https://wodolei.ru/catalog/akrilovye_vanny/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— В честь знаменитого законодателя.
— Нет, в честь моего кота Хаммурапи. Газета посвящалась ему.
— Ты не рассказывал мне, что у тебя был кот.
— Да, был.
— Продолжай.
— Там были статьи о Хаммурапи и его жизни день за днем. С иллюстрациями. Брат ежемесячно сочинял кроссворд из прозвищ, которые мы давали Хаммурапи. Имелась и спортивная страничка. Мы затеяли кошачью мини-олимпиаду, снимали кота, когда он прыгал через низенькие препятствия. Отец делал у себя на работе фотокопии газеты. На нее подписались родственники в Канаде.
— Значит, к философии ты пришел через журналистику?
— Погоди, ты не дослушал до конца.
— О'кей, о'кей.
— В коровнике была комната. Нет, Эл, я же сказал: без молока. Старый коровник, прогнивший. Родителям не нравилось, что я там играю, но я все-таки играл. В полу был люк, он вел в стойла. Когда-то через него бросали сено. Я разозлился на Билли Халлихана. Накануне он проткнул мне шины велосипеда, когда я был в школе, и хохотал, пока я потел, накачивал. Я пригласил Билли в коровник поиграть. Я знал, он придет, никуда не денется: коровник — это клево. Он на куски разваливался. Пока Халлихан не пришел, я открыл люк. Дверца вниз открывалась. Квадратное отверстие я накрыл газетами. Старыми экземплярами «Хаммурапи Газетт», нанизанными на скрепку. План был такой: встану на дальнем конце комнаты, а когда Билли войдет, позову его: «Иди сюда, что тебе покажу». Он побежит через комнату, наступит на газету, провалится одной ногой в дырку. Я прикинул: все тело в люк не пройдет. Он только ушибется и напугается. Я застелил отверстие газетами и пошел покататься на велосипеде, пока Билли не явился. Завидев его во дворе, я кинулся назад в коровник. Газеты исчезли. Я подошел клюку, заглянул вниз. В коровнике ржавела старая газонокосилка, мы с братом разбирали ее на детали. Я ухитрился снять пластмассовую крышечку с рычага управления. На него-то и свалился Хаммурапи. Прямо на острие металлического стержня, с которого я снял колпачок. Провалился в ловушку, которую я замаскировал посвященной ему газетой. Экземпляр «Газетт» упал вниз вместе с ним и тоже нанизался на это копье.
— Господи Иисусе!
— Да, очень похоже. Умер за мои грехи.
— Ты мне никогда не рассказывал, Кайл. И к чему это привело?
— Кант. Ролз [ Джон Ролз (1920-2002) — американский философ, занимавшийся политической теорией и этикой ]. Этика в том или ином виде.
— Ты это изучал в колледже?
— Да.
— А теперь работаешь в булочной?
— Нет, пару недель назад я уволился. Кто-то украл хлеборезку, а свалили на меня.
— Чем же ты занимаешься?
— Работаю на кладбище. Я теперь кладбищенский работник, копаю могилы.
— Да иди ты! Могильщик?
— Нас больше не называют могильщиками. Кассиры теперь тоже «операторы». Но на самом деле я — могильщик.
— Где?
— В Брэдфорде, на том маленьком кладбище у Сент-Мэри.
— Шутишь? И надолго?
— Не знаю. Не знаю, как это узнать. Будущее — загадка для меня.
— Здорово, что ты заглянул к нам. Кайл. Я в процессе, я прокладываю новый путь на карте человеческого знания, это интервью — часть моего исследования. Хочу вывести закономерность, связь между стремлением к умозрительному знанию и определенными типами отчаяния. С этой точки зрения твоя история о кошке весьма поучительна.
— Твоему отцу стало лучше после того, как он выписался?
— Да, замечательно. Просто замечательно.
— У меня никогда не было такой энергии, как у тебя, Дэн.
— Пустяки, пустяки, все это замечательно интересно.
