https://wodolei.ru/catalog/vanny/120x70/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Ego (pdf)
«Неандертальский мальчик в школе и дома»: Азбука-классика; СПб; 2007
ISBN 978-5-91181-395-6
Аннотация
В далекие времена последнего ледникового периода дети тоже ходили в школу. Им нужно было усвоить множество очень важных предметов: охо­та, рыбалка, собирание грибов и ягод, магический рисунок. Но особенно усердно юные неандертальцы занимались физкультурой. Приласкай мед­ведя, Подними каменюку, Убеги от тигра – игры хоть и забавные, но очень, очень опасные.
Лучано Мальмузи
(художник Николай Воронцов)
Неандертальский мальчик в школе и дома


МОЯ СЕМЬЯ

Холод – вот что вспоминается живее всего, когда я думаю о своем детстве. Собачий холод.
А собак я вообще не помню. Волки были, это да. Ко­гда холод пробирал до костей, а от голода подводило живот, они, на свою беду, подходили слишком близко к хижинам. И дедушка Пузан ловил самого неосторож­ного из них и съедал со всеми потрохами.
Хотя, к слову сказать, случись в доме какая-то еда, никого из нашей семьи не надо было упрашивать…
Ах да, моя семья!
Пора вам ее представить. Правда, когда я пытаюсь припомнить всех родственников, у меня ум за разум заходит.
Ну-ка, поглядим… одиннадцать пап…
Нет, нет, я, как всегда, все путаю: это бабушек один­надцать! А пап – девять…
Мой настоящий папа, Большая Рука, и еще восемь, которых я звал «дядями»…
Правда, в стойбище Грустных Медведей мы, дети, называли дядями всех взрослых мужчин: куда бы ты ни пошел, всюду встречался какой-нибудь дядя, кото­рый незаметно за тобой приглядывал и в случае чего выручал.
Проголодался? Зайди в первую попавшуюся хижину, и там дядя или тетя дадут тебе чего-нибудь пожевать. Соскучился?
Великий одинокий охотник, дяденька Бобер, с тор­чащими наружу зубами, всегда готов рассказать тебе какое-нибудь из своих захватывающих приключений.
Замерз?
Тетушка Бурундучиха поднимет тебя, как перышко, волосатыми ручищами, и ты, счастливый, прикорнешь в ее горячих объятиях.
Не спится? Чем-то огорчен? Плачешь?
Почему бы тогда не пойти в пещеру к дяденьке Пеньку, который поперек себя шире: пара прыжков, две-три уморительные гримасы – и вот ты уже хохо­чешь, позабыв обо всем. А когда успокоишься, он до зари будет рассказывать сказки, придуманные тут же, на месте, специально для тебя.
Чудесно жилось в нашем стойбище!
Все тебя любили, и ты никогда не чувствовал себя одиноким. Можно даже сказать, что Грустные Медведи были одной большой дружной семьей.
А теперь я опишу вам моего дорогого папочку – все звали его Большая Рука, потому что была она у него толстая и крепкая, как дубина. Ударом кулака он мог повалить бизона, а человек от одного его тычка отлетал к соседней хижине.
Такая сила помогла ему добиться в стойбище высо­кого положения: он стал вождем Грустных Медведей, и никто не оспаривал у него этого звания.
Правда, время от времени находился какой-нибудь нахал, который ставил под сомнение папино право рас­поряжаться, но папа не принимал это близко к сердцу, а просто выходил, улыбаясь, в круг и опрокидывал на­глеца одним ударом.
Да, да, папа Большая Рука в самом деле никого не боялся…
Ну, почти никого.
Когда, например, мама Тигра была дома, он стано­вился тихим, как ягненок.
Мама Тигра – это моя мама. Обычно она нежная и ласковая, но если рассердится – берегись. Тигрой ее прозвали за вспыльчивый нрав, а еще за голос, похо­жий на рев саблезубых.
Папа Большая Рука очень красивый. Настоящий не­андерталец – когда он приходил в другие стойбища, все с него не сводили глаз.
Жирный, как мускусный бык, горбатый, как бизон; спина круглая, а руки такие длинные, что загребали по земле.
А лицо до чего выразительное! Лба почти не было, а надбровные дуги так выступали вперед, что, когда шел дождь, даже не зажмуривался. Рот до ушей, огромный, с толстыми губищами; а нос – о, нос у него был самый красивый на свете: широкий, сплюснутый, волосатый.
Волосами вообще-то вся наша семья не была оби­жена.
Особенно дедушка Пузан.
Летом в страшную жару, когда в луже посреди де­ревни оставалось на палец льда, он мог ходить, ничем не прикрываясь. Разгуливал себе нагишом, и никто и не замечал этого, – наоборот, все нахваливали его но­вую летнюю шубу.
Теперь полагалось бы описать всех дядюшек и тету­шек, дедушек и бабушек, кузенов и кузин, но я боюсь запутаться, а к тому же…
Во имя всех Горбатых Медведей! О стольком я уже поведал вам, а о себе не сказал ни слова.
Правда, и говорить-то особо нечего.
Я – мальчик Ледникового периода. Когда я родился, великое странствие моего народа подходило к концу и уже появились по соседству с нашими землями люди совсем, совсем на нас не похожие.
«Бууу» – вот как меня звали. Но вы меня можете называть попросту Неандертальский мальчик.
А теперь начинаем рассказ.
ПЛЕМЯ ГРУСТНЫХ МЕДВЕДЕЙ

