установка сантехники цена
Мы собираемся. И вдруг Райнхольд стоит в полной готовности перед палаткой и говорит: «Я ухожу!» Это само по себе невинное замечание выводит меня из равновесия, и я ору: «Если ты готов, чудовище, то иди! Но после того, как я ждала тебя полчаса, ты мог бы по крайней мере подождать, пока я надену другие носки». «Зачем?» «Потому что эти слишком тонкие для ботинок». Я меньше минуты вожусь с носками и вижу, как Райнхольд уходит. Я устремляюсь за ним, пытаюсь его догнать. Он идет по берегу реки, я — ближе к склону, вдоль которого можно выйти от палаток на трассу. Преодолеваю подъемы и спуски, надеясь встретиться с ним перед выходом на трассу. Но он идет быстро. Пока я поднимусь на один пригорок и только взгляну вдаль, он уже на следующем холме. Я останавливаюсь и в оцепенении гляжу на него. Он оборачивается и смотрит на меня. Потом идет дальше. Я не верю своим глазам.
Ему, по-видимому, кажется, что мы гуляем вместе. А у меня больше нет желания бежать за ним. Как часто я делаю попытки идти рядом, но почему-то всегда оказываюсь сзади. Я понимаю, что можно держать дистанцию при прокладывании пути или на трудном рельефе. Но когда люди решили вместе погулять!
Мне грустно, и я одна спускаюсь к реке. Спустя некоторое время я уже не вижу Райнхольда. Я прыгаю с камня на камень по широкому ложу потока. Почему я придаю такое большое значение нашим отношениям? Почему я все время вижу его перед собой? Я бегу дальше и пытаюсь все выбросить из головы. Останавливаюсь в одном уютном, защищенном от ветра местечке перед скальной балдой на склоне морены. Это место мне нравится. Отсюда я могу, как львица, растянувшаяся на камнях, оглядеть все вокруг. Я думаю о волке, который опять пробежал по морене у Ронгбукского монастыря. Вдруг все пришло в движение. Камни превратились в яков, а человек, которого мы ждем из деревни, появляется то там, то здесь. Как нечистая сила. Я шарю глазами по осыпи, я жду волка. Я знаю, что мне будет страшно, и размышляю, как я буду обороняться.
Теперь, когда я пишу, я опять ясно вижу глаза волка, и я знаю теперь, что это глаза Райнхольда, когда он взбешен. Его глаза становятся колючими, холодными голубыми стрелами. Они как нож. Волки окружают меня. Я возвращаюсь к палатке и успокаиваюсь. Я думаю о том, что мне сказать, когда Райнхольд будет меня выспрашивать. Но я больше не печалюсь, что он без меня ушел вперед».
Сегодня после обеда я побывал под Эверестом. Я снова и снова изучаю его мощные чистые линии. Белое покрывало муссона одело его плечи, над которыми царит по-прежнему черная скальная вершинная пирамида. Эверест выглядит как волшебная птица с распростертыми крыльями. Теперь мне понятна старая Мудрость ламаистов: «Эверест — это птица, которая взлетела выше других птиц».
Сегодня мне попадались и дикие животные — несколько зайцев, а выше горные бараны. Все они окрашены здесь в цвет морены. Когда они не движутся, их невозможно отличить от камней.
Наш переводчик вернулся из Шигацзе отдохнувшим. Он нанял в долине яков для дальнейшего марша в передовой базовый лагерь.
13 июля мы, наконец, выходим с тремя яками и двумя погонщиками. Переходим через русло реки и идем вверх по долине, по ее орографически правой стороне. Впереди на морене главного потока ледника стоят десятиметровые земляные пирамиды высотой до 10 метров. Они напоминают собор Гауди в Барселоне (Собор Святого семейства выдающегося архитектора современности Антонио Гауди-и-Корнета (1852—1926) — шедевр мировой архитектуры. Выполнен в стиле модерн, для которого характерны извилистые линии и мотивы естественного декора) .
