Привезли из https://Wodolei.ru
Письма и частные разговоры исключаются (Леви). Листовки исключаются (Эмик и Столт). Участие в демонстрациях вне гарнизона исключается (Хау).
Дружеские беседы и «маеты» тоже исключаются (Дэниеле и Харви).
Все, что требуется военному суду, чтобы осудить солдата, использующего одну из этих форм выражения взглядов, — это вынести определение, что слова солдата нелояльны сами по себе (Эмик и Столт), что они имеют «тенденцию» породить нелояльность, не обязательно порождая её ( Леви), или порождают нечто большее, чем «мелкую опасность» нелояльности (Дэниеле и Харви). Поскольку не совсем ясно, что такое нелояльность (военный судья на процессе Леви определил её как «отсутствие преданности или неверность властям, которые требуют уважения, повиновения и преданности, ведущее к неповиновению, отказу от выполнения приказов или мятежу»), военному суду нет надобности быть особенно педантичным при вынесении определения. Почти всё, что представляется нелояльным или опасным, ipso facto является нелояльным или опасным.
Короче говоря, право при нынешнем его состоянии не гарантирует свободы слова. Наоборот, оно гарантирует военному командованию почти неограниченные возможности подавлять эту свободу слова.
Разумеется, в вооружённых силах запрещаются не все критические выступления. Это было бы не только невозможно, но вызвало бы ещё больший упадок морального духа, чем слова любого инакомыслящего солдата. Военное командование сдерживает ещё один фактор: отношение общественности. Иметь на своей стороне закон — это ещё не все; надо иметь возможность его применить. И военное командование не очень охотно идёт на служебное преследование свободы слова, потому что военные суды подрывают его репутацию. Поэтому за последнее время отмечаются тенденции воздерживаться от возбуждения судебных дел, связанных с первой поправкой к конституции, и предпочтение отдаётся иным формам наказания: например, переводу по службе или увольнению.
Насколько чувствительным к общественному мнению становится военное командование, видно из его «Руководства по отношению к инакомыслию». Главная цель этого меморандума 1969 года заключается не в том, чтобы содействовать осуществлению гражданских свобод, а в том, чтобы предостеречь командиров от чрезмерного увлечения наказаниями за инакомыслие. «За последние несколько недель в печати были опубликованы сообщения о росте инакомыслия среди военнослужащих, — начинается меморандум. —Важно понять, что вопрос о „солдатском инакомыслии“ связан с конституционным правом свободы слова и что реакция военного командования на такое инакомыслие, вполне естественно, продолжает привлекать большое внимание общественности. Поэтому любое действие на любом уровне может отразиться — либо благоприятно, либо отрицательно— на репутации и авторитете вооружённых сил в глазах американского народа».
Меморандум стал предметом обсуждения на заседании комиссии по делам вооружённых сил палаты представителей, где встретил, мягко говоря, холодный приём.
Конгрессмен Чарльз Беннет заявил министру сухопутных войск Резору: «Документ об инакомыслии огорчает меня больше всех других военных документов, какие мне приходилось читать… Просто противно думать, что такой документ может исходить от командования сухопутных войск». Конгрессмен Джон Хант заявил: «Я никогда не читал ничего более отвратительного, чем этот документ».
Резор попытался объяснить цель меморандума: «Я считаю очень важным, чтобы командование заняло позицию, которая представляется народу совершенно разумной, а не произвольной, и это всё, что мы стараемся сделать».
Однако рассуждения о «разумности» не смогли умиротворить председателя комиссии Риверса, считавшего меморандум неправильным. Обращаясь к начальнику штаба сухопутных войск генералу Уэстморленду, который тоже присутствовал на заседании, он с раздражением сказал: «Генерал Уэстморленд, бьюсь об заклад, что вы с этим не согласны. Если в ваших жилах осталась хоть капля южнокаролинской крови, вы с этим не согласитесь».
Под нажимом Риверса и его коллег министерство обороны в сентябре 1969 года издало ряд новых директив. Хотя «Руководство об отношении к инакомыслию» не было официально отменено, новые директивы были проникнуты совершенно иным духом. Исчезло первоначальное утверждение меморандума о том, что «несогласие с политикой правительства является правом каждого гражданина». Исчезло требование о том, что у командира «должны быть веские основания, подкреплённые доказательствами, чтобы запретить распространение газеты». Отсутствовало также обязательство «налагать лишь такие минимальные ограничения (свободы выражения взглядов), которые необходимы для выполнения боевых задач».