Вот оно, мое стойбище, видите: на холмике, непода­леку от бурной реки.
Десятка три хижин, покрытых разноцветными шку­рами.
У Грустных Медведей довольно большое стойбище: так, по крайней мере, утверждает дяденька Бобер, кото­рый обошел весь свет. Другие племена живут неблизко. До ближайшего к нам стойбища Северных Буйволов три месяца пути, а путешествовать в наши времена, по­верьте, нелегко.

Гляньте на долину – сплошное болото: зимой замер­зает, а весной растекается вязкой жижей, над которой кишат комары. А теперь обернитесь и посмотрите на горы: ели и березы простираются покуда хватает взгля­да; с вершин спускаются ледники, чуть ли не достигая холмов…
Бр-р… лучше сидеть в хижине, в тепле, завернув­шись в шкуры, и наблюдать, как на заре мама Тигра раздувает угли в очаге.
Осень едва наступила, а листья уже меняют цвет.
Небо светлеет; над верхними отверстиями хижин клубятся облака дыма. Странный тип отодвигает полог из шкур и выходит наружу, зевает, потягивается, гля­дит на небо, издает довольное ворчание. Подходит к луже в самом центре деревни, исследует лед у самого берега.
Потом встает на колени перед Тотемом-Луной, круг­лым белым валуном в форме мяча, целует его и прини­мается петь.
Тип этот – Полная Луна, деревенский шаман, он же знахарь: он весь увешан амулетами, сухие волосы его стоят дыбом, глаза блуждают.
Давайте-ка послушаем, какой он нам даст прогноз погоды:
Сегодня чудная погода,
И скоро солнышко взойдет;
Глаза протрите, лежебоки:
Кто ленится – тот не жует!

