Извини! — Настя повернулась к подруге. — Я у тебя даже не спросила, как дела. Нет, правда, ты куда-нибудь ездила?
— Ездила. — Саша выключила утюг. — На фабрику ездила. У них архив сгорел, ничего не сохранилось. Остался еще один адрес, я его в бабушкиных письмах нашла. Это адрес маминых знакомых. Только там еще не была.
— Хочешь, вместе поедем?
— Нет-нет! — поспешно отказалась Саша. — Я сама. Тебе читать столько!
Саша на самом деле не хотела, чтобы кто бы то ни было сопровождал ее. Она хотела добраться до истины в одиночку. Чтобы при встрече с матерью не было свидетелей. Боялась? Просто не хотела, и все тут. Поэтому на следующий день отправилась по последнему имеющемуся у нее адресу одна. Старый дом с огромными окнами встретил ее неприветливым обшарпанным фасадом. Даже в такую жару внутри подъезда оказалось сумрачно и холодно. Дверь открыла женщина возраста Сашиной бабушки — сухонькая, маленькая. Лицо ее выражало недоверие. И разглядывала она Сашу совершенно бесцеремонно. Следом за бабулькой в коридор приковыляла борзая собака и тоже вопросительно уставилась на Сашу. Саша принялась сбивчиво объяснять цель своего прихода.
— Не знаю про нее ничего и знать не хочу! — отрезала старуха, повернулась и пошла в комнату, оставив Сашу наедине с борзой. Собака подошла и подставила гостье свою морду, явно ожидая ласки. Саша не поняла собаку. Она не поняла и старуху, поэтому так, с лета, ее старухой и окрестила. Свою бабушку она никогда бы не назвала так. Саша потопталась в прихожей и сделала шаг в сторону комнаты.
— Вы понимаете, я издалека приехала. У меня здесь нет никого.
— А мне-то что? Твоя беспутная мать когда-то пела мне то же самое! Хватит! Пожалели одну!
— Мам! Кто там?
Откуда-то из глубины квартиры донесся еще один голос, посочнее, помоложе.
— Иди-ка полюбуйся! — не без злорадного удовольствия откликнулась старуха. — Дочка заявилась Лидкина. У ней, оказывается, дочь имеется!
Саша услышала тяжелые шаги, сопровождаемые шарканьем тапочек. Перед Сашей предстала грузная женщина средних лет. Своей фигурой она загородила проход. В темной прихожей стало еще меньше света. Высокие потолки делали узкую прихожую неуютной, Саше захотелось скорее уйти. Но она не могла себе этого позволить.
— А мы-то откуда можем знать, где она? — обращаясь не то к старухе, не то к девушке, басом изрекла грузная.
— Но ведь она к вам обращалась, может, вы знаете…
— Обращалась! Мы как люди приютили ее, вдовушку. Она ведь мужа потеряла, вся в слезах к нам пришла.
— Да, мой отец погиб на границе.
— Думали, она человек. А она моего брата окрутила. Околдовала…
— И жизнь ему испортила! — закончила за нее старуха, которую не видно было из-за плеча дочери. — Присушила парня!
— Мы ее и знать-то не хотим!
— И зря ты ее здесь ищешь… Ноги ее уже много лет тут не бывает! Да кто ее и на порог-то теперь здесь пустит?!
— Но.., ваш брат… Можно мне с ним встретиться?
— Еще чего! — Старуха таки протиснулась между дочерью и стеной в коридор. — И не думай! Вот уж этого я не допущу! Мало мать твоя из него кровушки попила?
Старуха стала напирать на Сашу. Собака интеллигентно подвинулась, а бабка неинтеллигентно наступила Саше на ногу и потянулась мимо — к двери, явно намереваясь вытолкать гостью взашей. Саша, красная и злая, вылетела на лестничную клетку и от бессилия ударила кулаком по перилам. Перила неожиданно громко огласили лестничный пролет гулом и дребезжанием. Саша сошла на нижний этаж и опустилась на ступеньки.
