— обратился удильщик к пучеглазой маленькой рыбке с большими опущенными плавниками. И поспешно добавил: — Сам я из семейства удильщиков и специально приплыл наверх, чтобы познакомиться с ними.
— Это не так просто, — важно ответила рыбка. — Во-первых, потому, что их нельзя увидеть — они слишком мелки, а во-вторых, и это имеет прямое отношение к цели вашего визита, водоросли и все другие растения не разговаривают, как мы, рыбы. И, наконец, в-третьих, что представляется мне особенно важным, так это моё имя. Но я, с вашего позволения, пока его сообщать не буду.
— Что же мне делать? — огорчённо воскликнул Долопихтис. — Мне очень хочется узнать, чем занимаются водоросли.
— Я думаю, и это должно быть для вас очень важно, что они кормят собой копепод.
— Не очень-то интересное занятие — кормить кого бы то ни было собой. Неужели их жизнь столь безрадостна? — воскликнул удильщик.
— Великое счастье — самопожертвование, — нравоучительно произнесла пучеглазая рыбка.
— Боюсь, что я не смогу оценить величие самопожертвования до конца, — вздохнул удильщик, которого начинали раздражать манеры пучеглазой рыбы, пожелавшей сохранить инкогнито. Он уже искал предлога, как бы улизнуть от этой скучной беседы, которая, казалось, могла продолжаться ещё очень долго. Но больше маленькая пучеглазая рыбка ничего не успела сказать, — огромное стремительное тело, вынырнувшее откуда-то сверху, рванулось к пучеглазой рыбке и… рраз! Маленькой рыбки не стало. В тот же миг огромная толстая рыбка (а это была действительно огромная и толстая рыба) быстро повернулась к удильщику.
— Прекрасная погода, не правда ли? — в отчаянии выкрикнул Долопихтис, мгновенно вспомнивший преподнесённую ему лоцманом букву Закона.
— Прекрасная, солнечная и тёплая погода, о маленькая незнакомая рыбка, знающая Закон. Расскажи скорее, кто ты, а то я умираю от любопытства!
Долопихтис перевёл дух. На этот раз проявленная им находчивость спасла его от неминуемой гибели. Волнуясь, Долопихтис объяснил, кто он и зачем сюда приплыл. Когда в конце своего разговора Долопихтис упомянул о содержании беседы с пучеглазой рыбкой, большая рыба пришла в неописуемый восторг.
— Ха-ха-ха-ха! — веселилась большая рыба. — Я вижу, что случайно сделала правильный выбор. И при этом оказала тебе услугу, избавив от назойливого собеседника, о маленький и смешной удильщик. Ха-ха-ха! Самопожертвование! Ха-ха-ха! Самопожертвование состоялось, и я рада, что служу торжеству высокого и возвышенного чувства. Ну-ка, проказник, скажи мне, а что ты думаешь о самопожертвовании?
— Я бы охотнее пожертвовал кем-нибудь другим, о большая и толстая рыба, лишившая меня собеседника.
— Браво, о маленький и смышлёный Долопихтис! Ты мне положительно нравишься. Так это ты меня называешь большой и толстой рыбой, шалунишка?
— Если вам это не нравится, я готов… — поспешно ответил Долопихтис, — но мне показалось…
— Нет, отчего же, если тебе показалось. Очень, очень забавно, о мой маленький и улыбчивый друг. Так ты хочешь узнать о водорослях и тебе это действительно интересно? Тогда подожди меня одну минутку.
И, хохотнув на прощание, большая и весёлая рыба стремительно уплыла вверх. Долопихтис сначала решил воспользоваться случаем и улизнуть, но потом, рассудив, что его жизни ничто не угрожает, остался.
«Очень большая и толстая и совсем немножечко смешная рыба, — подумал удильщик. — Но почему она такая весёлая?»
Сверху раздался шум, и не успел Долопихтис опомниться, как перед ним снова появилась весёлая рыба.
— Прежде всего, о маленький и любознательный друг, тебе надобно узнать, что я — ха-ха-ха! — не рыба. Я млекопитающее, дышу воздухом, потому что я дельфин.
Удильщик был поражён. Потрясён. Он разволновался ужасно. Дельфин по виду рыба — и вдруг не рыба. И он задал глупый вопрос, самый глупый из всех заданных им когда-либо вопросов, — он спросил:
— Но разве может быть рыба совсем не рыбой, если даже она называет себя дельфином?
Дельфин оглушительно расхохотался:
— Ах ты маленький и глупый удильщик! Я всё-таки не рыба, я млекопитающее. Я не могу воспользоваться воздухом, который есть в воде. У тебя есть жабры, с помощью которых ты дышишь, а у меня нет. Поэтому я должен подниматься время от времени на поверхность и дышать кислородом, набирая воздух в лёгкие.
Долопихтис сконфузился и виновато сказал:
— Но мне кажется, что вы всё-таки немножечко рыба.
