В. Каверин.
ДЕВЯТЬ ДЕСЯТЫХ СУДЬБЫ.


КНИГА I.

1.

... Четвертая зимняя кампания была бы гибельной для армии и страны.
Контр-революционеры подстерегают бедствия народа и готовятся нанести ему
смертельный удар. Отчаявшееся крестьянство вышло на путь открытого восс-
тания. Помещики и чиновники громят крестьян при помощи карательных экс-
педиций. Фабрики и заводы закрываются. Рабочих хотят смирить голодом.
Буржуазия и ее генералы требуют беспощадных мер для восстановления в ар-
мии слепой дисциплины. Корниловщина не дремлет. Поддерживаемые всей бур-
жуазией корниловцы открыто готовятся к срыву учредительного собрания.
Правительство Керенского есть правительство буржуазии. Вся его политика
- против рабочих, солдат и крестьян. Это правительство губит страну...
Власть должна быть изъята из преступных рук буржуазии и передана в руки
организованных рабочих, солдат и революционных крестьян...
Затерянный в соседнем купе огарок свечи вспыхивал, угасал и снова
вспыхивал, таща за собой сломанные вдоль и поперек тени.
Чья-то уродливая голова прыгала вместе с ним по обшарпанной вагонной
стене.
Солдат при свете огарка читал газету; снизу видна была только его бо-
сая нога, да плечо, прикрытое шинелью.
Он читал медленно и шопотом произносил про себя каждое слово.
Еще недавно начало смеркаться, а уже все спали.
Напротив Шахова сидел, уткнувшись головой в облезлый каракулевый во-
ротник, костлявый человек в чиновничьей фуражке; у его ног свернулся
клубком на полу молодой солдат - он спал и казалось, что его сосредото-
ченное лицо ровным матовым пятном всплывает вверх и шевелится под равно-
мерное подрагивание вагона.
Шахов задремал и сразу же проснулся.
Он сидел, притулившись кое-как возле окна, опершись локтями о колени.
Всю дорогу, то усиливаясь, то мельчая шел дождь и холодный ветер трое
суток дул над его головою, в разбитое окно.
Он снова попытался заснуть и не мог - все его тело ломило от долгой и
неудобной дороги.
Он прислушивался к стуку колес, считал до ста, припоминал названия
станций, мимо которых проезжали днем - ничего не помогало.
Тогда он встал и добрался, шагая между скрюченных на полу тел, до
площадки.
На площадке гремящее мокрое железо двигалось туда и назад между ваго-
нами и сильный ветер хлестал слева. Ветер распахнул шинель, продул наск-
возь и сразу освежил и захолодил лицо и руки.
Утлый полустанок медленно протащился мимо поезда, где-то далеко видны
были огни, зеленый и красный, искры летели из паровозной трубы и гасли
на отсыревшем ворсе пальто.
Потом откуда-то из топки вылезла баба в длинном тулупе и стала рядом
с ним, держась рукой за поручни и заглядывая с любопытством ему в лицо.
- Зазябла совсем, - сказала она, похлопывая руками и переступая с но-
ги на ногу.
Шахов ничего не сказал.
- Издалека ли едете? - спросила баба и прихлопнула дверцу топки.
- Издалека. Из Сибири - коротко ответил Шахов.
Искры летели снопами и совсем близко мимо вагона прошла водокачка со
своим качающимся хоботом молочно-белого цвета.
Шахов пошел в вагон.
В эту ночь, последнюю из тех, что он провел в пути, ему приснился тя-
желый и безобразный сон.
Ему приснилось, что он открыл глаза от стука двери и увидел, как из
соседнего купе вышел невысокого роста широкоплечий человек. Он медленно
опустил глаза, отыскал среди груды тел его, Шахова, лежащего на полу с
раскинутыми по сторонам руками, сделал два шага вперед и наступил ему на
грудь, так что носок огромного сапога ударился о подбородок.
- Уберите ногу, - сказал Шахов.
Человек молчал и улыбался, скаля белые зубы; на груди у него сквозь
тонкую полосатую тельняшку просвечивала татуировка.
- Уберите же ногу! - повторил Шахов.
- А чем же тебе, браток, мешает моя нога? - спросил человек, друже-
любно мигая глазами.
- Вы наступили мне ногой на грудь!
Шахов, выдвигая челюсть, старался сдвинуть его сапог.
Руки его лежали по сторонам неподвижно, он не мог пошевелить ими.
- Ай-я-яй, неужто на грудь? А я думаю, что это так ступать мягко!
Огорчаясь и покачивая головой, он снял ногу и сел на край скамейки.
Шахов знал отлично, что за минуту перед тем, на скамейке сидел кост-
лявый чиновник, уткнувшийся головой в каракулевый воротник - теперь ва-
гонные стены, железные подпоры, смялись и уступили дорогу человеку в
тельняшке.
- Беднячок ты - сказал он вдруг и достал что-то из кармана, не то
куклу, не то волчок; Шахов ясно видел, что это была какая-то детская иг-
рушка.
- А что?
- Да что ж, браток! Какая-то у тебя судьба стеклянная!
- Ну и что ж, судьба! - возразил Шахов, чуть-чуть шевеля губами.
Человек молча приблизил к глазам Шахова детскую игрушку. Это был ог-
ромный, с сиреневым отливом стали, револьвер.
- А позволь, мы сейчас же это дело устроим, - пробормотал он.
Револьвер внезапно повис в воздухе. Откуда-то со стороны к нему тяну-
лись посиневшие маленькие белые руки.
Шахов застонал и вскочил на ноги, ударившись головой о верхнюю полку
- никакого человека в тельняшке не было в вагоне - дверь, вагонные сте-
ны, железные подпоры, все вдвинулось обратно.
Костлявый чиновник курил и жаловался, молодой солдат попрежнему спал
у его ног, закинув назад бледное и утомленное лицо. Еще не рассвело, но
многие уже проснулись.
Наверху на второй и на третьей полке шел политический разговор.
Говорил главным образом какой-то интеллигентного вида человек в ба-