Между тем борьба между гражданами-солдатами, их адвокатами, с одной стороны, и военным командованием— с другой, продолжается.
Глава VIII
СИСТЕМА ВОЕННЫХ СУДОВ
По моему мнению, военная система уголовного судопроизводства вполне соответствует нормам, принятым Американской ассоциацией адвокатов.
Генерал-майор Кеннет, начальник военно-юридической службы сухопутных войск
1
Гражданское право в Америке имеет две цели: наказание преступников и защиту конституционных свобод граждан. Военное право выполняет только одну главную функцию: моральное подавление военнослужащего.
Военные суды являются стражем власти командира и органом внедрения дисциплины. Система проста: командир обвиняет, военный суд наказывает. В 1969 году военные суды вооружённых сил рассмотрели 109 000 дел; в 94 процентах случаев были вынесены обвинительные приговоры.
Военные суды не имеют прав защиты, которыми обладают гражданские суды. Они могут только наказать или оправдать, но не могут предоставить других форм помощи. Солдат не вправе просить у военного судьи предписания о рассмотрении законности ареста: он не может получить от военного суда распоряжения о пресечении незаконных действий начальников. Он никогда не выходит из военного суда с чистым выигрышем; в лучшем случае он может избежать серьёзного проигрыша, но даже это случается не очень часто.
В основе американского военного права лежит английский военно-судебный кодекс, который, в свою очередь, восходит к римскому военно-судебному кодексу. Это был суровый, самовластный дисциплинарный кодекс, имевший целью держать в повиновении наёмников короля или императора, а не обеспечивать права граждан-солдат в демократическом обществе.
Когда в 1775 году Континентальному конгрессу понадобился военный кодекс, он поспешно принял английский военно-судебный кодекс, включая его положения о клеймении, порке и других жестоких наказаниях. После окончания войны за независимость кодекс остался в силе для регулярной армии. Первый военный министр, Генри Нокс, считал, что некоторые из этих положений грубо противоречат биллю о правах, и советовал Вашингтону «пересмотреть (их) и привести в соответствие с конституцией».
Но это так и не было сделано. В XIX и начале XX века в кодекс были внесены незначительные изменения: отменены средневековые наказания. Но когда конгресс в 1950 году утвердил нынешний Единый военно-судебный кодекс, он сохранил с небольшими изменениями основную структуру военных судов, установленную старым военно-судебным кодексом.
Основной принцип старого кодекса заключался в том, что вся карательная власть должна принадлежать командиру: право обвинять, судить, выносить приговор— права, которые в гражданском судопроизводстве почти всегда разделяются. Тот же принцип, хотя и в менее явной форме, лежит в основе современного Единого военно-судебного кодекса.
Единый кодекс предусматривает четыре способа наказания солдата в зависимости от серьёзности инкриминируемого проступка (не считая, разумеется, многочисленных неофициальных способов наказания).
На самой низшей ступени стоит дисциплинарное взыскание, налагаемое командиром роты, предусмотренное статьёй 15 кодекса. Это самая распространённая форма наказания. Процедура наложения взыскания не похожа на судебную: командир обвиняет солдата в проступке, устанавливает виновность солдата и выносит приговор в течение нескольких минут. Приговоры, конечно, не очень суровы: для рядового и сержантского состава мера взыскания не превышает четырнадцати суток без права увольнения из части, лишения денежного содержания на семь дней и понижения в звании на одну ступень. Правда, солдат может потребовать рассмотрения дела военным судом, однако в этом случае он рискует получить значительно более суровое наказание.
Вторая ступень — дисциплинарный суд. Его иногда приравнивают к гражданскому суду, но это незаслуженно лестное сравнение. Более точным было бы сравнение со школьным спектаклем, в котором каждый плохо играет свою роль и всем заранее известно, чем спектакль кончится. Дело слушает единственный офицер, который обычно не является юристом. Тот же офицер затем выступает в роли обвинителя, а потом рядится в тогу защитника. Вновь вступая в роль судьи, он может приговорить солдата к заключению на срок до тридцати суток и к лишению до двух третей месячного денежного содержания.