День чудесный. Джомолунгма высится в конце долины как гигантский заслон. Меня все время забавляет, что я воспринимаю Джомолунгму не как одну, а как две горы. С непальской, южной стороны, откуда я на нее взошел в 1978 году, — это черная пирамида, большей частью загороженная горной грядой Лхоцзе — Нупце и не имеющая ничего общего с горой, которая привольно раскинулась перед глазами со стороны ледника Ронгбук.
Хотя долина Ронгбука узка, я не чувствую себя в замкнутом пространстве. Через боковые ущелья над фирновыми полями хорошо просматривается далекий горизонт. С одного места удалось даже заглянуть за барьер Гималаев в Непал. Удивительно, что такие перспективы открываются из глубины долины.
Далекие слои горизонта, просвечиваемые, как матовое стекло, манили меня уже в первых детских прогулках по горам. Эти четкие, прозрачные слои остались в памяти как сильнейшее из моих детских впечатлений. Теперь я понимаю, что в горах я нахожусь в зависимости именно от горизонта. Вспоминаю, как вскоре после развода с женой я вел группу в Доломитах и разрыдался, увидев, как раздвигается горизонт. Горизонт вызывает у меня самое сильное переживание во время восхождений на вершины. Я понял это только здесь, в Тибете.
Огромные моренные валы нескончаемы. Трудно представить, какие массы камней и льда постоянно передвигает этот мощный глетчер.
Мы разбили бивак в мульде в начале ледника Восточный Ронгбук. Носильщики получили свой дневной паек — чай, суп и консервы. Мы с Неной купаемся в крошечном ярко-синем озерке. Потом я сижу в палатке наших погонщиков, а Нена в это время пишет.
«Мы шли вверх по течению реки Восточный Ронгбук, высматривая места лагерей предшествующих китайских и японских экспедиций. Яки двигались медленно, а устав, ложились. Без рюкзаков идти было легко. Кое-где еще попадались зеленые кустики какого-то пахучего растения. Между скальными глыбами пробивалась трава. Дикие куропатки с криком взлетали из-под самых ног. У меня было прекрасное настроение. Река там выглядит как ледяной гейзер — быстрая и холодная. Она вырывается из-под засыпанного камнями ледника, образуя сначала большое озеро, а потом каскадами низвергается в долину. Мы обошли это озеро, залезли на моренную насыпь и оказались... в огромной мусорной яме. Озерко тоже загажено. Я еще раз разочаровываюсь в человечестве».
На следующий день наши яки, как серны, взбираются на ледник. Человек, не имеющий альпинистских навыков, не может здесь, в высокогорье, поспеть за этими ловкими, умными и осторожными животными. В одном месте, где прошел селевой поток — яки слышали, как грохотали камни, — они мотают головами и не делают ни шага вперед. Погонщики — крестьяне, хозяева яков — пытаются вести животных дальше. Тогда яки сбрасывают грузы и убегают. Это нас сильно задерживает, мы тащим ящики сами и порядком изматываемся, затем переводим боязливых животных через опасное место. Тибет — единственная горная область в мире, где яки поднимаются на высоту до 6500 метров. Это возможно только благодаря тому, что между двумя мощными ледовыми потоками до самого основания ледовой стены Северного седла тянется моренная гряда.
На высоте 6000 метров мы решили сделать промежуточный лагерь, который служил бы складом продуктов и вещей для обратного пути. Тщательно выравниваем площадку, ставим палатку. Вокруг громоздятся грязно-белые ледовые башни на фоне вертикальных ледовых стен. Столь причудливого пейзажа я еще не видел.
На третий день после выхода из базового лагеря мы уже идем вверх по срединной морене, которая лежит ниже уровня поверхности льда, представляя собой желоб, вытаявший в леднике. Таким образом, мы идем в коридоре между ледовыми стенами, мимо ледовых башен и отвесов. В Тибете ветер видоизменяет не только облака, но и скалы, холмы, лед. Я явственно вижу, что это высокогорное пространство волнуется, как море, дышит, как кожа, колышется, как лава. Я не слишком-то разбираюсь в метеорологии и очень мало в геологии или географии. Но то, что я здесь вижу, слышу, осязаю, относится к числу именно тех вещей, которые дают мне и силу, и радость жизни.