— Странно, что я снова в Брэдфорде. Но там — мир и покой. Приезжай, навести меня как-нибудь, если тебе захочется куда-нибудь поехать.
— Конечно, конечно! Эл! Ты что делаешь?
— Ш-ш! Слышишь? Там кто-то под дверью.
— Кто это, Эл?
— Не знаю. Управляющий, наверное.
4. Интервью с Уэнделлом Липпманом
— Дэниэл Маркэм проводит интервью номер 3, 16 июня 1997 года, «устная социология философского влечения у молодых людей», заявки на грант поданы в Национальный фонд гуманитарных наук, Национальный центр психиатрии, Центр медицинского контроля, Министерство внутренних дел Соединенных Штатов, а также в министерства здравоохранения, социального обслуживания и образования. Кассета номер ЗВ1997. Субъект, Уэнделл О. Липпман, белый, двадцати одного года, проживает на Джамайка-Плэйн, Бостон. Первый вопрос. Мистер Липпман, не могли бы вы назвать свое полное имя для протокола?
— Уэнделл Оливер Липпман.
— Благодарю вас. Итак, мистер Липпман, вы пришли сюда с целью принять участие в новаторском исследовании. То, что вы скажете сегодня, может изменить жизнь миллионов наших сограждан. Надеюсь, это не прозвучит излишне пафосно, но вы должны знать, что занимаете сейчас стратегическую позицию, вы можете сыграть ключевую роль, какой у вас не будет, скорее всего, больше никогда в жизни, имеете шанс повлиять на будущее нации, приоткрыв нам окошко в душу молодого американца. Вы готовы принять на себя такую ответственность?
— Наверное. В смысле я вчера только познакомился с Элом в парке…
— Мистер Липпман, вы должны понять: в данном случае мистер Тюрпин является лишь посредником, связавшим вас со мной. Ваши отношения с ним представляют собой эмпирическую необходимость, но, впрочем, они абсолютно нерелевантны. Данное исследование заинтересовано в вас, qua [ Qua — как (лат.) ] личность, а не qua приятель Эла. Вам ясно?
— Что еще за «ква»?
— Мистер Липпман, как по-вашему, я провожу интервью или, по-вашему, это вы его проводите?
— Вы, полагаю.
— То-то и оно, мистер Липпман, то-то и оно.
— Слушай, парень, я что имею в виду, Эл просто сказал, чтоб я как-нибудь зашел, дескать, поговорим о Боге и все такое, я не против, но вообще-то я зашел насчет травки.
— Для протокола: с данного момента я отмечаю, что субъект настроен враждебно.
— Что?
— Назовите авторов и названия книг, прочитанных вами за последние пять лет.
— Все подряд?
— Да, мистер Липпман, очень вас прошу.
— Очень уж вы настойчивы на хрен!
— Вы закончили с личными замечаниями? — Ну…
— Хорошо. Так что же вы читали?
— Ну, я читал ту книжку насчет войны в Заливе, насчет того, типа, что информации-то было полным-полно, но никакого анализа, это было что-то новенькое.
— Можете ли вы указать для протокола свой уровень образования?
— Хожу в колледж.
— Точно. Оставим вопрос о книгах. Может быть, вы могли бы поведать нам о своем интересе к философии, как он возник. Ведь вы интересуетесь философией, верно?
— Само собой.
— Отлично. Как возник этот интерес?
— Ну, когда я в первый раз обкурился…
5. Интервью с Карлом де Хутеном
— Сегодня мы беседуем с Карлом де Хутеном… ему двадцать семь лет и он проживает в западном Сомервилле. Мистер де Хутен…
— Сойдет и «Карл».
— Хорошо. Карл — как вы себя называете?
— Аспирант-заочник.
— Аспирант-заочник. Что это значит?
— Я связан со множеством отделений.
— Он выпускник Нью-Йоркского универа по курсу философии. Карл, скажите нам, как вы впервые ощутили интерес к этой теме?
