Сначала мы думали, что это от счастья, но когда ты открываешь дверь собственному сыну, а он тебя не узнает… Кармайкл, ты и сам чудесно выглядишь, бронзовый от загара, возмужавший, совсем-совсем не такой, как раньше.Последнее он предпочел пропустить мимо ушей. А она продолжала:– Кармайкл, у нас с Уолтером жуткое ощущение, что я молодею, а он стареет. Мы меняемся местами.– Да ладно тебе, – отмахнулся Кармайкл. – Время чудес миновало. Я просто устал после перелета, а ты действительно классно выглядишь, но это, скорее всего из-за того, что ты больше не живешь с папой.Из ванной вышел мужчина, одетый во все черное, отличных оттенков, но по моде сорока-пятидесятилетней давности. Кармайкл прикинул, что ему лет сорок.– Ну, мам… Это тот, о котором ты мне писала, или новый?– Кармайкл! – Грейс была шокирована. – Конечно, тот! За кого ты меня принимаешь? Это Уолтер Уэллс, художник.Кармайкл внезапно понял: то, что его мать занимается любовью с другим мужчиной, огорчает его куда меньше, чем он думал. Каким бы ни был их реальный возраст, мысленно они видят себя иначе. Уолтер не жиголо, а Грейс не пожилая женщина, которую используют. Больше всего они похожи на Адама и Еву. Не стоило ему так волноваться и нестись сюда на всех парах. Если Тоби сходит на сторону там, в Новой Зеландии, виновата в этом будет мать. Когда встал вопрос о том, кто виноват, ответ оказался совершенно очевидным. Как пояснила ему психотерапевт, это обязанность матери – охранять детей от отца. Грейс следовало расстаться с гомофобом Барли сразу же, как только сексуальная ориентация Кармайкла перестала быть секретом. Кое-что эта врачиха все же поняла правильно.Конечно, в чем-то есть и вина самого Кармайкла. Ему нужно было передать матери содержание разговоров отца с любовницами еще много лет назад. Но штука в том, что если ты начал что-то скрывать, то трудно остановиться. К тому же ему не хотелось причинять матери боль. Кармайкл полагал, что когда Барли стукнет пятьдесят, он перестанет гулять. А Грейс уже достаточно наказана.И вот теперь оказывается, что она отлично проводит время. Такое впечатление, что она вернулась в тот возраст, когда Кармайкла еще и в проекте не было. Беззаботная жизнь бездетной молодой женщины, которой нечем себя занять, кроме как развлекаться, тратить деньги и жить чувствами. Это пугало. Пожилые разведенные матери не должны выглядеть как Ева.Они заказали пиццу – мать отродясь ее не заказывала – и пили красное вино. Австралийское, ко всему прочему. Кармайкл заговорил о возрасте и спросил, не обращалась ли Грейс к врачу со своими опасениями. Наверняка этому есть какое-то разумное объяснение. С тем, что проделывают сейчас с человеческим геномом, и с этими вмешательствами в процесс старения кто может знать, что происходит? Может, все дело в питьевой воде? Во всяком случае, в Озе можно быть уверенным в чистоте льющейся из крана воды. Одна из причин, по которым Кармайкл поехал в Сидней, – вода с Голубой горы. В Лондоне вода, до того как попадает в краны центрального района, как минимум дважды проходит через почки жителей Ридинга и Слау, она полна эстрогенов от противозачаточных таблеток, которые принимают женщины между родами и которые невозможно отфильтровать. Всем известно, что именно в Ридинге и Слау больше всего заботящихся о своем здоровье молодых матерей из среднего класса. И одному Богу известно, что все они принимают. Может, таблетки долголетия.– Ты слишком много болтаешь, – сказала его мать. – Совсем как раньше. Господи, как же здорово снова тебя видеть, Кар!Она никогда его так не называла.Уолтер Уэллс сказал, что это интересное предположение, но, по его мнению, все гораздо сложнее. Он все же несколько надутый, подумал Кармайкл. Впрочем, он вряд ли стал бы выкидывать его из своей постели, будь у Уолтера к этому склонность, в чем Кармайкл сильно сомневался. Мать отлично о себе позаботилась. И она права, Уолтер действительно немного похож на Кармайкла, точнее, он выглядел так, как надеялся выглядеть Кармайкл лет через пятнадцать. Волосы на висках поредели не сильно, ровно настолько, чтобы придать ему вид компетентного ответственного человека. Привлекательный для обоих полов. Кармайкл заметил, что Уолтер пьет намного меньше, чем Грейс. Что ж, по крайней мере рядом с ней есть кто-то, кто не даст ей вцепиться в бутылку, к чему она имеет склонность. Иногда, когда Кармайкл был ребенком, она была крепко пьяна, когда укладывала его в кровать, и с трудом читала ему на ночь. За это психотерапевт тоже ухватилась.– Я была у доктора, – ответила Грейс. – Но они не желают признавать то, что видят своими глазами. Всякий раз, как аппарат выдает не тот результат, которого они ждали, они заявляют, что машина барахлит.