Она стала заниматься в театральной студии, и Эггарс последовал за ней: с этого, кажется, и началась его карьера танцовщика. Он называл ее своей маленькой Мадонной. Но в один прекрасный день, когда ей было уже двадцать, а ему двадцать два, он застал ее в постели с каким-то парнем. Он здорово избил ее. Чуть не убил. Потом сам принес ее в больницу. Когда она поправилась, то он убедил себя, что она делала это против своей воли. Но, хотя он был готов все забыть и простить ее, у нее не было столь же благородного порыва. Она сказала, что навсегда порывает с ним, и не желает иметь с ним ничего общего в дальнейшем. Она сменила две танцевальные труппы, когда он поступал туда же, чтобы быть рядом с ней, и, в конце концов, просто бесследно исчезла. Эггарс никогда не оставлял попыток связаться с ней каким угодно образом. Он забрасывал ее письмами через мать.
– Да, патологическая страсть к родной сестре! Вот откуда истоки его преступлений.
Эггарс загубил столько человеческих жизней, что Веллер, в общем-то, совершенно не испытывал сочувствия к этому типу даже узнав о его психологических травмах. Он перешел к цели своего звонка.
– Короче, сколько тебе надо времени, чтобы завершить все формальности?
Тристан задумался, теребя рукой волосы на голове. По изменению тона голоса Веллера стало ясно, что он ждет его обратно в Сиэтл, но Тристан не спешил с возвращением.
– Трудно пока сказать. Слишком много аналогичных убийств. Не думаю, что за ним числится лишь четыре убийства. Я разослал запросы по другим городам. Из Атлантик-Сити уже ответили.
– Поручи это еще кому-нибудь, – железным тоном приказал Веллер. – Ты мне нужен здесь.
– Я не могу вернуться сейчас, у меня здесь девушка… Аманда Чарльз. Я не могу оставить ее сейчас.
Веллер ругнулся про себя на Тристана.
– Две недели, Маклофлин, – помедлив, сказал Веллер. – Две недели, и чтобы ты был здесь, как штык! – в трубке раздались частые гудки.
Тристан медленно положил трубку на рычаг. Он опять коснулся щетины на щеке.
Две недели! Надо побриться и идти к Аманде. У него не так много времени.
Аманда отказалась от завтрака. Сказала, что больничная еда ей противна. К тому же она совсем не голодна.
Она впала в какое-то странное оцепенение. Частично ее состояние можно было объяснить действием двух белых таблеток, которые ей дала утром медсестра. Что-то успокоительное… Но ее апатия объяснялась чем-то еще. Она считала трещины на потолке, отказываясь думать о чем бы то ни было.
Аманда на секунду оторвалась от созерцания потолка, когда открылась дверь, и тут же нахмурилась. Маклофлин робко стоял на пороге с маленьким букетиком фиалок, которые выглядели так нелепо в его огромной руке.
– Как ты себя чувствуешь, детка? Он подошел к кровати.
– Прекрасно.
Ей не хотелось, чтобы он приходил. Когда он оказывался рядом, взамен апатии она начинала испытывать тревогу. Она не хочет ничего чувствовать, а его присутствие вызывало в памяти события того страшного дня. Аманда опять уставилась в потолок.
Легкая складка свела вместе брови Тристана. Он надеялся, что глубокий ночной сон восстановит ее душевное равновесие, и она станет прежней Амандой. Он положил букет на тумбочку.
– Это тебе, дорогая.
Она едва взглянула на цветы.
– Спасибо.
Тристан пытался унять разочарование. Он поставил цветы в стакан и налил в него воды.
– Когда тебя выпустят отсюда?
– После ленча, – ответила она безучастно, не глядя на него. Она подумала о том, как бы поделикатнее попросить его освободить ее квартиру. Когда она выйдет отсюда, ей хотелось бы просто поехать домой и остаться одной. Ей так не хотелось совершать над собой каких-либо усилий и обсуждать с кем бы то ни было события недавнего прошлого.
– Звонил мой капитан из Сиэтла, – немного помолчав сказал Тристан. Аманда не отвечала, и он начал еще больше беспокоиться. Ее молчание ранило его. Надеясь хоть немного встряхнуть ее, он продолжил:
– Он считает, что мне следует вернуться в Сиэтл.
«Ну возмутись, Мэнди. Пожалуйста. Попроси меня остаться», – он так надеялся, что она произнесет эти слова.
Аманда почувствовала боль в душе, но постаралась подавить ее.
– Я думаю, это хорошо, – согласилась она безучастно. – Я в любом случае хотела просить тебя освободить квартиру. Это облегчает дело.
Тристан почувствовал себя так, как если бы из него вырвали сердце.
– Это не облегчает ничего!
Он схватил ее за плечи и заглянул в глаза. Но она взирала на него спокойно, без всяких эмоций. Она вообще никак не реагировала на него, просто сидела и терпеливо ждала, когда он уйдет. Губы его побелели, и во рту пересохло. Он медленно выпрямился.
– Я люблю тебя, – сказал он и осознал, что говорит умоляющим тоном. Это была совсем необычная вещь для него, но насту§пил момент, когда нельзя было принимать в расчет свою гордость. – Я хочу жениться на тебе.