Каждый день все те же завывания, даже если идет дождь или снег. Правда, слова немного меняются:
Сегодня мерзкая погода,
Нас скоро снегом занесет;
Глаза протрите, лежебоки:
Кто ленится – тот не жует!
Люди в хижинах поворачиваются с боку на бок под теплыми шкурами и честят на все корки певца с его скрипучим голосом. Но потом раскаиваются, потому что у знахаря всюду уши и власть его безгранична.
Ну, Неандертальчик, вставай. Пора в школу, ры­чит мама Тигра, сдергивая с меня шкуры, – а я-то так под ними пригрелся.
Огонь в очаге едва теплится, я весь дрожу.
Школа!
Я про нее и думать забыл.
Вскакиваю, напяливаю шкуру мускусного быка.
И не подумайте, будто я рассказываю вам сказки.
«Школа в доисторическую эпоху? Невозможно: лю­ди тогда не умели писать», – возразите вы.
И будете правы! Письменности у нас еще нет, это так, но рисовать мы умеем и вообще, что называется, не лыком шиты.
К тому же и предметы у нас от ваших отличаются: охота, рыбалка и собирательство – ведущие, но я бы не стал пренебрегать обработкой кремня, постройкой хижины, магическим рисунком, заклинанием…
Видите – и нам, детям Ледникового периода, есть над чем корпеть!
Насколько эти предметы трудные, я вам пока ска­зать не могу, сам сегодня иду в школу в первый раз.
Я так волнуюсь!
Выхожу из хижины и прямо перед собой вижу Ум­ника: это мой лучший друг. Сидит у своей хибары, на­сыпал горку из снега и скатывает вниз какую-то дере­вяшку.
– Привет, Умничек, что это ты делаешь?
– Провожу эксперимент, – отвечает Умник и ост­рым кремнем помечает что-то на дубинке для записей.
Умник выделяется среди ледниковых детей: на дере­во ему нипочем не залезть, при ходьбе он быстро уста­ет; бегает, как хромой тюлень; хижины, которые он строит, заваливаются от малейшего ветерка, зато…
Зато соображает он здорово и целыми днями задает вопросы:
– Почему птицы летают, а люди – нет?
– Как рыбы дышат под водой?
– Куда уходит солнце, когда наступает ночь?
– Почему вода не течет в гору?
– Как далеко от нас звезды?
– Почему Луна никогда с ними не сталкивается?
– Почему радуга отодвигается, когда я хочу потро­гать ее?
– Почему гром гремит так громко?
– Почему огонь жжется?
– Почему вода гасит огонь, а не огонь сжигает воду?
– Почему мне приходят в голову все эти «почему»? Ночью, пока все спят, он ворочается под шкурами и придумывает уйму всяких хитроумных фокусов; потом, проснувшись, пробует, что из этого получится, и так поглощен своими экспериментами, что не замечает ни­чего вокруг. Из-за всего этого мы его и называем Ум­ником.
– А для чего он, этот твой эксперимент? – спраши­ваю я.
– Чтобы перевозить тяжести. Видишь, как эта дере­вяшка скользит по льду? А теперь представь себе боль­шой кусок коры, куда мы положим шкуры и другие предметы. И не нужно будет так надрываться…
– Деревяшка катится вниз под горку, – замечаю я. – А наверх как ты се потащишь? В жизни, увы, не толь­ко вниз катишься, а и наверх саночки везешь!
Умник щиплет светлую бороденку и стирает зарубки с дубинки для записей.
Я дружески хлопаю его по плечу:
– Не горюй, что-нибудь придумаешь… Тем временем, сгибаясь под тяжестью дубленых кож, к нам подходит, отдуваясь и пыхтя, еще один мальчик.
– Неужели, Уголек, ты несешь в шко­лу все твои рисунки? – участливо спра­шиваю я.
– Хочу показать их учителю…
– Мог бы выбрать несколько штук. Не успел я договорить, как происходит катастрофа.
Споткнувшись о корень, Уголек кубарем летит на землю.
Мы бросаемся на помощь: бедняжки со­всем не видно из-под тяжелых кож.
С трудом мы вытаскиваем его, исцара­панного, грязного, в синяках, – но, едва об­ретя дар речи, он спрашивает прерываю­щимся голоском:
– Рисунки… мои рисунки… пропали? Нет, утешаем мы друга, его шедевры не пострадали. Только голова.
– Вот он, груз культуры! – вздыхает Ум­ник.
Чуть дальше нас догоняет Кротик.
Скорее, пытается догнать.