– Может, стоит обратиться к альтернативной медицине, – предложил Кармайкл, – к целителю, чей разум не зашорен? Лучше не к европейцу. Живя в Озе, начинаешь понимать, насколько закоснела старая добрая Англия. Глава 34 Какая радость – увидеть в дверях Кармайкла, да еще такого сильного, здорового и, осмелюсь сказать, кажущегося почти что гетеросексуалом. Он совершенно перестал быть замкнутым и обидчивым и больше не считает, что причиной того, сего, пятого и десятого является его гомосексуальность. Могу добавить, что Барли наверняка нашел бы какой-нибудь другой повод игнорировать его. Отцам это свойственно. И Кармайкл всегда был таким красивым. Если бы только он и раньше мог стоять прямо и смотреть в глаза, как делает это сейчас. Открытые пространства пошли ему на пользу: он вырос, чтобы их заполнить. Трудно быть самим собой в тесном, мрачном Сохо, в Сиднее, на широкой Кингс-Кросс это гораздо легче. Не знаю, счастлив ли Кармайкл с этим своим Тоби. Он не кажется уверенным в своем избраннике, не так, как мы с Уолтером, но, возможно, мы предъявляем слишком высокие требования.Кармайкл появился в удачный момент. Мы с Уолтером стояли обнаженными перед зеркалом, глядя друг на друга, когда послышался стук в дверь, затем еще один, а затем раздался длинный звонок. Я только-только вылезла из постели и изучала себя в зеркале, что ненавидела делать годами, и едва перестала изумленно таращиться на свое отражение. Вот она я, изящная, с тонкой талией, высокой налитой грудью. Неужели я так выглядела в юности, или это тело кого-то другого? Уолтер, тоже нагой, встал со мной рядом. Он уже далеко не юноша. Его волосы редеют, и он кажется скорее интеллигентным, чем молодым. Он превращается в некое подобие своего отца, копией которого, в конце концов, и станет. Что называют естественным, но что кажется по большей части весьма странным. Если мы все здесь временно, то зачем нужно индивидуальное сознание? Что касается меня, то, что бы со мной ни происходило, это совершенно неестественно и не имеет прецедентов, насколько мне известно.Мы увидели друг друга такими, какими нас видит зеркало, в более истинном свете, чем видели сами, затем повернулись друг к другу и обнялись. Думаю, в глубине души мы оба знали, что единственный способ остановить эти изменения – перестать заниматься любовью. И оба отлично знали, что ни за что на это не пойдем. Как знали и то, что отказ от воздержания для нас не что иное, как своего рода медленное самоубийство. Поскольку я буду молодеть и в конце шкалы исчезну, а он исчезнет в другом конце, и мы оба уйдем в великое успокоение.В дверь стучали и стучали, звонок звенел и звенел. – Может, это вернулась Этель с пленкой? – подумала я вначале. Но я понимала, что она ни за что не стала бы так настойчиво стучать и звонить. Этель хоть и кажется нахальной, но все же не лишена такта, и она немного как бы заискивающая, а вовсе не шумная и не требовательная. Записанная кассета стоила мне подруги – Этель предала меня, – но и только. А вот кому стоит опасаться этой записи, так это Дорис, и если Дорис захочет заплатить за нее, то старушке Этель повезло. К тому же Этель исчезла, что тоже имело свои плюсы, поскольку, таким образом, постель в Тавингтон-Корте оставалась свободной, если мы с Уолтером вдруг решим ею воспользоваться, что мы и сделали. И ничто не поколеблет моей любви к Уолтеру, что бы ни было на той пленке, что бы Дорис ни заставила его делать в те выпавшие из его памяти часы. Мы потеряли к этой записи всякий интерес.Внешний мир требовал, чтобы его впустили, и я пошла, открывать дверь. Я восхищенно смотрела на свои нежные белые пальцы, отпиравшие замок. Неужели у меня в девичестве и, правда, были такие красивые руки? Похоже, что так, но кто мог обратить на это внимание, кроме Барли, а он не склонен был отвешивать мне комплименты. Все, что нужно было сделать Уолтеру, – это поднести мои пальцы к своим губам, и мои руки стали прекрасными. Возможно, Уолтер создал меня, как создал на холсте изображение леди Джулиет, мое, а теперь вот и Дорис. Ну, по крайней мере часть. Может, я объект художественного приема, а не его причина? Может, Уолтер перекраивает мир вокруг себя, приводя его в соответствие со своим видением, и теперь у меня нет реальной личности вне его любви? Лишившись его любви, я просто растворюсь, как точка на мониторе компьютера, когда его отключают от сети. Может, это все его рук дело, а я тут и вовсе ни при чем. Барли часто повторял, что это он меня создал. И вот теперь Уолтер уничтожал плоды его творчества.Но едва я открыла дверь Кармайклу, как все сомнения улетучились. Я – Грейс Дороти Макнаб, девушка из этого района, более того, я – мать, а передо мной стоял мой сын. И все будет хорошо.