— Гады! Сволочи! — ругалась непонятно на кого. Скорее всего — на весь мир взрослых, так тщательно стерегущий правду.
Никто не хочет сказать ей правду! Саша чувствовала себя теннисным мячиком, который ракеткой отбрасывают игроки прочь друг от друга. От жалости к себе она заплакала. Плакать Саша не любила и поэтому предавалась этому занятию со злостью, громко всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Легкие шаги внизу заставили ее съежиться. Еще не хватало, чтобы кто-то увидел ее ревущей. Она зло шмыгнула носом и стала вытирать щеки подолом футболки. И все же краем зареванного глаза она заметила, что по лестнице вверх поднимается мужчина. Или парень. Возраст она сначала не сумела определить. Он остановился над Сашей. Она стала лихорадочно подбирать какое-нибудь подходящее слово, чтобы пресечь чужое участие. Искала и не находила. У парня были длинные волосы до плеч и бородка. Вернее, подобие бородки, ее контурное обозначение. Он стоял и озадаченно смотрел на нее.
— Нельзя сидеть в жару на холодных ступеньках, — произнес он очевидное — Вы что, врач?
— Нет, я — художник, — улыбнулся мужчина, и Саша подумала: «Нет, не мужчина. Парень».
Улыбка обнажила его молодость. Саша поднялась. Парень был худой и высокий. Не настолько высокий, чтобы казаться долговязым, но выше Саши настолько, что она смотрела на него снизу вверх.
Саша поплелась вниз.
— Постойте! — как-то даже испуганно вскрикнул парень.
Саша вздрогнула от его окрика и обернулась.
— Посмотрите на меня, — спокойно произнес он тоном, не терпящим возражений, и Саша невольно подчинилась. Она увидела, что глаза у парня серые и волосы каштановые. Она попыталась мысленно «причесать» его.
Саша еще не знала, что большинство художников предпочитают длинные волосы, бородку, широкую одежду. Она не знала, и поэтому художник показался ей слишком странным. Каким-то чужеродным. И она инстинктивно отгородилась от него.
Парень спустился на одну ступеньку, протянул руку и хозяйски поправил что-то в Сашиной прическе. Саша дернула головой. Она не понимала, почему, собственно, все еще стоит в этом мрачном подъезде, похожем на склеп, и общается с этим ненормальным.
— Я должен вас нарисовать.
— Еще чего не хватало!
— Нет, вы не понимаете, — нервно заговорил парень, спускаясь вслед за Сашей. — У вас в лице есть что-то неуловимое. Этот взгляд… Эти губы… Вы мне не верите?
Саша поспешно спускалась вниз. Знаем мы этих художников. Сначала — приди в мастерскую, потом — разденься… Надо скорее выйти на свет.
— Да не бойтесь вы меня!
Но Саша уже не слушала его, хлопнула дверью, вылетела на свет и торопливо пошла через двор. Она почти дошла до остановки, когда увидела художника, торопливо шагающего следом за ней. Заметив, что девушка почти у цели, он припустился бежать. Саше захотелось сделать то же самое, но воспоминание о погоне, когда они удирали от лохотронщиков, остановило ее. Тогда они были вдвоем. А сейчас она одна. В незнакомом городе. Уж лучше стоять на остановке, где люди.
Художник остановился перед Сашей, сотрясая в воздухе какой-то бумажкой. Лицо его выражало почти мучение. Больной, что ли? «Явно ненормальный», — второй раз мелькнуло в голове у Саши.
— Это ваше? — наконец выдавил парень.
Он протянул Саше бумажку. Это была открытка с адресом, по которому Саша только что обращалась.
— Да, мое.
— Откуда она у вас? — Глаза у парня лихорадочно блестели. — Как она к вам попала?
Саша попятилась. Ей до сих пор не приходилось общаться с психами.