Третий вид карательной процедуры именуется специальным военным судом. Этот суд состоит из трех и более членов; обвиняемый имеет право пользоваться услугами защитника, и по его просьбе писарь ведёт протокол. Специальный военный суд может приговорить к заключению сроком до шести месяцев и к увольнению с военной службы «с позором».
Высшей формой уголовного трибунала является общий военный суд высшей инстанции. Он состоит из пяти и более членов и может приговорить обвиняемого к смертной казни, пожизненному тюремному заключению или к другим наказаниям. Поскольку возможные наказания являются такими суровыми, можно было бы ожидать, что здесь применяются высшие нормы правосудия. Однако и в общем военном суде высшей инстанции командование обладает почти такой же безраздельной карательной властью, как и в низших формах судопроизводства и наказания.
В военных судах высшей инстанции судопроизводство начинается с обвинения. Если в гражданских судах обвинительный акт представляет большое жюри, в вооружённых силах выдвигает обвинение, а затем созывает суд для его рассмотрения командир высокого ранга, обычно генерал.
Статья 32 Единого военно-судебного кодекса предусматривает необходимость провести «тщательное и беспристрастное расследование», прежде чем официально предъявить солдату обвинение. Такое расследование часто характеризуют как военный эквивалент процедуры большого жюри. И действительно, известное сходство есть: офицер, ведущий расследование, проводит разбор дела, во время которого подозреваемый может иметь адвоката, участвовать в перекрёстном допросе свидетелей обвинения и представлять доказательства в свою защиту. Но существует коренное различие между этой процедурой и процедурой гражданского большого жюри: следователь не имеет права ни предъявить обвинение, ни прекратить дело; он только докладывает командиру. Последний на основе материалов расследования, рекомендации начальника военно-юридической службы и собственного предубеждения и пристрастия принимает решение о предъявлении обвинения.
Такая система направлена против будущего обвиняемого в нескольких отношениях. Во-первых, на офицера, ведущего расследование, непременно оказывают давление, с тем чтобы он рекомендовал возбудить судебное преследование по обвинению как можно более тяжкому, если этого желает командир. Более того, командир имеет право игнорировать рекомендации следователя и настаивать на обвинении исключительно по своей личной прихоти. Это бывает не часто (потому что обычно следователь рекомендует возбудить судебное дело), но достаточно, чтобы бросить тень сомнения на всю систему.
В деле о «мятеже» в «Пресидио» было хорошо известно, что генерал-лейтенант Стенли Ларсен и начальник военно-юридической службы полковник Джеймс Гарнетт очень хотели предъявить заключённым обвинение в «мятеже». Офицеры, капитан Ричард Миллард и капитан Джеймс Бреднер, проводившие расследование, не смогли найти основания для такого обвинения и, рискуя своей карьерой, заявили об этом в своих докладах генералу Ларсену. Но Ларсен, не будучи обязан соглашаться с их выводами, настоял на передаче дела в суд. Почти два года спустя военный апелляционный суд вынес решение о том, что генерал был неправ, а следователи правы. В сидячей забастовке в Пресидио полностью отсутствовал элемент умышленного намерения свергнуть законные власти. Однако «мятежникам» пришлось ожидать этого решения в тюрьме.
То же самое наблюдалось и в других, менее известных случаях. Джима Олгуда, перепуганного рядового, который постоянно уходил в самовольную отлучку из Форт-Орда, два военных психиатра и следователь по его делу рекомендовали уволить с военной службы, однако начальник гарнизона продолжал настаивать на обвинении его в дезертирстве.
За правом обвинять следует право предавать суду и выносить приговор. Эти права командир предпочитает осуществлять через своих подчинённых, находящихся в зале заседаний суда.
Главными уполномоченными командира являются сами члены военного суда. Эти люди имеют право не только решать, виновен обвиняемый или невиновен, но и выносить приговор тем, кого они обвиняют: обязанность, которая в гражданских судах почти всегда возлагается на судью. Если во всяком суде решающее значение имеет беспристрастность присяжных, то это особенно относится к военным судам.
В гражданских судах заботятся о том, чтобы присяжные не были явно пристрастными к той или иной стороне; представители защиты и обвинения могут оспаривать предполагаемый состав присяжных, могут отводить кандидатов, предлагаемых судом. Беспристрастность присяжных, кроме того, обеспечивается их выбором из различных слоёв общества.