— В детстве. Соседская девочка затеяла торговать лимонадом с лотка. Моя мать решила, что я непременно должен участвовать в этом предприятии, исходя, как я осознал впоследствии, из тех соображений, что я чересчур много времени провожу дома. Я боролся с этой идеей не на жизнь, а на смерть, ибо затея продавать людям разведенный сахарный сироп не представляла ни малейшего интереса в моих глазах. Однако мама стояла на своем и зашла настолько далеко, что вступила в контакт с родителями девочки с просьбой принять меня вдело, и эти переговоры увенчались успехом. Мне было велено сесть с девочкой за ее столик-лоток — иди, дескать, и развлекись хорошенько! И так из опыта пребывания рядом с этой девицей — Верена ее звали — у меня впервые возник интерес к искусственному разуму. Перед лотком Верена вывесила ценник, возвещавший: 20 центов за стакан лимонада. Интересно другое: вопреки этому ценнику с разных клиентов она брала по-разному. Например, если приходила ее подружка Джуди, она неизменно отделывалась гривенником, а с мальчиков, наоборот, причиталось, как правило, на пять центов больше, целый четвертак, на том основании, что 20 центов — это за сам лимонад, а еще стаканчик. Когда возле нас притормаживал автомобиль и шофер обнаруживал готовность совершить покупку, Верена хлопала меня по плечу и заставляла опуститься на колени перед столиком, чтобы загородить ценник — из чужаков она выжимала полдоллара, а то и доллар. Я пытался протестовать, дескать, нечестно, а она ухватила меня обеими руками за щеки и проорала: «Ты тут сидишь только потому, что меня мама заставила!» Примерно в ту же пору я разобрал на части подаренный отцом калькулятор и попытался проследить все проводки, смотрел в лупу на микрочип, воображал, сколько там внутри миниатюрных ячеек и как там любое вычисление разбивается на бинарные компоненты. Однажды днем я наблюдал за Вереной, отмечая, как меняется выражение ее лица при виде трех девочек постарше, которые приближались к нам по дороге. Она пыталась вычислить, сколько с них взять, и тут меня осенило: если разобраться, как устроен ее мозг, проникнуть в синапсы, в бинарный код, понять, постичь, как движется внутритканевая жидкость и так далее, ее мысли можно будет предсказывать и даже воспроизводить, и ее капризы, перемежающиеся приступами уступчивости, подчинятся алгоритму, работе чипа в материнской плате. Вот с этого и началось.
— Занятно…
— С тех пор я так и вожусь с искусственным интеллектом: нервная система, когнитивные модели…
— Спроси его, была ли у него в жизни подружка.
— Эл! Прошу прощения, мой сосед…
— Все нормально. Могу ответить, если нужно. У меня никогда не было подружки.
— Вас это беспокоит?
— Иногда беспокоит и очень, чувствую себя парией, а потом долго и не вспоминаю об этом. Но, должен сказать, заглянув к вам, я здорово подуспокоился.
— Почему так?
— Почувствовал, что я-то стабилен и вполне справляюсь со своей жизнью.
— Только оттого, что зашел к нам?
— Ну да. Посмотрите на себя, ребята. Комната набита книгами так, что повернуться негде, ваш сосед лежит на брюхе прямо на полу, уже целый час в одной позе…
— У него проблемы с кишечником.
— А у вас на спине пакет со льдом и этот диктофон на шее, и вы задаете такие вопросы… а я пришел к вам всего-навсего купить матрас… знаете, это уж никак не назовешь нормой. Это просто патология.
6. Интервью с Чарльзом Маркэмом
— Все, папа, я включил… Хочешь нам что-нибудь сказать?
— День кончается.
— Могу включить свет, если хочешь.
— Сойдет… О чем будем говорить?
— Я уже сказал: я провожу исследование — откуда берется интерес к философии и к чему он приводит.
— Это что, собеседование?
— Вроде того.