Трог
Яки на леднике Восточный Ронгбук
Итак, мы приближаемся по моренному потоку к месту передового базового лагеря под северно-восточной стеной Эвереста. Сама вершина еще очень далека. Отсюда она выглядит искусственно приставленной к леднику. Яки устали, на них тоже действует высота. Мы с Неной ставим нашу крошечную палатку. В тот же день яки спускаются вниз.
Что меня здесь в первый же день напугало, так это лавины. Они грохочут повсюду — на северо-восточном склоне, на стене Северного седла. Я не ожидал, что дело обстоит так скверно. Я знал, что стена Северного седла с ее бездонными трещинами и крутыми склонами таит много опасностей, — это самый опасный участок всего восхождения, — но так много лавин я все-таки не ожидал.
Ни один альпинист до меня не поднимался на Северное седло в одиночку. Только религиозный фанатик Уилсон пытался это сделать. Может быть, я еще более ненормальный, чем Уилсон. Разве мои шансы теперь, в муссон, не равны нулю? Каждая лавина — это сомнение и потеря уверенности в себе. Тибетцы говорят, что приближение к тронам богов вызывает их немилость. Даже добыча руд подвергается проклятию, потому что она нарушает равновесие материального и духовного мира. Тот, кто раскалывает камни, освобождает дьявола, который может прийти на землю. И я не просто буду тут стучать молотком — я буду мешать богам.
В следующие дни без конца смотрю в бинокль на Северную седловину. Этот провал на высоте 7000 метров — моя следующая цель. Гигантские ледовые отколы у начала стены не внушают доверия. Ледовый склон под перевальной линией избороздили лавинные желоба. Снег настолько мягкий, что в него проваливаешься почти по пояс. А что, если моя фантазия и мое честолюбие заманили меня в ловушку?
Десять долгих дней
Мы ничего не потеряли, оставив Чена и Цао ждать нас в нижнем базовом лагере. Цао мог снова заболеть высотной болезнью, а Чен не смог бы без него общаться с нами.
Я сосредоточил свое внимание на изучении погоды и альпинистских трудностей восхождения. Если верить индийским статистикам, то погода подчиняется шестнадцатилетнему циклу, и мы сейчас находимся в сухом периоде цикла. Однако вопреки статистике каждый день идет снег, и, кроме того, часто наступают резкие похолодания.
Нужно по крайней мере четыре дня хорошей погоды, чтобы от передового базового лагеря дойти до вершины. В данный момент дело представляется совершенно безнадежным. На склонах Северного седла все еще лежит пушистый, по пояс, снег, лавиноопасность колоссальная. Желтые скалы под первой скальной ступенью также кажутся сейчас совершенно непроходимыми из-за свежего снега.
Передовой базовый лагерь
Я начинаю обдумывать, как выйти на вершинную пирамиду ниже канта гребня. Под самой вершиной вроде не очень сложно. А вот в большом кулуаре и ниже его, метров на триста ниже канта гребня, лавиноопасный снег на наклонных плитах. Можно ли надеяться пройти по муссонному снегу недельной давности? Этот вариант смущает меня и тем, что, идя ниже гребня, я буду слишком далеко от пути, которым шел Мэллори. А мне очень хотелось бы что-нибудь найти от него.
Погожее утро. Мы с Неной сидим на перемычке под северо-восточным гребнем, изучаем восточную стену. Я смотрю на эту стену, снежный покров которой изрезан бороздами лавин, и вдруг отчетливо понимаю, что Мэллори и Ирвин могут лежать только на северном склоне. Никаких фактических доказательств нет, есть только ощущение, как если бы мне об этом сказал сам Мэллори. Восточная стена прямо от кромки гребня, где шли Мэллори и Ирвин, обрывается так круто, что они должны были из осторожности держаться северной стороны. И если сорвешься, лучше падать на северную сторону — на восточной нигде не задержишься.
