— вдруг прибавил он и опустил отяжелевшую голову.Он снова потянулся к графину, но Таня удержала его руку:— Хватит. Вот теперь хватит. Вы мне поверьте, я уж знаю… У вас есть деньги? Дайте мне рублей восемь, я рассчитаюсь с официантом, а то он вас обязательно обманет…Через несколько минут они встали из-за стола. Пол вдруг качнулся под ногами Егорышева, и ему пришлось опереться на плечо Тани, чтобы не упасть.— Где вы живете? — спросила она на улице.— Я поеду на дачу, — ответил он.— Как вас сразу развезло, — с жалостью посмотрела на него девушка. — Ну, так и быть, провожу вас до метро. Пройдемся пешком. Довольно далеко, но вам полезно.На свежем воздухе Егорышев быстро пришел в себя. Голова прояснилась. Он чувствовал себя почти нормально, только сильно хотелось пить. Заметив, что походка его стала твердой, Таня одобрительно сказала:— Ну вот, совсем молодцом!Они проходили мимо белых ворот Парка культуры и отдыха. Из ворот вышли несколько парней и преградили им дорогу. Парни были в хороших модных костюмах и узких полуботинках. Егорышев посмотрел на них с недоумением. Они как будто его не заметили. Они насмешливо, с улыбками смотрели на Таню.— Привет! — сказал один из них, бледный брюнет с прилизанным пробором. — Брось своего типа и пойдем с нами, а то нам скучно.Егорышев ничего не понял и посмотрел на Таню. Она не удивилась.— Не надо, мальчики, — ответила она спокойно и оттерла Егорышева плечом. — Пропустите-ка нас, слышите?— Смотри, Танька, допрыгаешься! — угрожающе сказал брюнет.Таня схватила Егорышева за руку:— Пойдем, они просто дурака валяют! Но он освободил руку и спросил:— Почему они так обращаются с вами, Таня? Молодые люди захохотали, кто-то из них сказал:— Пижон заступается за честь своей дамы! Парни плотным кольцом окружили Егорышева.— Какие вы негодяи! — сказал он, не двигаясь с места. Ему пришлось слегка оттолкнуть одного из них. Тот с воплем отлетел в сторону и, поскользнувшись в луже, упал на тротуар. Его товарищи с руганью накинулись на Егорышева. Кто-то ударил его по лицу, кто-то подставил ногу. В этот момент раздался милицейский свисток.Оставив Егорышева, парни метнулись к воротам, но резкий голос произнес:— Спокойно.Из ворот вышли два милиционера. Молодой румяный лейтенант спросил:— Скандалим? Сводим счеты? Ну что ж, прошу вас сесть в машину. Придется прокатиться.Тут только Егорышев заметил поодаль синюю милицейскую «Победу».Их привезли в отделение милиции. Дежурный лейтенант составил протокол и предложил Егорышеву расписаться. В протоколе было написано, что Егорышев, Потапенко, Молодечный и Синицын, а также гражданка Андреева нарушали правила внутреннего распорядка, установленные Моссоветом, и устроили драку и дебош в общественном месте. Все они при этом находились в состоянии опьянения и оказали сопротивление работникам милиции.Егорышев не устраивал дебош и не оказывал сопротивления, но все же подписал протокол, так как хотел поскорей увести Таню из этого места.Дежурный лейтенант спросил у него, где он работает, и разрешил ему и Тане уйти. На прощанье он сказал Тане:— Студентка, комсомолка, в парк, понимаете, на танцы ходите… Не стыдно?— Разве нельзя ходить на танцы? — спросила Таня.— Танцевать можно по-разному. Эх, девушка, девушка! — покачал головой лейтенант.На улице моросил дождь. Таня накрыла голову носовым платком и расстроенно сказала:— Пропала прическа!На Октябрьской площади они распрощались.— Ужасно глупо получилось, — сказала Таня, серьезно глядя на Егорышева умными, грустными глазами. — Но вы не огорчайтесь. Они не сообщат на работу. Вы случайно к ним попали, они в этом тоже разбираются.— Ничего, — ответил Егорышев. — Все-таки интересно было познакомиться с «современными молодыми людьми». Значит, через сто лет все будет примерно так?— На ребят вы не обижайтесь, — улыбнулась Таня. — Они неплохие… Только ужасные дураки!Спустившись в метро, Егорышев тут же забыл о Тане, о бледнолицем брюнете и о лейтенанте милиции. Перед глазами у него возникла Наташа, он удивился, как мог в тяжелую для нее минуту уйти и оставить ее одну? И почему ему пришло в голову, что виноват в чем-то Матвей? Нет, ничего не отнимал у Егорышева Матвей Строганов. Матвей был брат ему, а не враг. И все они были люди, люди, а не волки, бегущие наперегонки к вожделенной кости, рыча и огрызаясь друг на друга…До дачи Егорышев добрался во втором часу ночи. Еще с час он бродил по участку, похлопывая по шершавым стволам сосен, а они шептали ему что-то ласковое и обнадеживающее. Затем он умылся ледяной водой из колодца, сел за стол и принялся сочинять заявление на имя Лебедянского.