— А вам-то какое дело?
— Это почерк Лики. Кто вы? Почему вы…
— Лики? — переспросила Саша. — Вы знаете мою мать? Теперь уже она вцепилась в парня глазами. Они стояли и таращились друг на друга.
— Вашу мать? — запоздало переспросил парень. Похоже, он прислушивался к звукам собственного голоса как к чужим. И, словно сбросив с Саши покрывало, он вдруг окинул ее взглядом. Саше стало жарко. Она покрылась потом. В голове стал всплывать разговор между ней и женщинами в квартире. Внезапно ее осенила догадка.
— Вы.., вы знаете, где она? — Саша вцепилась в руки художника, повисшие плетьми.
Он молчал.
— Что же вы молчите?! — заорала она, испугавшись вдруг, что и этот, как и все остальные, не захочет сказать ей правду. Начнет лгать и изворачиваться. Уж больно он внезапно замолчал — словно его отключили от питания. Она пыталась добиться ответа, а он смотрел на нее, как на инопланетянку.
— Теперь я понял, кого вы мне напоминаете, — потрясенно заговорил длинноволосый. — Лику! Ну конечно же. У вас губы Ликины. У вас ее верхняя губа.
Художник протянул руку и совершенно бесцеремонно потрогал Сашину верхнюю губу. Как если бы Саша была вылеплена из гипса, а он был скульптором. Саша уже поняла, что художник — того. Ее это раздражало, но оказалось не самым важным. Важнее, гораздо важнее, что он знал ее мать. Он один мог ей сейчас помочь.
— Отвезите меня к ней, — взмолилась Саша, боясь, что художник повернется к ней спиной и как сомнамбула двинется прочь. Было похоже на то. — Вы знаете, наверняка знаете, где она живет! Ну что же вы стоите, как…
Художник избавил девушку от сравнений.
— Да, конечно. — Он взял ее за руку и потянул за собой в подъехавший автобус. В автобусе их растащило в разные стороны, и всю дорогу Саша беспокойно искала глазами его патлатую голову. Художник смотрел в окно, но Саша заметила, что его взгляд был устремлен как бы сквозь скользящие картины. Саша не переставала нервничать. И хорошо, что она не теряла бдительности. Вдруг, забыв о ней, он стал пробираться к выходу. Не махнул ей, не взглянул даже в ее сторону. Псих. Она поспешно принялась протискиваться следом. Едва успела выпрыгнуть. Догнала его и дернула за руку. Она собиралась сказать что-нибудь резкое, но художник обратил на нее свой взгляд, и этот взгляд остановил ее.
— Она замужем? У нее есть дети? — допытывалась Саша, когда они шагали через дворы среди кирпичных пятиэтажек. Художник молчал. Похоже, решал в уме какую-то сложную задачку и на время забыл о Саше. Или она ему мешала. Ей осталось только торопливо семенить следом. Безуспешно гадая, чем это все кончится. Наконец он остановился. Сел на лавочку.
— Вот подъезд. Квартира сорок два.
— А вы разве со мной не подниметесь?
В последнюю минуту Саша вдруг оробела. Ей показалось — будет лучше, стой кто-нибудь у нее за спиной. Пусть бы кто-нибудь представил ее матери: вот, мол, Лика, это твоя дочь Саша. Познакомьтесь.
— Мне туда нельзя. Я вас здесь подожду.
Саша с детства была приучена не задавать лишних вопросов. Она вздохнула и пошла в сторону подъезда. И там у нее стало больно сжиматься нутро. Когда поднялась на одну площадку, то поняла, что трусит. И хочет убежать самым постыдным образом. И все же заставила себя нажать на кнопку звонка.
Она позвонила пару раз, прежде чем кто-то приблизился к двери.
Открыла женщина, которая даже с большой натяжкой не подходила на роль Лики Ольшанской. Женщина была выше Саши ростом, а мать, по всему выходило, должна быть маленькой. И эти крашеные, пережженные перекисью волосы… Нет, не могла эта женщина быть Сашиной матерью.