Склоны Эвереста у Северного седла
На том месте, где мы сейчас сидим, полковник Бэри при разведке Эвереста в 1921 году видел на снегу странные следы, что дало новую пищу старой легенде. Еще в начале века один путешественник рассказывал о диком человеке, которого он встретил высоко в Гималайских горах. Он считал, что это был йети, мифический снежный человек, о котором тибетцы рассказывают занимательные истории на протяжении столетий. Меня забавляют эти рассказы. Мы тоже видим на снегу следы, напоминающие огромные ступни. Это углубления, проделанные или птицами, или камнями и подтаявшие под действием солнца. Представить себе, что здесь, на этой высоте, могут жить крупные животные, — абсурд.
Мы с Неной уже хорошо адаптировались к высоте. Я много лет занимаюсь физиологическими исследованиями, но конкретно о своей высотной адаптации я сужу только по субъективным ощущениям: по скорости, с которой могу идти, и по тому, болит голова или нет. Меня вполне устраивают эти кустарные доказательства, я слежу за своей скоростью и обычными рефлексами, не задаваясь вопросом, каким путем организм достигает нужной степени адаптированности. Одно мне совершенно ясно: высота делает меня раздражительным и нервозным, но на мою волю она не влияет.
В первый же ясный день я поднимаюсь к подножию стены Чанг Ла, меня интересует состояние снега. Отсюда видно далеко на восток, до самого массива Канченджанги. Далекие, сверкающие на солнце горные цепи сливаются с облаками. Горизонт размыт. Мне хочется подняться на стену. Но еще не снято внутреннее напряжение, нет уверенности.
Вид с перевала Рапью Ла на Макалу
Страх похож на сжатый кулак: в отличие от окрытой ладони он требует затрат энергии. Нужно много душевных сил, чтобы преодолеть все, что в моменты опасности при одиночном восхождении будет лезть в голову. Начинать восхождение можно только тогда, когда страх иссякнет.
Фирновый склон на Лхоцзе
Конечно, не трудно себя мобилизовать, победить страх, не позволить ему овладеть тобой. Но трудно другое: остановить все мысли. Идти вверх и в то же время, как кошка, готовиться к прыжку — это особое искусство.
Вид на Эверест с востока
Может быть, надо было с самого начала отказаться от этого восхождения и жить себе спокойно? Разве у меня нет уже всего этого — доказательств победы над собой, признания? Не флаги на вершине, не удостоверения — не эти внешние доказательства я имею ввиду. Однако кое-что еще меня мучит, не дает спокойно жить — это потребность доказать всему миру, что Эверест можно покорить в одиночку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Ему, по-видимому, кажется, что мы гуляем вместе. А у меня больше нет желания бежать за ним. Как часто я делаю попытки идти рядом, но почему-то всегда оказываюсь сзади. Я понимаю, что можно держать дистанцию при прокладывании пути или на трудном рельефе. Но когда люди решили вместе погулять!
Мне грустно, и я одна спускаюсь к реке. Спустя некоторое время я уже не вижу Райнхольда. Я прыгаю с камня на камень по широкому ложу потока. Почему я придаю такое большое значение нашим отношениям? Почему я все время вижу его перед собой? Я бегу дальше и пытаюсь все выбросить из головы. Останавливаюсь в одном уютном, защищенном от ветра местечке перед скальной балдой на склоне морены. Это место мне нравится. Отсюда я могу, как львица, растянувшаяся на камнях, оглядеть все вокруг. Я думаю о волке, который опять пробежал по морене у Ронгбукского монастыря. Вдруг все пришло в движение. Камни превратились в яков, а человек, которого мы ждем из деревни, появляется то там, то здесь. Как нечистая сила. Я шарю глазами по осыпи, я жду волка. Я знаю, что мне будет страшно, и размышляю, как я буду обороняться.
Теперь, когда я пишу, я опять ясно вижу глаза волка, и я знаю теперь, что это глаза Райнхольда, когда он взбешен. Его глаза становятся колючими, холодными голубыми стрелами. Они как нож. Волки окружают меня. Я возвращаюсь к палатке и успокаиваюсь. Я думаю о том, что мне сказать, когда Райнхольд будет меня выспрашивать. Но я больше не печалюсь, что он без меня ушел вперед».