Аманда покачала головой.
– Нет.
Тристан обнял ее и стал жадно целовать в губы, так что голова ее откинулась на подушки. Но губы оставались холодными. Наконец, он отпрянул и, тяжело дыша, посмотрел на нее. Его щеки горели, в горле пересохло. Он чувствовал, что вот-вот расплачется – состояние, которое он испытывал последний раз, наверное, в восемь или девять лет.
– Ты в безопасности, Аманда Роуз, – он говорил убедительно, надеясь, что выраженная в его словах истина, наконец, дойдет до нее. – Дин Эггарс мертв, и он никогда никому не причинит вреда.
Она смотрела на него с безразличием, и поскольку он не делал никаких попыток уйти, она вздохнула.
– Уйди, Маклофлин. Пожалуйста.
Тристан тоже вздохнул и отступил.
– А, ладно. Я уеду, – его взгляд, направленный на нее, был полон горечи и опасения. – Но все же, если ты обнаружишь, что тебе одиноко, я бы хотел, чтобы ты нашла меня. Я оставлю адрес и буду ждать тебя так долго, сколько потребуется.
Он отступил к двери, остановился на секунду, потом ушел.
Аманда вернулась к подсчетам трещин на потолке. Когда Ронда приедет за ней, думала она, она попросит ее остановиться по дороге, чтобы купить новую ночную рубашку. Что-нибудь кружевное.
Глава 20
Ронда увидела, что Аманда сидит в своей белой кружевной ночной рубашке и смотрит телевизор. Она смотрела какое-то дурацкое игровое шоу, игровое шоу, помилуй, Господи! И это Аманда, которая вообще не выносила телевизора и включала его только для того, чтобы узнать новости. А теперь она смотрела эту ерунду.
Ронда с негодованием подошла к телевизору и выдернула штепсель. Аманда взглянула на нее с тупым спокойствием. Нет, просто невыносимо видеть, что светлый, любознательный ум Аманды заключен в темницу.
Ронда была терпелива. Она ждала, что Аманда, наконец, сбросит с себя это оцепенение. Она даже и не подумала язвить, когда увидела, что Аманда спрятала в ящик свой роскошный шелковый пеньюар и напялила на себя эту жуткую ночную сорочку в викторианском стиле. Ронда даже не упоминала имени Тристана, который с разбитым сердцем улетел в Сиэтл.
Все, довольно! Аманда не приложила ни малейшего усилия, чтобы вернуться к нормальному состоянию. А наблюдать за тем, как она все глубже погружается в пустоту – это превышает всякие границы терпения.
Ронда встала перед Амандой, уперев руки в боки.
– Ты когда-нибудь собираешься оторвать от стула свою задницу и заняться делом? – с негодованием спросила она.
– Моя жизнь меня вполне устраивает, – спокойно ответила Аманда.
– Ты называешь сидение перед ящиком, по которому показывают всякое дерьмо, настоящей жизнью? Ну ты даешь! Ты даже не пытаешься вернуться к нормальной жизни. Ты распустила себя. Черт возьми, ты только посмотри на себя! Ты не смотрела на себя в зеркало как минимум месяц, и где твой маникюр – это не руки, а ужас! Ты не видишься с друзьями, ты не выходишь из квартиры. И надо же было совершить такую глупость – прогнать Тристана. Ведь он – настоящий подарок судьбы. Ты что, считаешь, что такие мужики на дороге дюжинами валяются, да? Но больше всего меня бесит то, что с тех пор, как ты поправилась, ты даже ни разу не пыталась танцевать!
Аманда пожала плечами и равнодушие в ее глазах, ставшее уже почти постоянным их выражением, вызвало у Ронды новый всплеск бешенства. Она схватила Аманду за плечи и начала с силой трясти.
Аманда отодвинулась назад.
– Держи свои руки при себе, Ронда, – сердито проворчала она, и Ронда обрадовалась, так как это была первая естественная реакция со стороны Аманды за весь месяц. – Оставь меня в покое, прошу тебя.
– Ну конечно же, с сарказмом продолжила Ронда. – Бедная девочка пережила такое потрясение. Теперь всю оставшуюся жизнь вокруг нее придется водить хороводы, тон ее был намеренно издевательский, и она видела, как гнев загорается в глазах Аманды. Пусть! Лучше уж взрыв эмоций, чем эта апатия. Она продолжила:
– Радуйся, что, по крайней мере, ты осталась жива. Тебе зверски повезло по сравнению с Марианной и другими. Да простит меня Бог, но я думаю, они перевернулись бы в своих гробах, если бы увидели, в какого зомби ты превратилась, напялив на себя этот дурацкий викторианский наряд… – она дернула рюшечки на рубашке Аманды.
Фиолетово-голубые глаза Аманды засверкали, когда она ударила Ронду по руке.
– Лучше быть викторианской девой, чем шлюхой!
Ронда опешила.
– Что? – прошипела она.
– Шлюха, – отчетливо проговорила Аманда. – Женщина, которая расставляет ноги перед каждым самцом и считает, что таким образом расширяет свой кругозор.