— Здравствуйте, — все же выдавила из себя Саша.
— Девушка, — заговорила женщина громким шепотом. — Если вы с рекламой, то…
— Нет. Мне нужна хозяйка квартиры. Лика Ольшанская, — протараторила Саша. — То есть не Ольшанская. Смирнова. Она по мужу — Смирнова.
Она все еще вглядывалась в лицо незнакомой женщины. А та, в свою очередь, разглядывала Сашу.
— А кто вы ей? — спросила женщина недоверчиво.
— Дочь.
Саша сглотнула. Главное было сказано. Женщина охнула и прикрыла рот рукой. Саша много раз по телевизору, в фильмах, видела этот жест. И он ей очень не понравился. Жест внезапного открытия, горького удивления. Но никогда этот жест, чужой и затертый, не отзывался в ее душе так явно. У Саши перехватило дыхание и подкосились коленки.
Женщина втащила ее в коридор.
— Нина, кто там? — донеслось из комнаты.
— Сейчас, Лика. Я сейчас, — отозвалась женщина, не отрывая глаз от Саши. И повторила шепотом, уже только для нее:
— Сейчас. Ты постой здесь, я тебя позову.
И женщина засеменила в комнату и прикрыла за собой дверь. А Саша осталась одна в бесприютном коридоре. Коридор — визитная карточка квартиры. Если коридор неуютный, облезлый и неухоженный, то уж нечего ожидать от комнаты и кухни. Саша сразу представила всю квартиру. Сердце сжалось не то от страха, не то от жалости. Она не могла больше стоять и ждать. Слишком долгим оказалось в ее жизни это ожидание. Прошла по узкому коридору с лопухами отставших отвислых обоев и толкнула дверь в комнату. Прямо перед ней оказался разобранный диван со смятой постелью, на которой кто-то лежал.
Женщина, открывшая Саше дверь, приподнимала лежавшему подушки. И вдруг откуда-то из-под мышек поправлявшей вынырнула маленькая, как сначала показалось Саше — детская, голова. И, вынырнув, нацелилась на Сашу испуганным взглядом.
Саша никак не могла сопоставить эту маленькую, коротко стриженную головку с образом своей красавицы матери. Но догадка уже обожгла — это и есть она, Лика. Губы что-то шептали, а тоненькие пальцы перебирали бязь пододеяльника.
— Я только что ей укол сделала, — пояснила женщина Саше потихоньку, будто сама хозяйка могла не услышать этого. И громко, уже для больной, объявила:
— Ну вот, Ли-куша. А ты говорила — одна да одна. Дочка к тебе приехала. Смотри, какая красавица. Невеста уж совсем! — И, зажав рот кулаком, быстро вышла из комнаты.
Саша осталась наедине с матерью.
Глава 4
В мастерской Ильи пахло бензином. Он объяснил, что так пахнет краска для работы по шелку. Он выполнял специальный заказ. Комната без мебели тем не менее не казалась неуютной. Ее заполняли рамы, холсты, мольберты. Пока Саша осматривалась, художник расчищал пространство для нее. Что-то унес за занавеску, притащил табуретку.
— Подожди минуточку, я сейчас.
Саша впервые в жизни была в мастерской художника. Здесь царил беспорядок, но это был необычный беспорядок. От нагромождения художественных предметов комната не становилась бесприютной. Напротив, все в ней было наполнено необъяснимой живой притягательностью.
— Вот.
Саша повернулась на голос. Прямо на нее с портрета смотрели огромные глаза ее матери. Лика Ольшанская была нарисована по пояс. Она стояла у окна, за стеклами которого лил дождь.
Женщина, находящаяся в глубине, за пеленой дождя и за стеклом, выглядела пронзительно грустной — ее глаза блестели как от слез, хотя понятно было, что виной всему дождь.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5