Кротик – самый близорукий из всех обитателей Вурмского ледника.
Двигаясь на наши голоса, он натыкается на деревян­ный шест Тотема-Солнца, потом падает на Тотем-Луну, отскакивает к хижине дяденьки Бобра и заваливает ее. Наконец спотыкается о камни очага и летит прямо в пепел.
Хорошо еще, что огонь погас!
Молния, мой приятель, подбегает к нему, помогает встать. Бедный Кротик похож на живого мертвеца: пепел пристал к слою бизоньего жира, которым мы ма­жемся каждое утро, чтобы уберечь лицо от холода.
В нашей компании Молния – самый хитроумный, самый смелый, самый неутомимый, самый великодуш­ный. Девочки нашей деревни с ума по нему сходят, но он на них и не глядит, потому что глаз не сводит с Бе­резки.
Вот только жаль, что Березка не глядит на него, по­тому что глаз не сводит с Умника, а тот на нее не гля­дит, потому что вечно питает в облаках: возникни пе­ред ним сам мамонт, он и ухом не поведет.
Тем временем мы подошли к хижине Березки.
Березка – красивая ледниковая девочка, у нее длин­ные светлые волосы и бородка того же цвета (в нашем племени и у девочек растет борода, правда, не такая длинная, как у мальчишек). Она дочка шамана, Пол­ной Луны, и его прекрасной половины, Луны-на-ущербе.
– Привет, Умничек, – щебечет Березка. – Хочешь сладкой смолки?
– Почем? – спрашивает Умник.
– Для тебя – даром! – улыбается девочка, хлопая густыми ресницами.
– Ну так и я возьму, – встревает Морж.
– А ты плати десять кремней, – ворчит Березка, протягивая ему смолки.
– Раз так, они мне не нужны, – бесится Морж, на­хохленный, высокий, плотный, как медведь. Бьет де­вочку по руке – смолки падают на землю.
Молния бросается на защиту своей дамы: удар – и Морж валится в пыль. Свисток и Мячик приходят Моржу на подмогу…
Начинается куча-мала, но вот откуда ни возьмись появляется Рука-на-расправу-легка, один из старейшин, тот, кому вменено в обязанность наказывать непослуш­ных ребят.
С ним еще двое, Испепеляющий Взглядом и Насуп­ленный Лоб.
Рука-на-расправу-легка потирает свой кулачище, разминается перед работой.
– Что здесь творится? – гремит Испепеляющий Взглядом.
– Ничего… ничего, – бормочет Морж, торопясь встать. – Я поскользнулся…
Рука-на-расправу-легка несколько разочарован: кре­пенького, плотного Моржа лупить одно удовольствие. Не то что Мячика, в котором одни кости.
Испепеляющий Взглядом пронзительно смотрит на всю компанию и делает своим спутникам знак удалить­ся. Эти сопляки вечно хитрят, но рано или поздно он их застигнет с поличным…
Едва избежав опасности, все на время забывают оби­ды и раздоры.
Морж, Свисток и Мячик, ворча, вырываются вперед, а тем временем с другой стороны подходит Блошка, маленькая-маленькая ледниковая девочка, худенькая как щепка. Ей всегда холодно, она и сейчас дрожит, хо­тя солнце уже растопило иней.
Она покупает у Березки три сладких корешка и с улыбкой протягивает мне. Друзья, видя, как Блошка мне улыбается, ухмыляются тоже, весьма ехидно.
И правда, среди пашей компании прошел слушок, будто у меня с Блошкой любовь.
Глупые россказни.
Не то чтобы Блошка мне совсем не нравилась, пой­мите правильно. Она милая, ласковая, заботливая… но я… да, вот: мое сердце занято!
Хочу открыть вам один секрет.
Вы спросите, зачем я повернул в эту сторону и по­вел товарищей в школу более длинным путем.
Затем, чтобы пройти мимо хижины той девочки, ко­торую я люблю.
Ее настоящее имя – Фрчпллттинплпнн (Цветок-что-расцветает-в-ночь-полнолуния), но, поскольку вам этого ни за что не выговорить, предлагаю звать ее просто Неандертальской девочкой.
Или Неандерталочкой.
Но… минуточку… Не могу поверить!
Гляньте-ка, кто это приближается с другой стороны!
Самый противный, самый мерзкий, самый наглый из ледниковых мальчишек…
Видите, видите, как он подбирается к хижине пре­красной Неандерталочки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14


А-П

П-Я