рашковой шапке; он обращался ко всему вагону и по его приподнятой, слиш-
ком стройной речи, легко можно было узнать адвоката.
- Рано или поздно иностранцы вмешаются в наши дела, - говорил он, -
точно так же, как врачи вмешиваются, чтобы излечить больного ребенка или
научить его ходить. Конечно, такое вмешательство было бы нежелательным,
но иностранцы должны ясно представить себе опасность большевизма в их
собственных странах, - скажем, опасность таких заразительных идей, как
пролетарская диктатура и мировая социальная революция. Имеется, конечно,
надежда на то, что такого рода интервенция может и не быть необходи-
мой...
- Интервенция! - вскричал лежавший напротив него юноша лет семнадца-
ти, высохший, с чахоточным лицом.
- Так, значит, вы стоите за то, чтобы отдать Россию немцам на выучку?
Мы-то отлично знаем кому это было бы на руку. Это вы проповедуете план
Родзянки - впустить к нам немцев, чтобы они уничтожили советы?
- Я ничего не проповедую, - возразил адвокат, - наоборот я сказал,
что, может-быть, можно обойтись без интервенции. Может-быть, голод и по-
ражения пробудят здравый смысл. А что насчет советов - прибавил он, вне-
запно разгорячившись - так советы теперь взяли в свои руки большевики, а
с большевиками можно разделаться только таким образом: эвакуировать Пет-
роград, объявить осадное положение и тогда военной силой разделаться с
этими джентльменами без всяких формальностей...
- Руки коротки! - возразил чахоточный юноша. - Вот вы стоите за пра-
вительство...
Он движеньем руки остановил адвоката, собравшегося было возразить:
- А все равно, Временное правительство, только на таких как вы и
рассчитывает... У вас не хватит пороху на то, чтобы разделаться с
большевиками. Они уже сильнее правительства. Ваше хваленое правительство
не может ни заключить мира, ни продолжать войну!
В разговор попытались было вмешаться еще двое, но адвокат снова взял
спор в свои руки.
- Вам не стоило бы возражать, - сказал он, - вы повторяете чужие сло-
ва и сами не знаете, что они означают. Если бы не большевики, на немец-
кие деньги разлагающие армию, так исход войны был бы давно решен.
- Ага, исход войны! - вскричал юноша, - война до победного конца! А в
чьих интересах русские рабочие и крестьяне пошли воевать с Германией?
Что они могли выиграть от этой войны? Немецкие солдаты были так же обма-
нуты, как и наши.
- Да и теперь уговаривают, - сказал с третьей полки солдат, читавший
газету, - каждый день на фронт от них агитаторы приезжали. А мы что с
ними делали? Снимем с него пиджак, штаны, наденем солдатскую рвань и ай-
да! Воюй храбро, до победного конца!
- Разбойники! - пробормотал костлявый чиновник.
- Разбойники?? - с яростью передразнил солдат, - а ты в окопах гнил?
А тебя вша ела?
Шахов хотел вмешаться, но промолчал.
- Все вы хороши разговоры-то разговаривать, - пробормотал солдат, ло-
жась обратно. - Временное правительство? А есть там хоть один настоящий
крестьянин? Все буржуи сидят, говорят один двенадцать сахарных заводов
содержит!
- Граждане, позвольте пролить на вас одну каплю света, - сказал вдруг
востроголовый человек, выглядывая из соседнего купе, - в чем тут
собственно говоря, основной вопрос? У нас, например, в Орловской губер-
нии, солдаты проломили начальнику милиции череп. Это было полнейшее на-
рушение администрации. Начальник милиции спасся исключительно благодаря
хирургическому вмешательству со стороны доктора Губина. И представьте
себе, что все эти солдаты, разбивавшие череп, оказались уголовным эле-
ментом. Одного из них, по фамилии Чубик, даже удалось задержать, хотя на
другой день солдаты его отбили. Граждане, на что это указывает? Это ука-
зывает на то, что немцы тут, может-быть, и непричем. Безусловно от-
дельные большевики наверняка подкуплены немцами, но главную роль играет
уголовный элемент, выпущенный из тюрьмы еще в марте. А что касается до
того, что большевики и есть этот уголовный элемент, так на это у меня
имеются документальные данные.
- А я не желаю! - сказал солдат, свешиваясь со своей полки и с нена-
вистью заглядывая в соседнее купе.
- Чего не желаете? - удивился востроголовый.
- А я не желаю, чтобы на меня проливали каплю света! Знаем мы эти
капли! Мы с этими каплями четвертый год в окопах отсиживаемся!
Чахоточный юноша давно хохотал тонким смехом, адвокат презрительно
молчал.
- Я - не большевик, - сказал молчавший до сих пор Шахов, - я очень
далекий от политики человек. Но если бы завтрашний день Советы вооружен-
ной силой попытались сбросить правительство, я бы взял винтовку и пошел
бы с ними. И не большевику ясно, что продолжать войну - бессмысленно,
когда солдаты не хотят и не будут воевать, что давно пора заключить мир,
потому что иначе он сам заключится, что давно пора дать крестьянам зем-
лю, потому что иначе они ее сами возьмут. И уже начали брать, и правы!
Солдат слушал его с жадностью.
- Ясно еще, - продолжал Шахов, - что Временное правительство не может
ни заключить мира, ни дать землю без выкупа. Это - правительство буржуа-
зии, а буржуазии невыгодно ни то, ни другое. Стало-быть, для того, чтобы
крестьянство и пролетариат добились мира и земли, Временное прави-
тельство нужно сбросить.
Вошел кондуктор с фонарем в руках - начали проверять билеты.
Шахов так же внезапно оборвал, как и начал. Всю остальную часть пути
он молчал и думал о том, что его встретит в Петрограде.

