– У меня нет ни эре.
– Не беспокойся.
Роберт встал.
– У меня есть деньги, – сказал он. – Я угощаю. Если, конечно, хочешь. Давай поедим. Если хочешь, я угощаю.
В ресторане с видом на фьорд мы заказали седло барашка и красное вино. Он хотел, чтобы я рассказал ему что-нибудь о своем детстве, ему этого очень хотелось, но я почти ничего не помнил. Лыжные прогулки на Нурефьелль. Ливень 17 мая. Он расспрашивал меня о каникулах, о приемах гостей. Но мои истории плохо вязались друг с другом. Они ни к чему не вели, в них не было смысла.
Я погонял вино во рту. Язык занемел от алкоголя. Глаза Роберта были совершенно ясные, он не производил впечатления пьяного. Мне захотелось рассказать что-нибудь, что произвело бы на него впечатление, имело бы смысл, и я начал рассказывать о поездке в Копенгаген и об исчезновении отца.
В самой середине своего рассказа, уже после рассказа о встрече с парнем, который хотел плыть в Италию, я отвлекся. Поднял глаза на Роберта. Он выглядывал официанта, хотел попросить спички. Он мне улыбнулся:
– Что ты сказал?
Я покачал головой:
– Да нет, ничего.
Нам принесли спички, мы курили сигарильо и разглядывали зал. Какой-то человек, сидевший один, мелко ломал спички.
Официант принес нам сорбе и фрукты, и мы на какое-то время занялись мороженым.
– Мы лучше узнали друг друга, – сказал Роберт.
– Что?
– После того, как я переехал в Осло. Все стало легче. Встречаться. Ходить в кино. Пить пиво на Акер-Брюгге. Он любил беседовать. Очень интересовался философией, мы спорили. Он знал, что я недолго изучал философию, его интересовал Серен Кьеркегор, его биография. Философия Кьеркегора казалась отцу трудной, но его жизнь очень интересовала отца. Возлюбленная Кьеркегора, на которой он так и не женился, Регина Ольсен. Почему Кьеркегор решил, что должен пожертвовать любовью ради писательства. Отец расспрашивал меня обо всех альтер-эго Кьеркегора.
Я отложил ложку и отодвинул тарелку от края стола.
– Вы часто встречались?
– Не очень. Раз в неделю, не чаще.
– Это часто. Ты наверняка больше говорил с ним, чем я.
Роберт широко улыбнулся:
– Думаешь, так?
– Абсолютно точно. Нам не о чем было разговаривать. Или… Конечно, было. Но мы почему-то не могли. Раздражались. Не хотели. Не знаю. Во всяком случае, мы с ним очень редко беседовали друг с другом.
Роберт подозвал официанта и карточкой VISA расплатился по счету.
– Хочешь поехать со мной и познакомиться с моей подругой? – спросил он, когда мы уже стояли на улице под мигающим рекламным щитом.
Мы сели в такси.
Машина тонула в залитых водой улицах. Забытых улицах под фьордом. Морской свет сиял нам навстречу. В глазах Роберта мерцали отблески светящихся рыб.
Свет затоплял город.
У подруги Роберта мы пили красное вино. Ее звали Тея. Ей было около тридцати, полноватая, беззаботная. В брюках из крокодиловой кожи, она сидела, положив на пуфик босые ноги. Я не мог оторвать глаз от ее крохотных пальчиков.
Роберт достал какую-то коробочку и высыпал на стол немного желтоватого порошка.
– Что это?
– Новый препарат.
Из кармана он достал костяную трубочку. Своей карточкой VISA он распределил порошок на несколько полосок и вдохнул одну из них. Он улыбался, и в его взгляде появилось что-то электрическое.
– Это V. – Он улыбнулся.
– Что это?
– Это все равно что получить электрический разряд, действует мгновенно, но первый эффект длится всего несколько секунд. Потом уже он действует как кокаин или амфетамин, только мягче и без побочных явлений.