— Дэнни, все уже в прошлом! Зачем снова вытаскивать это на свет божий? Меня уволили, и дело с концом.
— Это не имеет отношения к работе. Или там к науке. Я просто хотел узнать, с чего это началось, что это для тебя значило…
— Смешно! Что это для меня значило? Вот я на днях читал книгу. Одно место мне запомнилось. Примерно так: «Есть люди, которые могут общаться с другими человеческими существами лишь в режиме меланхолии, словно их жизнь и жизнь всех остальных уже подошла к концу» [ Цитата из книги Расселла Бэнкса «Несчастье» ]. В точности про меня.
— То есть как это?
— Мне нравится эта идея — проживать жизнь как эпитафию, делать прививку против настоящего. Становится намного легче, если воспринимать людей словно персонажей из книги. Никто не мешает тебе проводить с ними время, но ты не влияешь на их судьбы. Все уже решено. Настоящее не имеет значения, это лишь момент, когда ты читаешь о них. Так все гораздо легче выносить, чужую боль, например.
— Папа, это как-то связано с тем, что когда-то побудило тебя читать?
— Философы — они помогли мне в этом, соблюдать дистанцию.
— Каким образом?
— Они стали моими друзьями. Надежные люди. Общаешься с ними, они с тобой разговаривают, Никаких кризисов. Всегда наготове небольшое примечание под таким-то номером. Идеальные отношения. Чем таскать за собой обреченных на смерть. Как картинка — ни перемен, ни разочарований. Все уже кончено.
— В больнице ты тоже читал? Мама говорила, ты всегда берешь книги с собой.
— О чем это ты?
— Тот год, когда ты был на принудительном лечении.
— Она рассказала тебе и об этом, о принудительном лечении?
— Да. Она говорила, что навешала тебя и читала вслух… Папа, посмотри на меня! Скажи что-нибудь…
— Выключи магнитофон, пожалуйста. Почему ты плачешь, Дэнни?
— Еще она сказала, доктор сказал ей, что тебе плохо…
— Прекрати!
— Что ты нуждаешься в близких… Куда ты, папа? Куда ты пошел?
— Мне пора.
— Нет, папа, ну пожалуйста! Мне нужно поговорить с тобой, ты же согласился на собеседование, ну давай, пожалуйста, ради меня, это мое исследование. Перестань, ты же не можешь так просто взять и уйти… Помнишь тот случай, когда ты приехал за мной в школу в смокинге — помнишь, папа — на «ламборджини», и мы поехали в Порт, и ты купил мне мартини, накормил ужином, и мы остались там на ночь — скажи мне, как это было, что ты тогда думал, что чувствовал…
— Нет, Дэнни, мне пора…
— А тот раз, когда ты неделю спал в гараже или когда лепил бюст прямо в гостиной, объясни мне, как тут концы с концами сходятся, и при чем тут книги, теории, все, что ты читал, папа?…
7. Дэниэл Маркэм, интервью с самим собой
— Собеседование по устной социологии номер… Дэниэл Маркэм. Итак, мистер Маркэм, что вы можете рассказать нам о себе?… Я родился в Бостоне, мы были в больнице все вместе, и я, и мама, и папа… Ваш отец тоже?… Да, у него была своя палата, только в другом крыле… Ну, вы и шутник… Ага, со смеху помереть можно… Ну ладно, перейдем к главной теме: почему вы распределили все свои книги по полу в таком порядке, почему вы сложили их в стопки перед дверью, почему вы отказываетесь впустить Эла и почему, мистер Маркэм, вы обнажены, почему улеглись сверху на пачки книг, в самом ли деле у вас болит спина или ваше психосоматическое состояние сделало такую позу привычной, и в самом ли деле язва не дает вам спать и вы действительно проводите день в призрачном неврастеническом тумане, и что это вы такое рисуете на стене, похоже на символы некоей примитивной религии, что бы сказал по этому поводу доктор Голлиджер, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24


А-П

П-Я