Задержанным предъявили обвинение в антисоветской агитации и пропаганде, создании подпольной антисоветской организации и подготовке покушения на Хрущева. Самой серьезной была последняя статья уголовного кодекса, влекущая за собой высшую меру наказания.
Естественно, грамотные студенты, побывавшие к тому времени за границей в качестве практикантов в посольствах и торгпредствах, переводчиков делегаций и знавшие что к чему, категорически отрицали подготовку теракта против Хрущева. Своим посиделкам они придавали невинный характер.
Следствие между тем настаивало, что группа заговорщиков намечала произвести покушение на Хрущева во время первомайской демонстрации 1964 года на Красной площади в Москве.
Правда, насчет орудия убийства ясности не было. Сначала террористов подозревали в том, что они намеревались осуществить свой злодейский замысел с помощью старой пушки у здания Музея революции. Потом долго расспрашивали, куда девался охотничий нож Зубарева, которым он резал колбасу. Нож действительно куда-то пропал — то ли его выбросили подальше от греха, когда начались задержания, то ли на бесхозное имущество позарились обитатели соседних комнат.
Нож в качестве вещественного доказательства плана убийства Хрущева приобщить не удалось, а вот гирьке от настенных часов-ходиков повезло больше. Ее изъяли и недоверчиво усмехались, когда террористы убеждали, что использовали этот предмет исключительно в мирных целях, то есть для банальной колки грецких и фундуковых орехов.
— А может обсуждали, как точнее попасть этой гирькой в висок сами знаете кому? — спрашивали следователи, крутя в руках тяжеловатую улику.
От абсурдности вопросов не выдержал подследственный Зубарев. Он попросил бумагу и ручку. Думая, что сейчас последует чистосердечное признание, его просьбу выполнили. Каково же было изумление и негодование следователей, когда они увидели текст. Он был составлен на английском языке и имел форму заявления послу США в Москве с просьбой предоставить политическое убежище.
Дерзкий поступок, вызванный нервным срывом, стоил Зубареву смирительной рубашки и обследования психиатрами.
Не все гладко шло и со вторым обвинением — по поводу создания подпольной антисоветской организации.
Улик, подтверждающих ее существование, было найдено две. Во-первых, зашифрованные программные документы организации, которые подследственные пытались выдать за конспекты лекций по дореволюционной истории КПСС. Во-вторых, большая бутылка канцелярского клея.
По версии следствия, заговорщики приобрели ее для расклейки антисоветских листовок. Напрасно эстонец Винк, волнуясь и сердясь, в который раз объяснял, почему он приобрел именно такую бутылку. Потому что не было маленьких? Это вы, молодой человек, можете рассказывать своей бабушке. Содержимое такой емкости явно предназначено именно для расклейки листовок.
Правда, самих листовок не нашли, хотя обыскивали тщательно.
Задержанные на следствии вели себя по-разному. Возмущенный Эйдригявичус называл все происходившее бредом, улики — смехотворными. Вину свою не признавал, от дальнейших показаний в знак протеста отказывался. Зубарев вообще выкинул такое коленце, что пришлось помещать в психушку.
Но были и такие, кто признавались. Игорь Ломов, например, признал существование заговорщической группы и ее программы. Может, вспомнил судьбу отца? Или следователи напомнили?
Винк, Воронцов и Антонос признались во вредных, необдуманных разговорах.
Наконец, полугодовое следствие закончилось. Обвинения в замышляемом теракте и организации антисоветской подпольной организации из дела «международников» выпали.
Судили их в мае 1964 года только по одной, семидесятой статье — антисоветская агитация и пропаганда. На трехдневном закрытом судебном заседании председательствовал судья Мосгорсуда Климов.
Приговор был такой: Ломову — пять лет лагерей строгого режима, Эйдригявичусу — четыре года, Зубареву — три.
Воронцов, Винк и Антонос проходили на суде в качестве главных свидетелей. Их тоже наказали, правда, уже внесудебными методами, исключив из института за месяц до его окончания.
«Граф» Воронцов вернулся в авиацию. Антонос предпринимал отчаянные попытки получить диплом — даже сдал два госэкзамена, но на третьем, по истории КПСС, получил «неуд» с такой вот необычной формулировкой: «Формально высказанные знания не соответствуют убеждениям».
Антонос все же добился своего и получил заветный диплом об окончании МГИМО, но случилось это только в 1990 году, уже при Горбачеве, то есть более четверти века спустя, когда в стране бушевала перестройка и новое мышление овладевало массами.