В вооружённых силах, напротив, члены военного суда специально подбираются командиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Дружеские беседы и «маеты» тоже исключаются (Дэниеле и Харви).
Все, что требуется военному суду, чтобы осудить солдата, использующего одну из этих форм выражения взглядов, — это вынести определение, что слова солдата нелояльны сами по себе (Эмик и Столт), что они имеют «тенденцию» породить нелояльность, не обязательно порождая её ( Леви), или порождают нечто большее, чем «мелкую опасность» нелояльности (Дэниеле и Харви). Поскольку не совсем ясно, что такое нелояльность (военный судья на процессе Леви определил её как «отсутствие преданности или неверность властям, которые требуют уважения, повиновения и преданности, ведущее к неповиновению, отказу от выполнения приказов или мятежу»), военному суду нет надобности быть особенно педантичным при вынесении определения. Почти всё, что представляется нелояльным или опасным, ipso facto является нелояльным или опасным.
Короче говоря, право при нынешнем его состоянии не гарантирует свободы слова. Наоборот, оно гарантирует военному командованию почти неограниченные возможности подавлять эту свободу слова.
Разумеется, в вооружённых силах запрещаются не все критические выступления. Это было бы не только невозможно, но вызвало бы ещё больший упадок морального духа, чем слова любого инакомыслящего солдата. Военное командование сдерживает ещё один фактор: отношение общественности. Иметь на своей стороне закон — это ещё не все; надо иметь возможность его применить. И военное командование не очень охотно идёт на служебное преследование свободы слова, потому что военные суды подрывают его репутацию. Поэтому за последнее время отмечаются тенденции воздерживаться от возбуждения судебных дел, связанных с первой поправкой к конституции, и предпочтение отдаётся иным формам наказания: например, переводу по службе или увольнению.
Насколько чувствительным к общественному мнению становится военное командование, видно из его «Руководства по отношению к инакомыслию». Главная цель этого меморандума 1969 года заключается не в том, чтобы содействовать осуществлению гражданских свобод, а в том, чтобы предостеречь командиров от чрезмерного увлечения наказаниями за инакомыслие. «За последние несколько недель в печати были опубликованы сообщения о росте инакомыслия среди военнослужащих, — начинается меморандум. —Важно понять, что вопрос о „солдатском инакомыслии“ связан с конституционным правом свободы слова и что реакция военного командования на такое инакомыслие, вполне естественно, продолжает привлекать большое внимание общественности. Поэтому любое действие на любом уровне может отразиться — либо благоприятно, либо отрицательно— на репутации и авторитете вооружённых сил в глазах американского народа».
Меморандум стал предметом обсуждения на заседании комиссии по делам вооружённых сил палаты представителей, где встретил, мягко говоря, холодный приём.
Конгрессмен Чарльз Беннет заявил министру сухопутных войск Резору: «Документ об инакомыслии огорчает меня больше всех других военных документов, какие мне приходилось читать… Просто противно думать, что такой документ может исходить от командования сухопутных войск». Конгрессмен Джон Хант заявил: «Я никогда не читал ничего более отвратительного, чем этот документ».
Резор попытался объяснить цель меморандума: «Я считаю очень важным, чтобы командование заняло позицию, которая представляется народу совершенно разумной, а не произвольной, и это всё, что мы стараемся сделать».
Однако рассуждения о «разумности» не смогли умиротворить председателя комиссии Риверса, считавшего меморандум неправильным. Обращаясь к начальнику штаба сухопутных войск генералу Уэстморленду, который тоже присутствовал на заседании, он с раздражением сказал: «Генерал Уэстморленд, бьюсь об заклад, что вы с этим не согласны. Если в ваших жилах осталась хоть капля южнокаролинской крови, вы с этим не согласитесь».
Под нажимом Риверса и его коллег министерство обороны в сентябре 1969 года издало ряд новых директив. Хотя «Руководство об отношении к инакомыслию» не было официально отменено, новые директивы были проникнуты совершенно иным духом. Исчезло первоначальное утверждение меморандума о том, что «несогласие с политикой правительства является правом каждого гражданина». Исчезло требование о том, что у командира «должны быть веские основания, подкреплённые доказательствами, чтобы запретить распространение газеты». Отсутствовало также обязательство «налагать лишь такие минимальные ограничения (свободы выражения взглядов), которые необходимы для выполнения боевых задач».