– У всего есть побочные явления, – сказал я и взял костяную трубочку. Глаза мои были прикованы к порошку цвета клея, насыпанному на столе.
– Его разработала одна швейцарская фирма для выведения людей из комы или из бессознательного состояния. Но ожидаемого результата не вышло. Зато кто-то обнаружил, что порошок дает необыкновенно приятное опьянение. Мир вдруг кажется совершенно иным.
Я вдохнул желтую полоску, и в голове сразу возникло бурлящее чувство, словно вся кровь прилила ко лбу. Несколько секунд мне казалось, что меня приподняло со стула и я вижу комнату издали. Она была окрашена новым светом. Я засмеялся.
– Это психотропная формула немедленного удовлетворения. Самая точная характеристика общества потребления.
– А это хорошо или плохо? – смеясь, спросила Тея. Она как раз вдохнула последнюю полоску.
Роберт перешел на скороговорку:
– По-моему, это хорошо. Разумеется, мы все наркоманы. Все без исключения. Всегда. Хронически зависимые потребители. Что бы мы делали, если бы не могли потреблять? Мы – микробы в организме потребления. Условие жизни этого организма – потреблять больше, чем ему нужно. Вы согласны? Ведь мы считаем, что все может стать лучше, облагородиться. Это наследие алхимии. Но я не думаю, что оно так уж опасно. Я не разделяю скепсиса критиков нашей культуры. Наконец-то разрешено потреблять, не испытывая при этом угрызений совести. Угрызения совести – это нечто, придуманное в тринадцатом веке, чтобы расправиться с язычеством. Испытывать угрызения совести из-за мелких грехов очень старомодно. Меня это по-настоящему удивляет.
– Что удивляет?
– Что люди до сих пор испытывают угрызения совести из-за того, что они несовершенны.
Я никак не мог привыкнуть к его чопорному языку. Не ждал, что у столь нервного типа будет такой язык. Теперь я уловил в его голосе что-то новое – возбуждение, восторг.
– По-моему, это просто предлог, чтобы позволять себе делать все, что заблагорассудится, – сказал я.
– А разве вообще все не является неловким предлогом?
Обостренная осторожность отступила, и я почувствовал себя спокойнее.
– Правда, они хорошенькие? – Тея протянула Роберту свои ноги с крохотными пальчиками. Мы посмотрели на ее пальчики, но ничего не сказали.
Потом втянули в себя еще по порции V.
Серый свет проникает в череп. Он разбивает меня вдребезги. Кусочек за кусочком я отрываюсь от города и разлетаюсь лучами светящейся пыли.
Я танцую среди безволосых женщин. Какой-то человек запускает руки в мои мысли и стаскивает меня с орбиты вожделения.
Сна как не бывало.
Роберт улыбается, он улыбался весь вечер. Мы стоим возле крепости Акерсхюс, над нами фьорд, а небо – как ковер под ногами. Где-то внизу шумит город.
– Я должен сказать тебе одну важную вещь, – говорит он.
– И что же это?
– Что-то очень важное.
– Что?
– Ты – мой брат, – говорит он.
Я начинаю смеяться, у меня трясутся руки и голова. Я наклоняюсь к земле. Икаю.
– Ты не понимаешь, – говорит он. – Ты мой брат.
Он без конца повторяет это, пока мы идем по городу и едем в такси в его квартиру. Все время он говорит одно и то же – «ты мой брат», и последнее, о чем я думаю, – это то, что мне скоро придется выключить этот голос.
14
Я проснулся, встал с дивана, на котором спал, и прошелся по комнате. Было темно. Язык и губы пересохли и распухли. Я осмотрел комнату. На столе стояла бутылка минеральной воды. Я, зажмурившись, напился. Болело горло. Я открыл дверь и вошел в спальню.