«Ввиду того, что я, — писал он разборчивым детским почерком, — должен выехать по семейным обстоятельствам в Красноярский край…»На середине строки его рука упала на бумагу, голова склонилась над столом, и он уснул мертвым сном хорошо поработавшего, смертельно уставшего человека. 7 Утром на работе случилась неприятность. Зоя Александровна вручила Егорышеву конверт, на котором его рукой был написан адрес Бийского лесничества. Оказалось, что Егорышев все перепутал и важную деловую бумагу, которую нужно было послать в Омск, адресовал почему-то в Бийск. Бдительная Зоя Александровна вовремя обнаружила ошибку, и ужасное недоразумение, которое могло произойти по вине Егорышева, было предотвращено.Он пристыженно поблагодарил ее и попросил доложить о нем Лебедянскому.— Опять? — спросила Зоя Александровна. — Хорошо, я доложу. — Она скрылась в кабинете, через минуту торопливо вышла оттуда и каким-то странным тоном сказала Егорышеву:— Прошу.Егорышев вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.— В чем дело? — строго спросил Евгений Борисович. Его коричневые скулы были еще острее, чем обычно.— Заявление, — коротко ответил Егорышев. Лебедянский прочел заявление, небрежно смахнул его рукой в ящик стола и сказал:— Сегодня после работы у нас будет общее собрание. Там мы и поговорим о вашем заявлении, а кстати, еще кое о чем…— Хорошо, — согласился Егорышев.Он был немного удивлен тем, что его заявление об отпуске подлежало обсуждению на общем собрании, но, в конце концов, это не имело никакого значения…После звонка, возвестившего об окончании рабочего дня, Зоя Александровна выдвинула на середину комнаты стол, накрыла его красной скатертью и поставила на середину графин с водой и стакан.За этот стол уселись Лебедянский, секретарь партийной организации Федоров, комсорг Степанов и профорг Абрамцева, полная добродушная женщина, мать пятерых детей.Зоя Александровна заточила карандаш и положила перед собой чистый лист бумаги. Сотрудники удивленно переглядывались. Никто не понимал, по какому поводу созвано собрание.— Товарищи, — встав, негромко сказал Лебедянский. — Мы с вами приближаемся к двадцать второму съезду партии, съезду строителей коммунизма. Мы здесь, в нашем управлении, тоже делаем свое маленькое, незаметное, но нужное для страны дело. Наше управление занимается охраной и выращиванием лесов, зеленого богатства нашей Родины. Леса — это будущее страны, и, значит, мы с вами работаем непосредственно для будущего. И мы увидим это будущее, увидим своими глазами! Мы доживем до коммунизма. Но какими мы придем в коммунизм? Вот об этом мне и хотелось бы сегодня поговорить! — Евгений Борисович отпил из стакана воду и оглядел притихших сотрудников. — В коммунистическом обществе не будет места тунеядцам, лодырям и распущенным, аморальным людям, которые позорят своим поведением звание советского человека. Нет, таких людей мы с собой не возьмем! Товарищи! Сегодня утром я получил письмо от начальника двадцать девятого отделения милиции города Москвы. В этом письме сообщается, что член нашего коллектива товарищ Егорышев вчера вечером, напившись пьяным, учинил драку и дебош в общественном месте и был задержан вместе с подозрительными юношами и девицами.По комнате пронесся шепот. Долгов сделал круглые глаза и с изумлением посмотрел на Егорышева. Егорышев растерянно улыбнулся. Все это было так глупо, что не могло к нему относиться…— Товарищи из милиции просят нас оказать воздействие на Егорышева, — сказал Лебедянский и наклонил голову набок. — Но чтобы понять, как он, семейный человек, мог совершить подобный поступок, мы должны разобраться, что он вообще собой представляет. И я вам должен сказать, что я, например, не знаю Егорышева. Он у нас работает три года, но мы его не знаем. Он сторонится нас… Это, конечно, его дело, но сегодня мы вправе спросить у него: «Чем вы живете, Егорышев? Какие у вас высокие идеалы, благородные цели?» У нас, товарищи, победила новая, коммунистическая мораль. Законы этой морали светлы и гуманны. Они предписывают верность данному слову, уважение к женщине… Нам совершенно случайно стало известно, что товарищ Егорышев недавно ушел от своей жены, молодой женщины, комсомолки. Он бросил ее, оставил одну. Его, видимо, больше устраивают случайные знакомства… Я думаю, что это звенья одной цепи. Вы сами понимаете, Егорышев, к чему может привести такое легкомысленное, недостойное поведение?Егорышев по-прежнему улыбался. Щеки у него горели.— Может, кто-нибудь желает выступить? — после паузы осведомился Лебедянский.Желающих оказалось много. Первым взял слово комсорг Степанов. Он признал, что воспитательная работа среди молодежи в отделе ведется недостаточно, и обратился к Егорышеву с призывом покончить с ненормальным образом жизни, вредящим здоровью, и как можно скорей вернуться к семье.