В фервале река разлилась.
За первые недели декабря навалило снега, а под Рождество как следует приморозило. Снег держался. Но к концу января задул ветер "чинук".
Как-то утром я проснулся и услышал, как под его ударами гудит дом, а с крыши грохочет капель.
Дуло пять дней, а на третий река начала подниматься.
- Вздулась на пятнадцать футов, - сказал как-то вечером отец, проглядывая газету. - Это на три фута выше, чем нужно для наводнения. Старина Лопух останется без своих милашек.
Я хотел съездить на мост Мокси посмотреть, как поднялась вода. Но отец не пустил. Сказал, наводнение - как наводнение, нечего смотреть.
Через два дня разлив достиг пика, а после вода начала спадать.
Орин Маршалл с Дэнни Оуэнсом и я на велосипедах отправились к Лопуху утром где-то неделю спустя. Поставили велики и пошли через выгон, граничивший с участком Лопуха.
День стоял сырой и ветренный, темные рваные тучи бежали по небу. Земля была насквозь мокрая, и в густой траве мы постоянно наступали в лужи. Дэнни только учился материться и оглашал воздух своими последними достижениями каждый раз, когда вода заливалась ему в ботинки. В конце выгона мы увидели разлив. Вода еще стояла высоко, река не вошла в русло, стремнина омывала стволы деревьев и подъедала почву. Ближе к середине течение было бурным, и время от времени проплывали куст или дерево, торча ветками из воды.
Подойдя к лопуховской изгороди, мы нашли корову, которую прибило к проволоке.
Она вся раздулась, шкура на вид была склизкая и серая. Независимо от размера, это был первый труп, который я видел в жизни. Помню, Орин взял палку и потрогал открытые глаза.
Мы пошли вдоль забора к реке. Близко к проволоке подходить боялись, потому что думали, что она до сих пор под током. Однако на кромке того, что напоминало большой канал, изгородь кончалась. Земля здесь просто провалилась в воду, а вместе с нею и изгородь. Мы перебрались через канал и пошли вдоль нового русла, врезавшегося прямо в участок Лопуха и шедшего к его пруду: оно впадало туда с широкой стороны и, пробив себе выход на другом конце, немного петляло и дальше уже впадало в реку.
Сомневаться не приходилось - большую часть лопуховской рыбы унесло, но и та, что оставалась, могла теперь плыть, куда вздумается.
Потом я заметил Лопуха. Мне было страшно с ним встретиться. Я махнул остальным, и мы пригнулись.
Лопух стоял на дальнем конце пруда у того места, где выходила вода. Он просто стоял, и несчастней человека я не видел сроду.
- Мне-то, конечно, жалко старину Лопуха, - сказал отец за ужином несколько недель спустя. - И ведь сам же, бедняга, виноват. Но как тут за него не переживать.
Дальше папка сказал, что Джордж Лэйкок видел лопуховскую жену в спортивном клубе в компании здоровенного мексиканца...
- ...И это еще цветочки...
Мать резко взглянула на него, потом на меня. Но я продолжал есть как ни в чем ни бывало.
Папка сказал:
- К чертям собачьим, Беа, он уже парень взрослый!
Лопух стал сам не свой. Из мужиков больше ни с кем не общался без крайней надобности. Подкалывать его теперь тоже никто не решался - с тех пор, как он погнался за Карлом Лоу с распоркой два на четыре за то, что Карл сбил с него шляпу. Но хуже всего то, что теперь за неделю у него в среднем набегало по два-три прогула. Стали поговаривать, чтобы от него избавиться.
- Совсем мужик развинтился, - сказал папка. - Эдак он того и гляди помешается.
Потом как-то в воскресенье после обеда, как раз перед моим днем рожденья, убирались мы с папкой в гараже. День был теплый, безветренный. В воздухе столбом висела пыль. Мать зашла в гараж и сказала:
- Дэл, тебя к телефону. По-моему, Верн.
Я пошел за отцом в дом, чтобы умыться. Отец поговорил, положил трубку и повернулся к нам.
- Лопух, - сказал он, - убил жену молотком и утопился. Верн только что слышал в городе.
Когда мы туда приехали, там уже полно было машин. За распахнутыми воротцами выгона я увидел следы шин, уводившие к пруду.
Сетчатая наружная дверь была открыта настежь и подперта ящиком. Рядом стоял мужик - худой, в свободных брюках и спортивной рубашке и с кобурой под мышкой.
Он смотрел, как мы с папкой вылезаем из машины.
- Мы с ним дружили, - сказал папка мужику.
Мужик помотал головой:
- Это мне без разницы. Если вы не по делу, то отваливайте.
- Нашли его? - спросил папка.
- Шарят, - сказал мужик и поправил пистолет.
- Ничего, если мы туда сходим? Я его неплохо знал.
Мужик сказал:
- Попробуйте. Если погонят - не говорите, что я вас не предупреждал.
Мы пошли по выгону почти тем же путем, что и в тот день, когда пытались рыбачить. По пруду ходили моторные лодки, над водой висели мертвенные клубы выхлопа. Кое-где на месте камней и деревьев виднелись промоины. Две лодки курсировали взад-вперед. Один человек правил, другой держал веревку с крюками.
"Скорая" ждала на гравийном пляжике, где мы когда-то пытались удить лопуховскую рыбу. Двое в белом, привалясь к задней дверце, курили.
Одна из моторок заглохла. Мы все посмотрели в ту сторону. Человек на корме встал и начал травить свою веревку. Немного погодя из воды показалась рука. Похоже, что крюком Лопуха поддело за бок. Рука снова опустилась и снова высунулась, а за нею - еще какая-то бесформенная масса.
Это не он, подумал я. Это что-то другое, то, что лежало здесь давным-давно.
Человек с носа лодки перебрался на корму, и вдвоем они стали втаскивать что-то капавшее на борт.
Я взглянул на папку. На нем буквально лица не было.
- Бабы, - сказал он. Он сказал: - Вот что бывает, когда тебе не та баба попадется, Джек.
Но, по-моему, папка и сам в это не верил. Он, по-моему, просто не знал, кого винить и что сказать.
Мне показалось, что с того момента все для отца обернулось темной стороной. Он, как Лопух, стал сам не свой. Эта рука, которая то высовывалась, то уходила в воду, как будто помахала хорошим временам на прощанье, худым - на встречу.
Потому что плохие времена потянулись на годы с тех пор, как Лопух утопился в той темной воде.
Может, так оно и бывает, когда помирает друг. Никому из оставшихся корешей счастья не видать?
Хотя я ведь уже говорил, что и Пёрл-Харбор, и что пришлось переехать в дедовский дом папке тоже ничего хорошего не дали.

1 2