Кроме Антоноса, известна судьба еще одного человека, проходившего по делу «международников». Имеется в виду Александр Зубарев, осужденный на три годалагерей. В конце восьмидесятых годов он работал в Грозненском объединении «Промавтомат» и тоже пытался получить диплом об окончании МГИМО, но ему прислали отказ.
О дальнейшей судьбе других осужденных и свидетелей по этому делу сведений нет.
Когда над «международниками» шел суд, до настоящего, кремлевского покушения на Хрущева оставалось пять месяцев.
Весной 1964 года заговор в Президиуме ЦК против первого секретаря уже созрел.
Впрочем, за три года до дела «международников» на Хрущева готовилось еще одно покушение. На этот раз довольно серьезное.
ИДЕОЛОГ КУЗНЕЦОВ И СНАЙПЕР РЕМНИКОВ
В 1961 году в Москве на площади Маяковского групна оппозиционной молодежи выступила с протестом против авантюрной политики первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева. В вину советскому лидеру ставилось возведение Берлинской стены, приближение третьей мировой войны и прочие прегрешения.
Протест выражался в стихотворной форме. Молодые люди читали дерзкие четверостишия, раздавали прохожим нелегально изданные журналы «Синтаксис» и «Феникс».
Сотрудники КГБ сразу же пресекли их антисоветскую деятельность, арестовав самых активных — Эдуарда Кузнецова, Александра Гинзбурга, Юрия Галанского, Владимира Осипова и Владимира Буковского. Поэтические ристалища на площади Маяковского сразу же прекратились.
Одним из идеологов бунтующей молодежи был Эдуард Кузнецов. Он родился в Москве, окончил среднюю школу, ушел в армию. Тогда служили три года, но Кузнецов вернулся домой через полтора — Хрущев принял знаменитое решение о сокращении советских вооруженных сил.
В гарнизоне, в котором служил Кузнецов, под сокращение попали только двое — инвалид и он. Инвалид ясно почему, а от Кузнецова решили поскорее избавиться изза его невыносимых бунтарских выходок. Ему грозил дисбат, но парня пожалели и отправили домой.
Вернувшись к родителям, он поступил в МГУ на философский факультет. Проучился полтора года, и вот арест. Было Эдуарду немногим больше двадцати лет.
Конечно, несанкционированный поэтический вечер на площади Маяковского был лишь формальным поводом для задержания. КГБ давно следил за молодыми людьми, которые, по агентурным сведениям, вынашивали план убийства Хрущева.
Оперативные службы располагали магнитофонными записями неоднократных заявлений члена молодежной антисоветской организации Валерия Ремникова, который убеждал своих товарищей в том, что он готов убить Хрущева и тем самым пожертвовать собственной жизнью ради такого дела.
Следствие установило, что группа студентов МГУ и в самом деле готовила покушение на Хрущева. Валерий Ремников был отличным стрелком. Он раздобыл где-то снайперскую винтовку и со скрупулезностью маньяка изучал маршруты поездок Хрущева. Никита Сергеевич тогда много ездил, и подстрелить его не составляло особого труда. Удобнее всего это было сделать во время встреч космонавтов, когда он ехал с ними на малой скорости в открытой машине.
План был разработан до мелочей, но заговорщиков выдал их слабовольный товарищ, струсивший в последний момент. Его обследовали психиатры и признали невменяемым. Такой же диагноз установили и снайперу Ремникову. Обоих направили на принудительное лечение.
Остальных судили. Их приятелей, знавших об антисоветской деятельности арестованных, но не доложивших куда надо, исключили из МГУ. Со студенческими билетами тогда распрощалось около семидесяти человек.
Эдуард Кузнецов получил семь лет лагерей строгого режима. Отсидел весь срок. После освобождения проживать в Москве ему было запрещено, и он поселился на сто первом километре, в небольшом городишке Струнино Владимирской области под надзором местной милиции.
Там Кузнецов сколотил группу авантюристов и предложил ей план в духе приключенческих романов — захватить самолет первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Толстикова и улететь в Израиль. Кузнецов был наполовину русским, наполовину евреем. В Тель-Авиве, мол, примут с распростертыми объятиями.
Группа состояла из шестнадцати человек. Авантюристы прибыли в Ленинград, просочились в аэропорт. Увы, за каждым кустом сидели чекисты. Террористов взяли тепленькими, защелкнули на запястьях наручники.
Скандал был громкий. Пострадал первый секретарь обкома Толстиков — его отправили послом в Китай, и на этом карьера крупного партийного функционера закончилась.
