Отто Гофман: «Лазутчик»

Отто Гофман
Лазутчик



Library of the Huron: gurongl@rambler.ru
Отто ГофманЛазутчик Глава первая Был теплый летний вечер. Лучи заходящего солнца позолотили уже горизонт, когда одинокий путник, в зеленом охотничьем платье и с ружьем за плечами, пробирался на взмыленной лошади через густой, огромный лес, простиравшийся по всей северо-западной части штата Огайо. Всадник ехал шагом, с трудом прокладывая себе дорогу между гигантами-деревьями, ветви которых переплетались наверху, образуя над его головой громадные своды зелени.Наконец, всадник достиг реки, известной под именем Миами. Остановив измученную лошадь, он соскочил на землю и стал отыскивать брод. После долгих, но напрасных поисков он ласковыми словами заставил лошадь войти в воду и поплыл к противоположному берегу. Достигнув его и сильно пришпорив лошадь, он через несколько минут скрылся в небольшом лесу, где уже царствовали глубокая ночь и тишина, только изредка прерываемая воем голодного волка да криком совы.После получасовой езды всадник выехал на поляну и остановил лошадь перед дверью маленькой хижины. Бросив поводья на шею лошади, он поспешно спрыгнул с седла и постучался в дверь.— Кто там? — спросил голос из хижины, по произношению которого сейчас же можно было узнать уроженца Новой Англии.— Эдуард Штанфорт, — отвечал приехавший.Тотчас же дверь отворилась, и приезжий увидел несколько человек, приветливо смотревших на него. Обитателями этой, одиноко стоявшей в лесу хижины были высокий, крепкий мужчина с смуглым лицом, выражавшим твердую волю; его жена, худая, бледная женщина приблизительно лет сорока; их приемный сын, высокий юноша, возбуждавший отчасти жалость, отчасти смех своим болезненным видом, льняными волосами, бесцветными глазами и лицом, покрытым веснушками; наконец, приемная дочь, прелестная девушка, с роскошными черными волосами и темными приветливыми глазами.— Ну, Эдуард, вот уж никак не ожидали тебя видеть, — сказала старшая женщина, подавая ему руку, — кто бы мог подумать, что ты так поздно приедешь к нам.Тот, кого встретили такими словами, был красивый, статный, сильный и цветущий здоровьем молодой человек, с умным, открытым лицом, светлыми выразительными глазами и длинными вьющимися волосами.— Я хотел во что бы то ни стало побывать у вас, тетя, хотя вы меня и не ожидали, — отвечал он, войдя поспешно в комнату и затворив за собой дверь. Если бы мне не удалось приехать к вам, то боюсь, что вас постигла бы другая, более страшная неожиданность.— Силы небесные! Что случилось? — вскочила тетка в сильном испуге, между тем как остальные ожидали ответа, затаив дыхание.— Во-первых, — начал Эдуард, — знаете ли вы, что война с Великобританией уже объявлена?— Нет, — отвечал тут дядя, приближаясь к нему, — это тяжелое известие еще не проникло в нашу глушь. Это действительно событие, Эдуард?— Да, — отвечал тот, — наше правительство формально объявило войну англичанам 8-го июня, хотя и говорят, что старый изменник Гулль ничего еще не знал, проезжая здесь в конце того же месяца.— Что это значит, Эдуард, что ты так непочтительно отзываешься о старом, заслуженном генерале Гулле? — вскричал дядя.— Накажи меня Бог, если я лгу, — ответил сердито Эдуард. — Да будет проклят тот день, когда ему поручили начальство над храбрыми солдатами, которым он так постыдно изменил.— Что ты говоришь, молодой человек? — говори яснее, нетерпеливо спросил дядя.— Он, — отвечал Эдуард, — отдал англичанам все наши военные запасы и несколько крепостей, не позволив нам сделать ни одного выстрела в защиту их.— Всемогущий Боже, это непостижимо! — вскричал старый Штанфорт, бессильно опускаясь на близстоящий стул; жена же его громко вскрикнула от испуга и залилась слезами. Эдуард посадил тетку на стул, дал ей успокоиться и продолжал:— Это несчастье заставляет нас искать спасения в бегстве. Индейцы, собравшиеся под предводительством Текумзе, разорили почти не защищавшиеся северные штаты, двинулись на юг и вскоре вторгнутся сюда, и я боюсь, что они уже близко.— О, Эдуард, — вскричала молодая девушка, которая до сих пор молчала, но была очень внимательной слушательницей, — что же будет с нами?— Не знаю, — отвечал Эдуард озабоченно; но, заметив страх своей кузины, он горячо пожал ей руку и, придав голосу спокойный тон, сказал: — Успокойся, Мабель! Пока мои руки в состоянии двигаться, ни одна вражья рука не коснется тебя.— Дядя, — обратился он к названому отцу девушки, — нам нельзя терять времени, если хотим спастись; надо уезжать скорее; если возможно, сию же минуту.— Отлично, — отвечал дядя, — но куда?— Ты знаешь, что у нас есть шлюпка, которую оставил нам капитан Вельс. Я думаю, ее надо поскорее исправить, насколько позволит нам время, потом собрать все самое необходимое и плыть к большому озеру, а все остальное предоставить Всемогущему Провидению.— Однако ты принес действительно тяжелые вести, — сказал старший мужчина, еще раз обдумав все услышанное им. — Гулль изменил нам; и наша храбрая армия побеждена… Да не ошибся ли ты, Эдуард?