Между тем борьба между гражданами-солдатами, их адвокатами, с одной стороны, и военным командованием— с другой, продолжается.
Глава VIII
СИСТЕМА ВОЕННЫХ СУДОВ
По моему мнению, военная система уголовного судопроизводства вполне соответствует нормам, принятым Американской ассоциацией адвокатов.
Генерал-майор Кеннет, начальник военно-юридической службы сухопутных войск
1
Гражданское право в Америке имеет две цели: наказание преступников и защиту конституционных свобод граждан. Военное право выполняет только одну главную функцию: моральное подавление военнослужащего.
Военные суды являются стражем власти командира и органом внедрения дисциплины. Система проста: командир обвиняет, военный суд наказывает. В 1969 году военные суды вооружённых сил рассмотрели 109 000 дел; в 94 процентах случаев были вынесены обвинительные приговоры.
Военные суды не имеют прав защиты, которыми обладают гражданские суды. Они могут только наказать или оправдать, но не могут предоставить других форм помощи. Солдат не вправе просить у военного судьи предписания о рассмотрении законности ареста: он не может получить от военного суда распоряжения о пресечении незаконных действий начальников. Он никогда не выходит из военного суда с чистым выигрышем; в лучшем случае он может избежать серьёзного проигрыша, но даже это случается не очень часто.
В основе американского военного права лежит английский военно-судебный кодекс, который, в свою очередь, восходит к римскому военно-судебному кодексу. Это был суровый, самовластный дисциплинарный кодекс, имевший целью держать в повиновении наёмников короля или императора, а не обеспечивать права граждан-солдат в демократическом обществе.
Когда в 1775 году Континентальному конгрессу понадобился военный кодекс, он поспешно принял английский военно-судебный кодекс, включая его положения о клеймении, порке и других жестоких наказаниях. После окончания войны за независимость кодекс остался в силе для регулярной армии. Первый военный министр, Генри Нокс, считал, что некоторые из этих положений грубо противоречат биллю о правах, и советовал Вашингтону «пересмотреть (их) и привести в соответствие с конституцией».
Но это так и не было сделано. В XIX и начале XX века в кодекс были внесены незначительные изменения: отменены средневековые наказания. Но когда конгресс в 1950 году утвердил нынешний Единый военно-судебный кодекс, он сохранил с небольшими изменениями основную структуру военных судов, установленную старым военно-судебным кодексом.
Основной принцип старого кодекса заключался в том, что вся карательная власть должна принадлежать командиру: право обвинять, судить, выносить приговор— права, которые в гражданском судопроизводстве почти всегда разделяются. Тот же принцип, хотя и в менее явной форме, лежит в основе современного Единого военно-судебного кодекса.
Единый кодекс предусматривает четыре способа наказания солдата в зависимости от серьёзности инкриминируемого проступка (не считая, разумеется, многочисленных неофициальных способов наказания).
На самой низшей ступени стоит дисциплинарное взыскание, налагаемое командиром роты, предусмотренное статьёй 15 кодекса. Это самая распространённая форма наказания. Процедура наложения взыскания не похожа на судебную: командир обвиняет солдата в проступке, устанавливает виновность солдата и выносит приговор в течение нескольких минут. Приговоры, конечно, не очень суровы: для рядового и сержантского состава мера взыскания не превышает четырнадцати суток без права увольнения из части, лишения денежного содержания на семь дней и понижения в звании на одну ступень. Правда, солдат может потребовать рассмотрения дела военным судом, однако в этом случае он рискует получить значительно более суровое наказание.
Вторая ступень — дисциплинарный суд. Его иногда приравнивают к гражданскому суду, но это незаслуженно лестное сравнение. Более точным было бы сравнение со школьным спектаклем, в котором каждый плохо играет свою роль и всем заранее известно, чем спектакль кончится. Дело слушает единственный офицер, который обычно не является юристом. Тот же офицер затем выступает в роли обвинителя, а потом рядится в тогу защитника. Вновь вступая в роль судьи, он может приговорить солдата к заключению на срок до тридцати суток и к лишению до двух третей месячного денежного содержания.