Сегодня после обеда я побывал под Эверестом. Я снова и снова изучаю его мощные чистые линии. Белое покрывало муссона одело его плечи, над которыми царит по-прежнему черная скальная вершинная пирамида. Эверест выглядит как волшебная птица с распростертыми крыльями. Теперь мне понятна старая Мудрость ламаистов: «Эверест — это птица, которая взлетела выше других птиц».
Сегодня мне попадались и дикие животные — несколько зайцев, а выше горные бараны. Все они окрашены здесь в цвет морены. Когда они не движутся, их невозможно отличить от камней.
Наш переводчик вернулся из Шигацзе отдохнувшим. Он нанял в долине яков для дальнейшего марша в передовой базовый лагерь.
13 июля мы, наконец, выходим с тремя яками и двумя погонщиками. Переходим через русло реки и идем вверх по долине, по ее орографически правой стороне. Впереди на морене главного потока ледника стоят десятиметровые земляные пирамиды высотой до 10 метров. Они напоминают собор Гауди в Барселоне (Собор Святого семейства выдающегося архитектора современности Антонио Гауди-и-Корнета (1852—1926) — шедевр мировой архитектуры. Выполнен в стиле модерн, для которого характерны извилистые линии и мотивы естественного декора) .
День чудесный. Джомолунгма высится в конце долины как гигантский заслон. Меня все время забавляет, что я воспринимаю Джомолунгму не как одну, а как две горы. С непальской, южной стороны, откуда я на нее взошел в 1978 году, — это черная пирамида, большей частью загороженная горной грядой Лхоцзе — Нупце и не имеющая ничего общего с горой, которая привольно раскинулась перед глазами со стороны ледника Ронгбук.
Хотя долина Ронгбука узка, я не чувствую себя в замкнутом пространстве. Через боковые ущелья над фирновыми полями хорошо просматривается далекий горизонт. С одного места удалось даже заглянуть за барьер Гималаев в Непал. Удивительно, что такие перспективы открываются из глубины долины.
Далекие слои горизонта, просвечиваемые, как матовое стекло, манили меня уже в первых детских прогулках по горам. Эти четкие, прозрачные слои остались в памяти как сильнейшее из моих детских впечатлений. Теперь я понимаю, что в горах я нахожусь в зависимости именно от горизонта. Вспоминаю, как вскоре после развода с женой я вел группу в Доломитах и разрыдался, увидев, как раздвигается горизонт. Горизонт вызывает у меня самое сильное переживание во время восхождений на вершины. Я понял это только здесь, в Тибете.
Огромные моренные валы нескончаемы. Трудно представить, какие массы камней и льда постоянно передвигает этот мощный глетчер.
Мы разбили бивак в мульде в начале ледника Восточный Ронгбук. Носильщики получили свой дневной паек — чай, суп и консервы. Мы с Неной купаемся в крошечном ярко-синем озерке. Потом я сижу в палатке наших погонщиков, а Нена в это время пишет.
«Мы шли вверх по течению реки Восточный Ронгбук, высматривая места лагерей предшествующих китайских и японских экспедиций. Яки двигались медленно, а устав, ложились. Без рюкзаков идти было легко. Кое-где еще попадались зеленые кустики какого-то пахучего растения. Между скальными глыбами пробивалась трава. Дикие куропатки с криком взлетали из-под самых ног. У меня было прекрасное настроение. Река там выглядит как ледяной гейзер — быстрая и холодная. Она вырывается из-под засыпанного камнями ледника, образуя сначала большое озеро, а потом каскадами низвергается в долину. Мы обошли это озеро, залезли на моренную насыпь и оказались... в огромной мусорной яме. Озерко тоже загажено. Я еще раз разочаровываюсь в человечестве».