— Нет, дядя, тут не может быть никакой ошибки, так как я сам был в войске, когда он предал нас.— Ты, Эдуард, ты?— Да, дядя.— О, небо, сжалься над нами! — простонала жена Штанфорта в величайшем ужасе. — Кровожадные индейцы уже близко, и вскоре они убьют нас. Если бы мы остались в Коннектикуте, где были в совершенной безопасности, и не заехали бы в такую глушь, то не подверглись бы такой опасности. Я говорила тебе это, Амос, но ты не хотел меня слушать.— Ну, будет, жена, довольно, — успокаивал ее муж: он знал ее трусость и боялся ее нескончаемых жалоб. — Ведь все равно не будет никакой пользы, если мы станем так много говорить и ничего не делать. Успокойся, дело еще не так дурно, как говорит Эдуард.— Я думаю, что оно еще хуже, нежели я рассказал вам, — отвечал Эдуард серьезно.— Ну, расскажи мне все, только покороче и поскорее, — сказал дядя.— Да, я должен говорить как можно скорее, так как мне нужно торопиться домой: я еще не предупредил своих об угрожающей опасности… Но мне пришла в голову счастливая мысль, — вскричал он, живо оборачиваясь в ту сторону, где сидел уже упомянутый нами юноша. — Слушай, Пелег, сбегай к нам и предупреди отца, чтобы и он мог приготовиться к бегству. Скажи также, что через несколько минут я приеду сам.— Я… я… я не хочу идти, — отвечал Пелег, забившись в угол и озираясь по сторонам.— Неужели же ты боишься?— Ничуть не боюсь, — отвечал Пелег задорно, — но я не понимаю, зачем мне идти, когда ты сам через несколько минут приедешь туда?Положение было слишком серьезно, чтобы смеяться над очевидной трусостью юноши. В это время Мабель, слушавшая молча весь разговор, вызвалась сходить к родным Эдуарда и уже надевала свою соломенную шляпу, но Эдуард горячо восстал против этого, говоря, что он не допустит ее подвергаться опасности из-за него..— Тем более, — прибавил он, — что я в коротких словах предполагаю объяснить дяде положение дел и вовремя поспеть домой.— Я хочу рассказать тебе, дядя, про измену генерала Гулля, — начал он свой рассказ.— Около двух недель тому назад наше войско, в котором я был добровольцем, придя в Детруа, с удивлением узнало, что уже начались враждебные действия между Соединенными Штатами и Великобританией. Прошло не более суток, как неприятель подступил со всей своей силой, пробился через окопы и потребовал сдачи форта, но ему было отказано в этом, и началась бомбардировка, продолжавшаяся всю ночь, но не причинившая большого вреда. На следующий день вследствие непростительной беззаботности и легкомыслия Гулля неприятелю удалось достигнуть наших укреплений.Он приблизился, чтобы атаковать нас; мы же, будучи вполне уверены в славной победе, ждали только сигнала броситься на врагов, как вдруг, к невообразимому ужасу, услышали приказ сложить оружие и признать себя военнопленными.— Как?! Не сделав ни одного выстрела? — вскрикнул удивленный Штанфорт-дядя.— Да, дядя, мы не сделали ни одного выстрела из наших ружей. Представь себе только, что чувствовали храбрые американские воины, когда они были преданы своим собственным генералом я отданы в руки врагов, тогда как при небольшом усилии они могли бы легко победить их.— Только сумасшедший мог совершить такое страшное дело, — проворчал дядя. — Но как же мог ты, Эдуард, при таком положении дел приехать сюда?— Английский генерал возвратил нам свободу и позволил вернуться в отечество, но все-таки старого Гулля и регулярное войско он взял с собой в Канаду. Как только я получил позволение возвратиться, то поспешил к вам. К счастью, мне удалось выкупить своего коня и ружье и предупредить вас об угрожающей опасности.— После таких известий нам действительно нельзя оставаться здесь, — серьезно сказал дядя.— Но почему ты хочешь ехать по озеру и таким образом прямо идти навстречу опасности?— Опасность есть везде, куда бы мы ни поехали, но, мне кажется, безопаснее плыть по реке и озеру в нашей лодке, нежели странствовать по лесу, где в скором времени появится множество индейцев, если их тут уже и теперь нет. Если удастся, мы можем поселиться в каком-нибудь американском владении, в худшем же случае принуждены будем прибегнуть к покровительству англичан: все же это лучше, чем попасть в руки дикарей.— А наши лошади, коровы и овцы, — сказал озабоченно дядя. — Что станет с ними?— Мы должны будем оставить их на произвол судьбы. Хорошо и то, что мы можем спасти свою жизнь.— Это жестоко! — вскричал старший Штанфорт, начиная ходить по комнате с мрачным видом. — Это чрезвычайно жестоко! Все, нажитое с большим трудом и приобретенное долгой работой, должно погибнуть; но нам ничего не остается, Эдуард, как следовать твоему совету. Ступай же теперь к своим и скажи, чтобы они приготовились к бегству. Пойдем, жена, пойдемте, дети, мы сейчас же примемся за работу.— Я скоро опять приеду, — сказал Эдуард.Он поспешно вышел, сел на лошадь и поскакал к дому своего отца.