Третий вид карательной процедуры именуется специальным военным судом. Этот суд состоит из трех и более членов; обвиняемый имеет право пользоваться услугами защитника, и по его просьбе писарь ведёт протокол. Специальный военный суд может приговорить к заключению сроком до шести месяцев и к увольнению с военной службы «с позором».
Высшей формой уголовного трибунала является общий военный суд высшей инстанции. Он состоит из пяти и более членов и может приговорить обвиняемого к смертной казни, пожизненному тюремному заключению или к другим наказаниям. Поскольку возможные наказания являются такими суровыми, можно было бы ожидать, что здесь применяются высшие нормы правосудия. Однако и в общем военном суде высшей инстанции командование обладает почти такой же безраздельной карательной властью, как и в низших формах судопроизводства и наказания.
В военных судах высшей инстанции судопроизводство начинается с обвинения. Если в гражданских судах обвинительный акт представляет большое жюри, в вооружённых силах выдвигает обвинение, а затем созывает суд для его рассмотрения командир высокого ранга, обычно генерал.
Статья 32 Единого военно-судебного кодекса предусматривает необходимость провести «тщательное и беспристрастное расследование», прежде чем официально предъявить солдату обвинение. Такое расследование часто характеризуют как военный эквивалент процедуры большого жюри. И действительно, известное сходство есть: офицер, ведущий расследование, проводит разбор дела, во время которого подозреваемый может иметь адвоката, участвовать в перекрёстном допросе свидетелей обвинения и представлять доказательства в свою защиту. Но существует коренное различие между этой процедурой и процедурой гражданского большого жюри: следователь не имеет права ни предъявить обвинение, ни прекратить дело; он только докладывает командиру. Последний на основе материалов расследования, рекомендации начальника военно-юридической службы и собственного предубеждения и пристрастия принимает решение о предъявлении обвинения.
Такая система направлена против будущего обвиняемого в нескольких отношениях. Во-первых, на офицера, ведущего расследование, непременно оказывают давление, с тем чтобы он рекомендовал возбудить судебное преследование по обвинению как можно более тяжкому, если этого желает командир. Более того, командир имеет право игнорировать рекомендации следователя и настаивать на обвинении исключительно по своей личной прихоти. Это бывает не часто (потому что обычно следователь рекомендует возбудить судебное дело), но достаточно, чтобы бросить тень сомнения на всю систему.
В деле о «мятеже» в «Пресидио» было хорошо известно, что генерал-лейтенант Стенли Ларсен и начальник военно-юридической службы полковник Джеймс Гарнетт очень хотели предъявить заключённым обвинение в «мятеже». Офицеры, капитан Ричард Миллард и капитан Джеймс Бреднер, проводившие расследование, не смогли найти основания для такого обвинения и, рискуя своей карьерой, заявили об этом в своих докладах генералу Ларсену. Но Ларсен, не будучи обязан соглашаться с их выводами, настоял на передаче дела в суд. Почти два года спустя военный апелляционный суд вынес решение о том, что генерал был неправ, а следователи правы. В сидячей забастовке в Пресидио полностью отсутствовал элемент умышленного намерения свергнуть законные власти. Однако «мятежникам» пришлось ожидать этого решения в тюрьме.
То же самое наблюдалось и в других, менее известных случаях. Джима Олгуда, перепуганного рядового, который постоянно уходил в самовольную отлучку из Форт-Орда, два военных психиатра и следователь по его делу рекомендовали уволить с военной службы, однако начальник гарнизона продолжал настаивать на обвинении его в дезертирстве.
За правом обвинять следует право предавать суду и выносить приговор. Эти права командир предпочитает осуществлять через своих подчинённых, находящихся в зале заседаний суда.
Главными уполномоченными командира являются сами члены военного суда. Эти люди имеют право не только решать, виновен обвиняемый или невиновен, но и выносить приговор тем, кого они обвиняют: обязанность, которая в гражданских судах почти всегда возлагается на судью. Если во всяком суде решающее значение имеет беспристрастность присяжных, то это особенно относится к военным судам.
В гражданских судах заботятся о том, чтобы присяжные не были явно пристрастными к той или иной стороне; представители защиты и обвинения могут оспаривать предполагаемый состав присяжных, могут отводить кандидатов, предлагаемых судом. Беспристрастность присяжных, кроме того, обеспечивается их выбором из различных слоёв общества.
В вооружённых силах, напротив, члены военного суда специально подбираются командиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33