Кармайкл отвел нас в клинику китайской медицины в Сохо. Нам пришлось, как и всем, отстоять очередь. Ничего такого особенного в нас не было, ничто не ново под луной. За десять тысяч лет применения лечебных бальзамов что-нибудь вроде этого наверняка уже было, заявил Кармайкл, и объяснения этому и методы лечения, несомненно, найдутся у обладающих энциклопедическими познаниями и следующих древним традициям китайских целителей. Глава 35 Барли заехал в Тавингтон-Корт, просто чтобы узнать, как дела у Грейс. Он не подумал, что ее может там не оказаться, хотя и знал, что у нее связь с Уолтером Уэллсом. Ему сказала об этом леди Джулиет, а сэр Рон подтвердил, когда Барли наконец пообедал с ним в «Коннауте», хотя беседа и не пошла дальше «расскажи, где был, что делал». Барли с удовольствием прогулялся бы с Дорис по центральной части Лондона, но теперь их прогулки стали куда более редкими, чем раньше. Да оно и к лучшему, поскольку они обошлись ему в изрядную сумму. Дорис была по уши в работе.Флоре предложили вернуться обратно, но она отказалась, и теперь Дорис лезла на стенку, вынужденная носиться везде сама, как загнанная лошадь, и делать всю эту собачью работу. Все творческие люди Лондона хотели принять участие в ее программе, так что недостатка в жаждущих поучаствовать не было. Художники, скульпторы, поэты, довольные своей жизнью и творчеством, а также и те, кто, как однажды ядовито заметила Дорис, являют собой полное дерьмо, желали предстать перед камерой в лучшем виде, обработанные гримерами телестудии. Проблемой было найти гостей. Дорис нужны были люди, изображающие зрительскую аудиторию, но подходящего не находилось. Просто поразительно, как можно устроить путаницу из простой задачи: узнать у человека его мнение и передать ответ дальше по цепочке. А в результате Дорис, ожидающая услышать от гостей одно, слышит диаметрально противоположное, и бурного публичного обсуждения попросту не получается. Флора ее здорово подвела. И Барли бесполезно говорить ей, что нужно учиться делегировать полномочия. Кому она может их делегировать? Так что больше никаких приятных прогулок по Лондону, словно им некуда девать время. Его нет.Может, Грейс согласится прогуляться. Двух лет после развода для большинства людей наверняка вполне достаточно, чтобы все страсти поутихли. Оказалось, что Грейс похожа на большинство людей куда меньше, чем он думал. Иногда ему в голову приходила мысль, что все эти годы он был женат на женщине, которую совсем не знал. Что она его обманула. И естественно, он начал ей изменять. А какой бы мужчина не начал на его месте? Для чего еще нужны мужчине богатство, власть и положение, как не для того, чтобы иметь много женщин? Но он никогда не позволял этому вредить их браку. И как только дело принимало серьезный оборот, тут же рвал отношения. До появления Дорис. Дорис не из тех, к кому можно относиться легкомысленно.В офисе не было ничего, что требовало бы его присутствия. И это само по себе не было поводом для беспокойства. Это просто означает, что он хорошо умеет распределять обязанности. Проект «Озорной оперы», правда, подозрительно заглох. Ленч с сэром Роном оказался тихим и спокойным, но эти люди – опытные интриганы. Они воткнут вам нож в спину, продолжая при этом мило улыбаться. Он подвел разговор к Макарову. Да, это Макаров был в машине. Какое удачное совпадение! Леди Джулиет собирается в Санкт-Петербург, и Макаров помогает с организацией поездки. Нет, не на праздники, она едет по делам фонда «Историческое наследие», это одна из ее благотворительных акций. Фонд финансировал проекты по обеспечению сохранности исторических ценностей – регулирование температурного режима, контроль за влажностью и все такое, – а в Эрмитаже только что нашли очередную партию произведений искусства, хранившихся в одном из запасников на пятом этаже и оказавшихся в скверном состоянии. Им необходима немедленная помощь, а леди Джулиет удалось вытянуть из Макарова пару миллионов.– Эти сталепромышленники – впрочем, в данном случае стоит сказать уранопромышленники – неиссякаемый источник средств для мирового искусства. Ну, да ты и сам это отлично знаешь, Барли!Конечно, это не дружеский толчок в ребра со словами «старый ты кобель!», но что-то близкое к этому. Брак с Грейс никогда не был объектом зависти в отличие от брака с Дорис. Барли молил Бога, чтобы это не сыграло против него в коридорах власти. Кто бы мог подумать, что старая грымза способна получить такую мощную поддержку. Конечно, ей на руку сыграл тюремный срок, навечно превративший ее в жертву, а в наши дни все любят жертв и ненавидят победителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25