки возбужденно обнюхивались, тыча носами в интимные места. Очевидно, так проще узнать, с кем ты имеешь дело. У людей глаза – зеркало души, у собак -наоборот.
Владелец пса внимательно поглядел на Маргошу:
– Погодите! У нас с вами одна порода! Морда, окрас! Сука?
– Она.
– Боже мой! Однополчане! Где вы были все эти годы! – горбатый раздул ноздри, обнюхивая Бунькина.
– Вы спутали. У меня «бенгальский тигролов».
– Сами вы бенгальский тигролов! Вылитый «доберман-мореход». Хотите сделаем бизнес?
– Хочу!
Горбатый схватил Юру за рукав:
– Сейчас за хорошую сторожевую, да еще какой ни у кого нет, можно снять тыщу долларов!
– Да ну?
– Точно! Наладим производство щенков…
Тут пес, заметив пьяного, рявкнул. Рык был устрашающим. Пьяный протрезвел, отдал честь и строевым шагом двинулся в обратную сторону.
– Хотите, скажу Колумбу «фас»? – предложил горбатый.
– Не надо! – Бунькин побледнел. – Неужели Маргоша доберман-мореход? Мухи не обидит!
– Не беда! У Колумба такие гены – с болонкой скрести, получится людоед!
Маргоша вертелась перед Колумбом как последняя шлюха, строила глазки и попки.
Колумба трясло от возбуждения.
Горбатый закурил:
– Настоящий мужик. С бабами ласков, к врагам беспощаден. И добросовестный. Три щенка настругаем, минимум! Одного за работу мне, вам остальные! Считайте, три тысячи долларов на ровном месте. Плюс удовольствие вашим и нашим. Пардон, когда у вас течка?
– Примерно через неделю.
– Отлично!
Колумб прислушался и кивнул.
Собачья свадьба вылилась в эротическую трагикомедию. Но это отдельная история.
Колумб и Горбатый, содрав за половой акт последние пятьсот долларов, больше не появлялись.
До родов оставалось два месяца. Маргоша подолгу сидела у окна, будто ждала суженого.
Юра подкармливал собаку разными вкусностями. То кусочек сыру притащит, то колбасной кожуры принесет. Он нежно гладил Маргошу, задумчиво щупая собачий живот.
– Ищешь блох? – спросила Ира.
– Прикидываю, сколько щенков поместится. Если расположить с умом… десять тысяч долларов в пузо влезет запросто.
– Кроме твоих щенков в животе у собаки внутренности. Вычти их.
В ночь на шестое июля Маргоша заскулила и приползла к Бунькиным.
– Ира, к тебе пришли! – набросив куртку, Юра кинулся к двери.
Через полчаса Юра вернулся с веткой сирени, как молодой отец в роддом за наследником.
– Сколько? – крикнул с порога.
– Один!
– Давай еще, давай, милая!
К утру набралось четыре щенка, но Маргоша еще стонала и тужилась.
– Четыре по тысяче долларов, одна Горбатому, три тысячи нам! Собака рожает два раза в год. Четыре тысячи долларов плюс четыре – восемь! А если постараться, по пять щенков – десять тысяч долларов!.. А если рожать ежемесячно… – Бунькин богател на глазах. Ввалившиеся глаза сверкали как доллары.
Маргоша поднатужилась и родила пятого щенка. Несмотря на кусок колбасы, рожать кого-то еще Маргоша наотрез отказалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18