---------------

В шестом часу утра поезд дотащился до Петрограда. Шахов, закинув свой
мешок за спину, соскочил с платформы и стал пробираться к выходу.
Толпа, запрудившая вокзал, пронесла его, вместе с собою, до самого
выхода, едва не столкнув на рельсы, потом внезапно отхлынула назад и
прижала спиной к двери, на которой висела заржавленная доска с надписью
"дежурный по станции". Дверь, не выдержав напора толпы, распахнулась и
он стремительно влетел в помещение.
В комнате дежурного по станции было накурено до того, что у Шахова
заслезились глаза. Он разглядел, однако, что комната была полна народу и
все с чрезвычайным интересом слушали разговор двух людей, стоявших у
письменного стола один против другого. Один из них был тучный железнодо-
рожник с грязными седыми усами, другой светлоголовый человек в форме
солдата инженерных войск.
- Я вашего комитета не признаю! - кричал железнодорожник. - У нас
есть свой комитет! Я повинуюсь только Исполнительному Комитету железно-
дорожников...
Светлоголовый молча слушал его, оглядывая исподлобья всех собравшихся
в комнате.
- Я - комиссар Военно-Революционного Комитета, - медленно и упрямо
сказал он, когда железнодорожник, стукнув кулаком по столу, кончил свою
речь, - Военно-Революционный Комитет ничего не требует от вас, кроме
прямого исполнения ваших обязанностей.
- Я сам знаю мои обязанности! Я знать не хочу никакого Военно-Револю-
ционного Комитета! Я отказываюсь исполнять ваши приказания. Если бы даже
вы притащили с собой целый полк солдат...
- А вы думаете, что я пришел сюда один? - флегматично спросил светло-
головый солдат, указывая рукой в окно.
Все обернулись. Седоусый железнодорожник ахнул и подбежал к окну: на
всем протяжении платформы стояли патрули.
- Вокзал занят войсками Военно-Революционного Комитета, - спокойным
голосом объяснил солдат.
- Да чорт возьми, что это за комитет такой? - пробормотал кто-то над
самым ухом Шахова.
Он обернулся и увидел костлявого чиновника, ехавшего вместе с ним в
соседнем купе.
- Не знаю, я только-что приехал, - сказал он, забывая о том, что это
должно быть известно чиновнику - нужно полагать, что в городе...
- Что?
- Не знаю... восстание.
- Восстание! - вдруг подумал он с неожиданной силой.
Толпа снова оттеснила его; он пересек вокзал и вышел на площадь.
Резкий ветер хлестнул в лицо и откатился.
Площадь была почти пуста - кроме патрулей, стоявших на углах у Невс-
кого и Гончарной, ничто не указывало на то, что в городе начинается
восстание.
Он долго смотрел вдоль пустынных улиц, ожидая движения, стрельбы,
криков, всего, что неизбежно, как-будто, связывалось с восстанием, с мя-
тежом, с революцией - и ничего не увидел. Наконец, он толкнулся в двери
какой-то захудалой гостиницы на Лиговке и, добравшись до номера, не
разглядев даже, куда всунул его спросонья швейцар, расстелил на кровати
пальто и уснул, подбросив мешок под голову.
1 2 3 4