Он лежал на кровати, подложив руки под голову. Не знаю, как долго я на него смотрел. В соседней квартире спустили воду в уборной. Я взглянул на будильник на ночном столике. Электронные часы показывали половину восьмого. Я обошел вокруг двуспальной кровати.
Осторожно забрался в кровать и лег рядом с ним. Лежал и смотрел на его спину. Под кожей поднимались и опускались легкие. Я тронул его за плечо. Он не шевельнулся. Не издал ни звука.
В девять часов я уже стоял на улице. Была суббота. Я отправился в кафе-бар, заказал сандвич и чашку чая. Начался дождь, целых полчаса по улице бежал поток, потом вдруг немного прояснилось и в окно заглянул солнечный луч.
Девушка за стойкой не отрывала от меня глаз, пока я ел и машинально листал газету. Мне было интересно, о чем она думает. Может, ей казалось, что я ем слишком медленно? Может, у меня что-то не так с лицом? Всякий раз, когда она отворачивалась, я быстро ощупывал лицо пальцами: может, к нему что-нибудь прилипло? Нет, ничего. Лицо как лицо.
Мне хотелось заговорить с ней, но я не знал, с чего начать. Она была молоденькая. Лет семнадцать-восемнадцать. Сперва она показалась мне очень хорошенькой. Темные волосы, подстриженные под косым углом, закрывали уши. Никакой косметики. Светлые ресницы подчеркивали, что у нее большие глаза. Но выражение губ было неприятное. Какое-то злорадное.
– Дождь пошел, – сказал я.
Она не ответила.
Я снова уткнулся в газету. Но не выдержал.
– Дождь пошел, – повторил я.
– Да, – отозвалась она.
Ее губы растянула кислая улыбка.
– Такой дождь смоет весь город.
– Думаешь?
– Все исчезнет.
Она засмеялась.
Когда я расплачивался, она опустила глаза. В этом ракурсе она была похожа на пристыженного мальчишку. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы она подняла глаза и чтобы по ее лицу катились слезы.
Я быстро шел по городу.
У собора остановился возле скамейки. На ней сидел молодой человек. Его голова свесилась на грудь. Узкие глаза уставились в землю. Героинщик. Я присел перед ним на корточки:
– Хочешь, я тебе кое-что расскажу?
– Угу.
Он едва шевельнул губами. И даже не сделал попытки взглянуть на меня.
– Я совершил преступление, – сказал я.
– Все в порядке, – буркнул он.
– Нет, не в порядке.
– Да… да… Все… в порядке.
Он говорил медленно, нерешительно нажимая на слова.
Я встал. Он неожиданно поднял голову:
– Что ты хотел сказать?
– Ничего.
Его голова снова свесилась на грудь.
Я пошел дальше по направлению трамвайных путей. В сторону Грюнерлёкка. По улице медленно проехал полицейский автомобиль. Я остановился и посмотрел ему вслед. На перекрестке я обратил внимание на телефон-автомат. В будке я нашел телефонную книгу. Нашел фамилию Хенни. Глянул на часы. Почти десять. Я бросил в автомат монетку и набрал номер. Долго никто не отвечал. Наконец послышался сонный голос:
– Алло?…
– Хенни?
– Хенни спит. Кто это?
Голос немного шепелявил.
– Не думаю, что ты знаешь, кто я.
– Может, и нет…
– А кто ты?
– Подруга.
– Где Хенни?
– Она спит. С кем ты хотел говорить, с Эриком или с Хенни?
– У нее есть друг?
Голос на другом конце засмеялся.
– Можно тебе что-то сказать?
Она не ответила.
– Я сделал одну вещь…
– Что же такого ты сделал? – В голосе зажглась искорка любопытства.
– Нечто ужасное.
– Нечто ужасное?
Она передразнила меня, и мне стало смешно, но смех застрял у меня в горле.
– Я убил человека.
– Что?
– Я убил человека.
– Кого? Я не понимаю.
– Человека.
– Своего знакомого?