На следующий день наши яки, как серны, взбираются на ледник. Человек, не имеющий альпинистских навыков, не может здесь, в высокогорье, поспеть за этими ловкими, умными и осторожными животными. В одном месте, где прошел селевой поток — яки слышали, как грохотали камни, — они мотают головами и не делают ни шага вперед. Погонщики — крестьяне, хозяева яков — пытаются вести животных дальше. Тогда яки сбрасывают грузы и убегают. Это нас сильно задерживает, мы тащим ящики сами и порядком изматываемся, затем переводим боязливых животных через опасное место. Тибет — единственная горная область в мире, где яки поднимаются на высоту до 6500 метров. Это возможно только благодаря тому, что между двумя мощными ледовыми потоками до самого основания ледовой стены Северного седла тянется моренная гряда.
На высоте 6000 метров мы решили сделать промежуточный лагерь, который служил бы складом продуктов и вещей для обратного пути. Тщательно выравниваем площадку, ставим палатку. Вокруг громоздятся грязно-белые ледовые башни на фоне вертикальных ледовых стен. Столь причудливого пейзажа я еще не видел.
На третий день после выхода из базового лагеря мы уже идем вверх по срединной морене, которая лежит ниже уровня поверхности льда, представляя собой желоб, вытаявший в леднике. Таким образом, мы идем в коридоре между ледовыми стенами, мимо ледовых башен и отвесов. В Тибете ветер видоизменяет не только облака, но и скалы, холмы, лед. Я явственно вижу, что это высокогорное пространство волнуется, как море, дышит, как кожа, колышется, как лава. Я не слишком-то разбираюсь в метеорологии и очень мало в геологии или географии. Но то, что я здесь вижу, слышу, осязаю, относится к числу именно тех вещей, которые дают мне и силу, и радость жизни.
Трог
Яки на леднике Восточный Ронгбук
Итак, мы приближаемся по моренному потоку к месту передового базового лагеря под северно-восточной стеной Эвереста. Сама вершина еще очень далека. Отсюда она выглядит искусственно приставленной к леднику. Яки устали, на них тоже действует высота. Мы с Неной ставим нашу крошечную палатку. В тот же день яки спускаются вниз.
Что меня здесь в первый же день напугало, так это лавины. Они грохочут повсюду — на северо-восточном склоне, на стене Северного седла. Я не ожидал, что дело обстоит так скверно. Я знал, что стена Северного седла с ее бездонными трещинами и крутыми склонами таит много опасностей, — это самый опасный участок всего восхождения, — но так много лавин я все-таки не ожидал.
Ни один альпинист до меня не поднимался на Северное седло в одиночку. Только религиозный фанатик Уилсон пытался это сделать. Может быть, я еще более ненормальный, чем Уилсон. Разве мои шансы теперь, в муссон, не равны нулю? Каждая лавина — это сомнение и потеря уверенности в себе. Тибетцы говорят, что приближение к тронам богов вызывает их немилость. Даже добыча руд подвергается проклятию, потому что она нарушает равновесие материального и духовного мира. Тот, кто раскалывает камни, освобождает дьявола, который может прийти на землю. И я не просто буду тут стучать молотком — я буду мешать богам.
В следующие дни без конца смотрю в бинокль на Северную седловину. Этот провал на высоте 7000 метров — моя следующая цель. Гигантские ледовые отколы у начала стены не внушают доверия. Ледовый склон под перевальной линией избороздили лавинные желоба. Снег настолько мягкий, что в него проваливаешься почти по пояс. А что, если моя фантазия и мое честолюбие заманили меня в ловушку?
Десять долгих дней
Мы ничего не потеряли, оставив Чена и Цао ждать нас в нижнем базовом лагере. Цао мог снова заболеть высотной болезнью, а Чен не смог бы без него общаться с нами.
Я сосредоточил свое внимание на изучении погоды и альпинистских трудностей восхождения. Если верить индийским статистикам, то погода подчиняется шестнадцатилетнему циклу, и мы сейчас находимся в сухом периоде цикла. Однако вопреки статистике каждый день идет снег, и, кроме того, часто наступают резкие похолодания.