Областная газета «Ленинградская правда» так описывала судебный процесс по делу угонщиков: "24 декабря 19л) года коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда в открытом судебном заседании с участием представителей защиты закончила рассмотрение уголовного дела в отношении Дымшица М. Ю., Кузнецова Э. С…
В результате тщательного исследования материалов уголовного дела, вещественных доказательств, допросов подсудимых и свидетелей, рассмотрения заключения экспертов судом установлено, что организаторы преступления Дымшиц и Кузнецов с конца 1969 года активно занимались созданием преступной группы, подготовкой к разбойному захвату самолета и перелета в нем с целью измены родине за границу, а 15 июня сего года покушались на осуществление этого враждебного акта способом, опасным для жизни пилотов.
В судебном заседании было также установлено, что подготовка к совершению этого преступления велась не без ведома сионистских кругов государства Израиль…
Коллегия по уголовным делам, признав доказанной вину подсудимых по делу, приговорила организаторов особо опасного преступления Дымшица и Кузнецова к смертной казни…"
Террористам-угонщикам неожиданно помог генералиссимус Франко. В испанской тюрьме ждали приведения в исполнение смертного приговора три баска. Их приговорили к расстрелу за реально совершенные ими убийства. Но в Европе развернулись мощные демонстрации под лозунгом отмены этих смертных приговоров. И тут аналогичные судебные решения в Советском Союзе. Мировая общественность стала требовать отмены приговоров и в отношении Дымшица с Кузнецовым.
Испанский диктатор своих заключенных помиловал, создав таким образом прецедент и поставив в неловкое положение Кремль. А тут еще Брежневу начал названивать американский президент Никсон. К нему присоединились главы девятнадцати европейских государств, которые тоже просили советские власти отменить смертные приговоры.
Брежнев уступил. Смертные приговоры Кузнецову и Дымшицу были заменены на пятнадцать лет тюрьмы.
Кузнецов из определенного ему срока отсидел девять лет. К нему в мордовский лагерь часто приезжала Елена Боннэр, привозившая шариковые авторучки с особо тонкими перьями. Кузнецов в тюрьме писал книгу, которая благодаря Боннэр и Сахарову была переправлена на Запад и в 1973 году вышла в Италии под названием «Лагерный дневник». Сахаров по просьбе Боннэр обратился к президенту США с ходатайством вступиться за Кузнецова и других узников.
В 1979 году его и еще четверых угонщиков обменяли на шпионов, арестованных в Америке. Кузнецова лишили советского гражданства и предписали покинуть пределы СССР в течение двух часов.
Ныне он — гражданин Израиля. Некоторое время жил в Германии, работал на радио «Свобода». Сейчас редактирует самую крупную русскоязычную газету в Израиле.
Возвращаясь к событиям шестидесятых-семидесятых годов, он так сказал журналисту Феликсу Медведеву:
— Я всегда хотел уехать из страны. Сознательно. Это было мечтой моего детства. Отчасти от этого я и стал с ранних лет антисоветчиком, и в отличие от многих других я более категорически не принимал советскую систему. Бескомпромиссно. Плюс к этому я еще и сионист.
НЕДООЦЕНКА АГЕНТУРНЫХ СВЕДЕНИЙ
Анатолий Михайлов, бывший старший сержант из личной охраны Хрущева, рассказал совершенно не похожую на все ранее известные историю возвращения Никиты Сергеевича в Москву на пленум ЦК, на котором его сняли со всех постов «по состоянию здоровья».
Так вот, Хрущев якобы подозревал, что в Кремле — заговор, и потребовал сначала от командира экипажа, а потом и от охраны лететь на Киев.
Но летчики не открыли дверь кабины, наглухо задраенную изнутри. Им категорически запрещалось это делать в полете.
Так отреагировала и охрана, которой по инструкции тоже не было положено вступать в разговоры с охраняемым лицом.
Тогда Хрущев якобы обратился к майору, командиру одного из подразделений охраны:
— Полковник! Ты — Герой Советского Союза! Поворачивай на Киев. Это — мой приказ!
Майор не проронил ни слова в ответ. Тогда Хрущев с отчаянием крикнул охранникам:
— Ребята! Вы все — Герои Советского Союза! Летим на Киев. Там наше спасение…
И снова молчание.
Хрущев все понял и молча удалился в свой салон.
После приземления во Внуково, увидев, что его никто не встречает, он набросился на второстепенных работников ЦК:
— Предатели! Перестреляю, как собак…
Силы оставили его, и все услышали глухие рыдания вождя, прерывавшиеся проклятьями и угрозами.
В 1997 году автор этой книги рассказал услышанную историю бывшему начальнику управления кремлевской охраны генерал-полковнику КГБ Захарову. Николай Степанович рассмеялся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81