– Ты хочешь сказать, что это относится ко мне? – Ронда едва сдерживала слезы. – Шлюха?..
Аманда неопределенно пожала плечами, рассматривая свои ногти. Они действительно ужасны. Боже, Ронда права, она действительно распустила себя, возможно, она права и в других вещах. Внезапно ставшая уже привычной оцепенелость как бы распалась пополам.
Аманда видела, что Ронда отвернулась и уходит, но она успела заметить ее слезы и горящие щеки. Стыд и сожаление пронзили ее, болезненные по своей силе, она поднялась и сделала шаг вперед, чтобы извиниться, Остановить подругу.
Но за Рондой уже захлопнулась дверь. Аманда снова рухнула на диван и уронила голову на руки. Затем, впервые с того момента, когда Дин Эггарс пытался убить ее, она разрыдалась.
Самым трудным, как обнаружила Аманда, пытаясь вернуться к своей обычной жизни, было стать лицом к фактам, вспомнить все, что случилось с ней в тот злополучный день, и простить себя за то, что она не встретила ситуацию так, как должна была бы встретить. Она поняла, что независимо от того, как далеко она отлетела от родительского гнезда, она никогда не выходила из под диктата родительских наставлений, вбитых в ее голову с младенчества. И она до сих пор не желала принимать себя такой, как она есть, далекой от совершенства.
Аманда провела этот день, занимаясь уборкой квартиры. Уже под вечер, выключив пылесос, она замерла, вспомнив о существовании Тристана. О, Боже, Тристан!..
Мало-помалу она приходила в себя. Она всегда легко прощала недостатки других; сейчас она училась прощать их самой себе. Они не были более ужасными, чем у других людей, хотя в детстве отец и мать вдалбливали ей обратное. То, что она не могла жить по их стандартам, вовсе не означало, что она хуже их. Да, она не совершенство, и вряд ли когда-либо станет совершенством, но это еще не повод для того, чтобы заниматься бесконечным самобичеванием.
Итак, Аманда делала успехи, обучаясь в двадцать восемь лет тому, что многие начинают понимать уже в пять.
Но она не знала, как поступить с Маклофлином. Возможно, самое милое дело – это забыть о нем. Возможно, он уже нашел себе другую женщину.
Она внушала себе, что, может быть, оно и к лучшему, если нашел.
Но это было больно. Господи, как больно.
Аманда подошла к двери в квартиру Ронды и робко позвонила. Ее звонок был такой тихий, что непонятно, как он мог быть услышан.
Дверь открылась.
Ронда стояла на пороге.
– Как поживаешь? – спросила она сухо.
– Я хорошо.., прекрасно, – Аманда стояла, переминаясь с ноги на ногу. Наконец выпалила:
– Ронда, прости меня за то, что я сказала тебе тогда…
Ронда окинула безразличным взглядом смущенную Аманду. В конце концов она отступила, чтобы Аманда могла пройти.
– Заходи, пожалуйста.
Аманда проследовала за ней в комнату. В обстановке комнаты во всем чувствовалась Ронда – яркая и разбросанная. Аманда смотрела, как подруга сняла кота с кресла и потом предложила:
– Садись. Хочешь чего-нибудь выпить?
– Нет, спасибо, – долгие секунды она избегала взгляда Ронды, но потом прямо взглянула на нее:
– Я тогда не думала, что говорю, Ронда, – она пыталась не расплакаться, но слезы начали литься сами собой, несмотря на все усилия сдержаться. – То, что ты сказала тогда, жутко задело меня. Господи, это было так больно, что я сорвалась.
На минуту в комнате воцарилась гробовая тишина. Аманда уже начала думать, расслышала ли Ронда ее слова. Она робко подняла глаза, и увидела, что Ронда смотрит на нее в упор.
– Я не Тедди, Аманда.
Аманда вскинула голову от удивления:
– Что?..
– Я сказала, что я не твоя драгоценная Тедди.
– Я знаю.
– Знаешь? На самом деле? Или просто убедила себя, что я лучше всего могу заменить ее тебе. Ронда на самом деле всего лишь шлюха и совсем не такая добрая, как Тедди. Но, видимо, ты решила, что и так сойдет?
– Нет, – Аманда вскочила на ноги. – Я люблю тебя такую, какая ты есть. И я не считаю тебя шлюхой. Я ведь сказала тогда так, чтобы обидеть, и это, похоже, мне удалось.
Аманда схватила Ронду за руку.
– Ты права. Вначале меня привлекло, что ты похожа на Тедди. Но ты гораздо сильнее. Я поняла теперь, что у меня была склонность идеализировать Тедди после ее смерти. Конечно, я всегда буду любить ее, и она навсегда заняла место в моем сердце. Но Тристан был прав, она должна была бороться до конца. То, что делаешь ты, Ронда. И я тобой восхищаюсь. Ты такая открытая, дружелюбная, и люди, естественно, тянутся к тебе. Ты принимаешь жизнь такой, как есть, Вместо того, чтобы копаться в себе до умопомрачения. Ты сильная. Тебе безразлично, что о тебе думают другие.
Рука Ронды дернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37