— Впрочем, — неожиданно закончил Степанов, — семья — это дело сложное. Тут трудно давать советы. Особенно посторонним…Зоя Александровна назвала заключительные слова Степанова беспринципными.— Это кто же посторонние? — возмущенно спросила она. — Нет, Степанов, мы для Егорышева не посторонние. Мы коллектив, он член этого коллектива и никаких секретов от нас иметь не должен. Именно в этом и заключается коммунистическая мораль. И такое собрание, как у нас сегодня, возможно только в нашем обществе, которое идет к коммунизму. Мы все должны быть друзьями и товарищами. Нет, Степанов! Пусть Егорышев объяснит нам, почему он бросил жену!—Что его спрашивать! — сказала молоденькая машинистка Леля. — Известно, почему они бросают. Нашел помоложе и бросил.— Это еще не факт, — буркнул экспедитор Корабельников. — Может, как раз наоборот, она ему изменила. Женщины в этом смысле бывают просто исключительно бессовестными. Я бы лично тоже с этим не стал мириться.— Не обязательно причиной является измена, — задумчиво и ласково возразил толстенький лысый инженер Кудрявцев и взглянул на Егорышева выпуклыми, тоскливыми глазами. — Вы нам откровенно объясните, Степан Григорьевич. Мы все тут люди взрослые. Физиологические моменты тоже очень часто определяют прочность семьи. И тут уж ничего не поделаешь.Машинистка Леля фыркнула в платок. Лебедянский постучал по столу карандашом.— Я вас не понимаю, Егорышев, — сказал Кудрявцев, — почему вы молчите? Стесняетесь, что ли? Так это глупо. Правильно заметила Зоя Александровна, тут все свои. Встали бы, понимаете, рассказали откровенно, что у вас получилось с женой, на какой почве охладели, смотришь, мы бы вам что-нибудь посоветовали. Одна голова хорошо, две лучше, а у нас целый коллектив. Серьезно, Егорышев, давайте рассказывайте, а то уже поздно…Егорышеву было холодно. Он чувствовал себя раздетым. Ему было очень неудобно и стыдно.— Он не желает нам отвечать, — сказала Зоя Александровна. — Он ведет себя просто вызывающе. Таким людям не место в нашем коллективе. Я предлагаю поставить вопрос перед отделом кадров о дальнейшем пребывании Егорышева в управлении.— Ну, это уж вы слишком, — недовольно поморщился парторг Федоров, который сидел все время, опустив голову и вертя в руках карандаш. — — То, что случилось, конечно, неприятно, но ничего такого раньше с Егорышевым не случалось. Я предлагаю объявить ему выговор и покончить на этом.Федорова поддержали Степанов и Абрамцева.— Да разве дело в административном взыскали? — укоризненно сказал Лебедянский. — Мы собрались здесь, чтобы поговорить по душам, как близкие друзья. Большая неприятность случилась с Егорышевым. Ему сейчас тяжело. Зачем же мы будем еще ему портить личное дело этим выговором? Я убежден, что он и так все понял. Он, конечно, понял, что мы все стремимся не наказать его, а просто понять и, может быть, поддержать. Никаких выговоров объявлять мы не будем. Пусть товарищ Егорышев хорошенько подумает о том, что он здесь услышал, вот и все. Вскоре я хочу поручить ему важную работу. Надеюсь, он выполнит эту работу так, что нам больше не придется обвинять его в безразличии к коллективу. Что касается семейных дел, то я надеюсь, что товарищ Егорышев решит их в полном соответствии с нашей чистой и гуманной коммунистической моралью.— Правильно! — облегченно сказал Долгов, и все сразу задвигались и заговорили вполголоса.— Может быть, вы что-нибудь пожелаете сказать, Степан Григорьевич? — ласково обратился к Егорышеву Лебедянский.Егорышев встал. Он успокоился, ему только по-прежнему было холодно и хотелось пить.— Я насчет отпуска, — кашлянув, сказал он. — Вы обещали на собрании разобрать мое заявление.— Это все, что вас сейчас интересует? После всего, что произошло? — спросил Лебедянский в наступившей тишине.Егорышев не ответил.Евгений Борисович нахмурился и сложил в папку листочки протокола.— Можете расходиться, товарищи, — сказал он и скрылся в своем кабинете.Егорышев направился к двери.— Вам, голубчик, повезло, — сказал инженер Кудрявцев. — Был бы на месте Лебедянского Коркин, начальник управления, от вас бы только перья полетели. Он в вопросах морали зверь! А Евгений Борисович душа человек. Либерал!В коридоре Егорышева остановил парторг Федоров. Это был молчаливый человек с наголо остриженной головой и тихим голосом. До войны он был лесничим, но простудился во время наводнения, заболел туберкулезом и вынужден был навсегда расстаться с лесом. Наверно, он так же, как Егорышев, тосковал о своих зеленых питомцах и тяготился скучной работой в управлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19