– Нет, я его не знал. Я познакомился с ним в автобусе. Это было в Колумбии. Он был швейцарец. Мы несколько дней ехали вместе. На ночь остановились в одной гостинице. Ночью я проснулся и не мог уснуть. Сидел на подоконнике и курил сигарету. Потом вышел в коридор и зашел к нему в номер. Швейцарец лежал на спине. Одна рука была прижата к боку. Он спал с открытым ртом. Я подошел к кровати и сел рядом с ним. Когда он открыл глаза, я схватил его за шею и сдавил ее. Он пустил слюну. По шее побежала струйка слюны.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Не знаю.
– Я не хочу больше этого слушать.
– Я понимаю.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Мне кажется, он влюбился в меня.
– И этого достаточно, чтобы убить человека?
– Нет, конечно.
– Ну а потом?
– Рано утром я уехал оттуда. Я ни разу не вспоминал об этом. Как будто ничего не было. До сегодняшней ночи. Я проснулся в чужой комнате. И тут вспомнил.
– Хватит, я не желаю больше слышать об этом.
– О'кей.
– Кто ты?
– Ты меня не знаешь.
– А Хенни знает?
– Я нашел этот номер в телефонной книге. Я звоню из автомата.
– Совершенно случайно?
– Да.
– Я вешаю трубку.
– Вешай.
На другом конце провода послышались короткие гудки.
Я пошел обратно в центр.
15
Дверь в квартиру Роберта была открыта, я прошел прямо на кухню. Он сидел за столом в синем в белую полоску халате и улыбался. Лицо у него отекло, как будто он спал головой в духовке. Веки слиплись от пота и выделений после наркотика. Но он улыбался, как ребенок.
Довольный.
– Где ты был?
Я сел напротив, заглянул в газету. Увидел снимки авиакатастрофы, случившейся в Белграде. На снимке, напечатанном на первой странице, были видны обломки корпуса, охваченные красным пламенем. Я налил себе чаю. В нос ударил запах мяты.
– Можно взять булочку?
– Пожалуйста.
Я намазал булочку мармеладом и ел, запивая чаем.
Снова поглядел на снимок горящего самолета на первой странице. Среди языков пламени из окна самолета выглядывала женщина. Сербка, лет пятидесяти. Она смотрела из самолета, лицо ее выражало апатию. Темные пряди свешивались на глаза. Меня обдало жаром. Будто похмелье побежало по нервам в мозг.
– Все в порядке?
Я кивнул, встал и подошел к кухонному столу. Там стоял пакет апельсинового сока. Я отер с лица пот и налил себе соку. Выпил его большими глотками и снова налил полный стакан.
Роберт не спускал с меня глаз. Он все еще улыбался, но теперь его улыбка уже не была такой убедительно довольной, как несколько минут назад. Теперь он был похож на мальчика, который не знал, как ему быть и что сказать.
– Погляди на это. – Он протянул мне газету. – Что скажешь?
Я бросил взгляд на снимок горящего самолета.
– Трагедия.
– Ты так думаешь?
– Да.
– А если это неправда?
– Что?
– А если никакой катастрофы не было?
Он подмигнул. И вдруг я понял, чего он добивается. Его действия были взаимосвязаны. Он был озабочен этим с той минуты, как появился в саду у мамы. И потом всю ночь. Он хотел показать мне «искусственность, рукотворность». Наркотик, который мы приняли, клуб, в котором мы были, – все это было частью единой стратегии. Болтовня о том, что мы братья, должна была только подчеркнуть, что все это игра. Все это было для Роберта кукольным театром. На лице у меня снова выступили капельки пота, я вытерся салфеткой.
– Почему же это должно быть неправдой? – спросил я не очень уверенно.
– Есть много причин, по которым сербское агентство новостей стремится преувеличить, исказить, создать свою новость. Новости создаются из тех материалов, которые редакции получают от журналистов или от агентств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23