Дельфин довольно засопел:
— Ты очень, очень симпатичный. И о водорослях я тебе всё же расскажу. Потому что я знаю о них больше, чем твои братья по крови. Я всё-таки млекопитающее. А это что-нибудь да значит, между нами говоря. Так вот, слушай внимательно и не перебивай.
Водоросли, мой маленький друг, относятся к растительному царству. Они бывают и очень маленькие, такие, что их не в состоянии различить глаз, и очень большие, достигающие многих метров. Но все водоросли заняты одним важным делом: они, поглощая солнечный свет, строят своё тело прежде всего из углекислоты, нитратов и фосфатов. Это очень простые вещества, находящиеся в воде. Из этих веществ, как из кирпичиков, водоросли и строят своё тело. Должно быть, водоросли очень вкусны, раз их с таким удовольствием поедают малюсенькие рачки — копеподы.
А копепод, как ты успел заметить, охотно поедают мелкие рыбёшки — ах, прекрасные и вкусные рыбёшки вроде тех, за которыми охотимся мы.
Теперь ты видишь, о мой маленький и любознательный знакомый, что водоросли как бы составляют начало цепочки, своего рода первое звено цепи. Копеподы, которые поедают водоросли, являются уже вторым звеном. Копепод поедают маленькие рыбы, — это третье звено. Хищники покрупнее, в том числе и я, мой маленький и самый симпатичный из всех виденных мною хищников, пожирающих маленьких рыб, — это последнее самостоятельное звено. Ты должен хорошо это уяснить, потому что всё это достаточно важно.
— И слишком сложно, — произнёс Долопихтис. — Но если мы принадлежим к звеньям единой цепи, которая существует в природе, значит, то, что мы уничтожаем, друг друга, не является следствием несовершенства нашего воспитания?
— Ха-ха-ха! «Несовершенство воспитания»! — передразнил дельфин. — О необыкновенная маленькая рыбёшка, ты говоришь о вещах, в которых ничего не смыслишь. Кстати, тебе не кажется, что мне пора подняться за очередной порцией воздуха? — И дельфин умчался, оставив удильщика одного.
«Если всё, о чём говорил дельфин, правда, — думал Долопихтис, — то выходило, что хорошее воспитание, добропорядочность ничего не значат в окружающем мире». Поэтому, когда дельфин вернулся, Долопихтис высказал ему свои огорчения.
Дельфин с любопытством рассматривал удильщика.
— О маленький и проницательный удильщик! Мне глубоко симпатичны твои рассуждения. Осознание своего места в общей цепи не вынуждает нас к отказу от солнца, тепла и прочих маленьких радостей, существующих в нашем мире. Одно не исключает другого. Нужно только уметь их ценить. И тогда это во многом упростит жизнь, мой маленький друг.
— Значит ли это, что можно быть глухим ко злу? — не сдавался удильщик.
— Ни к добру, ни ко злу быть глухим нельзя. Но нельзя считать злом то, к чему нас обязывает природа, например уничтожение рыбами копепод для утоления голода. Это ты понимаешь, о маленькая и досужая рыбка из славного семейства удильщиков?
— Кажется, понимаю.
— И хорошо делаешь. Это избавит тебя от массы неприятностей и ненужных забот, о маленькая рыбка, которую я случайно не съел, ха-ха-ха! Только потому, что она вовремя — о, очень-очень вовремя! — вспомнила о Законе. Сейчас я вынужден тебя покинуть, но так как я тебе ещё многого не рассказал, то мы это сделаем позже. А ты можешь отправиться к большим водорослям. И там на границе их зарослей я тебя разыщу.
Глава седьмая,
в которой Долопихтис находит водоросли, встречается с тряпичником и попадает в смешное положение
Долопихтис взглянул вверх и вдруг увидел, что он совсем близко подплыл к поверхности океана, — дальше начинался другой, неведомый ему мир. Снизу граница между этими мирами казалась водяным потолком, плавно опускающимся и поднимающимся с волной. То тут, то там виднелись прикреплённые к волнующемуся потолку большие пучки водорослей, которые затем длинными зелёными лентами спадали вниз.
Долопихтис разглядывал причудливые сплетения из листьев и стеблей различных очертаний и размеров, которые, переплетаясь, образовывали сплошную стену из зелени всевозможных оттенков.
Среди водорослей сновали стайки рыбок — одни из них обладали удивительно яркой расцветкой, другие были окрашены в мягкие желтоватые тона. Но что сразу бросалось в глаза: почти у всех этих миниатюрных рыбок были поперечные полосы или разводы на боках — замечательное приспособление, которое делало их невидимыми среди зарослей, как только рыбки переставали двигаться. Удильщик с восхищением следил за парой желтовато-золотистых рыб. Замирая, они внезапно пропадали из глаз и напоминали издали солнечных зайчиков.
И вдруг Долопихтис понял, что заблудился. Куда бы он ни поворачивал — всюду перед ним вставала стена из зелени восхитительной изумрудной окраски. Удильщик осмотрелся, стараясь определить, куда плыть дальше.
— Здравствуйте! — раздался голос у самого уха удильщика. — Уж не заблудились ли вы?