Нужно по крайней мере четыре дня хорошей погоды, чтобы от передового базового лагеря дойти до вершины. В данный момент дело представляется совершенно безнадежным. На склонах Северного седла все еще лежит пушистый, по пояс, снег, лавиноопасность колоссальная. Желтые скалы под первой скальной ступенью также кажутся сейчас совершенно непроходимыми из-за свежего снега.
Передовой базовый лагерь
Я начинаю обдумывать, как выйти на вершинную пирамиду ниже канта гребня. Под самой вершиной вроде не очень сложно. А вот в большом кулуаре и ниже его, метров на триста ниже канта гребня, лавиноопасный снег на наклонных плитах. Можно ли надеяться пройти по муссонному снегу недельной давности? Этот вариант смущает меня и тем, что, идя ниже гребня, я буду слишком далеко от пути, которым шел Мэллори. А мне очень хотелось бы что-нибудь найти от него.
Погожее утро. Мы с Неной сидим на перемычке под северо-восточным гребнем, изучаем восточную стену. Я смотрю на эту стену, снежный покров которой изрезан бороздами лавин, и вдруг отчетливо понимаю, что Мэллори и Ирвин могут лежать только на северном склоне. Никаких фактических доказательств нет, есть только ощущение, как если бы мне об этом сказал сам Мэллори. Восточная стена прямо от кромки гребня, где шли Мэллори и Ирвин, обрывается так круто, что они должны были из осторожности держаться северной стороны. И если сорвешься, лучше падать на северную сторону — на восточной нигде не задержишься.
Склоны Эвереста у Северного седла
На том месте, где мы сейчас сидим, полковник Бэри при разведке Эвереста в 1921 году видел на снегу странные следы, что дало новую пищу старой легенде. Еще в начале века один путешественник рассказывал о диком человеке, которого он встретил высоко в Гималайских горах. Он считал, что это был йети, мифический снежный человек, о котором тибетцы рассказывают занимательные истории на протяжении столетий. Меня забавляют эти рассказы. Мы тоже видим на снегу следы, напоминающие огромные ступни. Это углубления, проделанные или птицами, или камнями и подтаявшие под действием солнца. Представить себе, что здесь, на этой высоте, могут жить крупные животные, — абсурд.
Мы с Неной уже хорошо адаптировались к высоте. Я много лет занимаюсь физиологическими исследованиями, но конкретно о своей высотной адаптации я сужу только по субъективным ощущениям: по скорости, с которой могу идти, и по тому, болит голова или нет. Меня вполне устраивают эти кустарные доказательства, я слежу за своей скоростью и обычными рефлексами, не задаваясь вопросом, каким путем организм достигает нужной степени адаптированности. Одно мне совершенно ясно: высота делает меня раздражительным и нервозным, но на мою волю она не влияет.
В первый же ясный день я поднимаюсь к подножию стены Чанг Ла, меня интересует состояние снега. Отсюда видно далеко на восток, до самого массива Канченджанги. Далекие, сверкающие на солнце горные цепи сливаются с облаками. Горизонт размыт. Мне хочется подняться на стену. Но еще не снято внутреннее напряжение, нет уверенности.
Вид с перевала Рапью Ла на Макалу
Страх похож на сжатый кулак: в отличие от окрытой ладони он требует затрат энергии. Нужно много душевных сил, чтобы преодолеть все, что в моменты опасности при одиночном восхождении будет лезть в голову. Начинать восхождение можно только тогда, когда страх иссякнет.
Фирновый склон на Лхоцзе
Конечно, не трудно себя мобилизовать, победить страх, не позволить ему овладеть тобой. Но трудно другое: остановить все мысли. Идти вверх и в то же время, как кошка, готовиться к прыжку — это особое искусство.
Вид на Эверест с востока
Может быть, надо было с самого начала отказаться от этого восхождения и жить себе спокойно? Разве у меня нет уже всего этого — доказательств победы над собой, признания? Не флаги на вершине, не удостоверения — не эти внешние доказательства я имею ввиду. Однако кое-что еще меня мучит, не дает спокойно жить — это потребность доказать всему миру, что Эверест можно покорить в одиночку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33