Долопихтис быстро обернулся, но не увидел никого и ничего, кроме ликующего моря зелени.
— Здравствуйте! — снова повторил кто-то.
И Долопихтису показалось, что он слышит голос чуть ли не в собственном ухе. Поэтому он ответил с некоторой обидой:
— Здравствуйте и вы, но я вас не вижу. Куда и зачем вы прячетесь?
В ответ он услышал довольный смешок:
— Я никуда и не думаю прятаться. Просто вы очень невнимательны. Нет, нет! Вы поворачиваетесь не туда. Я здесь — прямо у вашей головы. Смотрите прямо. Ну вот, я же говорю «прямо», а вы смотрите вбок.
То, что наконец увидел Долопихтис, было настолько непостижимо и фантастично, что ему на минуту показалось, что он заснул и видит дурной сон.
Его, глубоководного удильщика, много перевидавшего на своём веку, удивить было трудно. И всё же это удалось сделать существу, которое он даже не решился с уверенностью назвать рыбой. И, как бы отвечая на его сомнения, существо сказало, не скрывая удовольствия от произведённого впечатления:
— Да, да, это именно так. Вижу теперь, что и вы меня видите. На всякий случай спою вам свою песенку, которая убедит вас, что я всё-таки рыба, а не растение.
Живу я в зарослях травы, —
А вы?
Меня с трудом заметит глаз, —
А вас?
Себе я очень нравлюсь сам, —
А вам?
Меня тряпичником зовут,
Но у меня ни тряпки нет!
И многим невдомёк —
Хотя в лохмотья я одет,
Хотя в лохмотья я обут,
Но я морской конёк.
Ну как? Вы, кажется, всё ещё находите, что я странная рыба? — спросило существо. — Я тряпичник из семейства коньков.
Долопихтис тоже представился, с удивлением рассматривая рыбу-тряпичника. Длинные, причудливой формы выросты плавников в сочетании с зеленоватой окраской тела делали тряпичника удивительно похожим на кустик водорослей, среди которых он плавал.
— Всего-навсего только приспособление, — охотно пояснил тряпичник, продолжая наслаждаться произведённым впечатлением, и скромно прибавил: — Правда, доведённое до совершенства. Такая форма тела обеспечивает мне безмятежную жизнь. И многие, очень многие могут позавидовать мне.
«Безмятежная жизнь — это, конечно, очень хорошо, и это даже очень нужно, но быть таким уродом!..» — подумал удильщик.
Тряпичник вызывал своей наивной гордостью скорее жалость, чем восторг.
— Послушайте, тряпичник, а вы уверены, что вам к лицу такое чрезмерное приспособление?
— Уверен ли я?! Конечно! — охотно отозвался тряпичник. — Далеко не все считают меня красивым, но зато я всегда сыт. И, кроме того, ведь все восхищаются красотой окружающих меня водорослей! И разве это логично меня, который так напоминает водоросли, считать безобразным?
— Пожалуй, вы правы, — согласился удильщик из вежливости, но про себя заметил: «Красивым может быть только то, что похоже на само себя». И, для того чтобы изменить щекотливую тему, Долопихтис произнёс: — Вы, который гордитесь своим сходством с растениями, наверное, кое-что знаете об их жизни?
— То есть как это «кое-что»? — неподдельно возмутился тряпичник. — Никоим образом не «кое-что»! А всё! Слышите ли вы, всё — вот подходящее слово. Разве может знать кто-нибудь больше о жизни растений, чем тот, кто проводит среди них всю свою жизнь! Чем тот, кто навсегда связал себя с этим миром и ощущает эту связь почти физически — своим животом? Как по-вашему, я вас спрашиваю?! — всё больше горячился тряпичник. — Отвечайте!
— Пожалуй, что нет, — примирительно сказал Долопихтис, которого немало позабавила непритворная вспыльчивость тряпичника.
— Вы слышите, он говорит «пожалуй». Возмутительно! Предерзко! Безусловно! Слышите ли вы: безусловно! Вот подходящее слово! Хотелось бы мне знать, что вы-то сами знаете о растениях?
Долопихтис передал свою беседу с дельфином.
— Всё, что рассказал дельфин, это правда, — произнёс тряпичник. — Но ведь он не рыба! И он сказал очень мало. Я могу дополнить его рассказ. Растения выделяют кислород, которым мы, животные, дышим. Если бы не было кислорода, то не было бы всего того, что дышит. А дышат, да будет это всем известно, все животные — рыбы, дельфины и даже раки. Правда, дышат и сами растения, но это они делают в темноте, когда наступает ночь. Но зато на свету они выделяют кислорода намного больше, чем потом потребляют его в темноте. Не будь растений и кислорода, который они выделяют, жизнь задохнулась бы в буквальном смысле этого слова, как только бы животные «выдышали» весь кислород. Вот что такое растения! И вот как немного стоило бы наше благополучие, если бы в один прекрасный день мы лишились растений! — И неожиданно добавил: — Не вижу ничего предосудительного в том, что я унаследовал некоторые черты лучших, благороднейших созданий природы!
1 2 3 4 5 6 7