Около двенадцати часов ночи общество, состоявшее из восьми человек, четырех мужчин и стольких же женщин, тихо пробиралось через маленькую полянку в лес, к правому берегу реки Миами, где стояла средней величины лодка. Когда они все вошли в лодку и убедились, что пожитки их также перенесены в нее, они снялись с якоря, выплыли на середину реки и спокойно поплыли по течению.Читатель, наверное, уже догадался, что это маленькое общество состояло из нашего друга Эдуарда Штанфорта, его отца, матери и сестры, а также его дяди, тетки, Мабели Дункан и Пелего Вайта. Мабель Дункан была племянницей Амоса Штанфорта; она еще в детстве осталась сиротой и была принята вместо дочери дядей и теткой, у которых не было детей. Пелег Вайт также был сирота и должен был оставаться у Амоса Штанфорта, своего опекуна, до совершеннолетия, привыкая к сельскому хозяйству.Все члены этого общества были уроженцами одного маленького городка штата Коннектикут, где постоянно и жили до своего переселения на берега Миами.Объяснив отношения между лицами нашего рассказа, мы представим читателям картину той трудной и опасной жизни, которую приходилось вести нашим бедным беглецам, прежде нежели они достигли тихого пристанища, где нашли мир и покой. Лодка, на которой плыли наши беглецы, была довольно велика, так что все члены обоих семейств свободно поместились в ней, но она была тяжела, грубой постройки и плохо слушалась руля. Она была снабжена одной только снастью, на которой было укреплено что-то вроде паруса. При попутном ветре лодка шла довольно быстро, но при противном управлять ею было трудно. На лодке кое-как приладили палатку, чтобы было где укрыться женщинам на ночь и в непогоду.В то время как лодку тихо несло по течению, Эдуард совещался с отцом и дядей, и они порешили бросить невдалеке от берега якорь и остаться тут до рассвета. Все это, однако, было решено после долгих прений; сначала Эдуард настаивал на том, чтобы ехать сейчас же, не медля ни минуты, но родственники его на согласились на это и советовали ему отдохнуть.Действительно, молодой человек два дня не сходил с седла и страшно утомился. Наконец только после долгих убеждений и обещания сторожить он бросился на сваленные в лодке кули и почти тотчас крепко заснул, другие же были не так сильно утомлены, как Эдуард, долго не могли заснуть под впечатлением последних происшествий и тихо разговаривали между собою о несчастии, постигшем их. Наконец, по просьбе Давида Штанфорта, отца Эдуарда, здоровье которого было так слабо и расстроено, что он не мог переносить ни малейшего напряжения, все улеглись, и вскоре на маленьком судне царил сон. Даже Пелег Вайт, самый трусливый из всего общества, и тот наконец задремал. Но вдруг он вскочил с ужасным, диким воплем, упал на колени и просил раздирающим душу голосом пощадить его жизнь. Его вопли разбудили всех и страшно перепугали женщин, вообразивших спросонья, что на них нападают индейцы. Несколько минут на лодке все были в смятении.— О, не делайте этого, милый, добрый господин индеец! Добрый, милостивый господин дикарь! Умоляю вас, не убивайте меня, — кричал Пелег в смертельном страхе. — Я отдам вам все, что у меня есть, даже свой прекрасный перочинный ножик, который я купил в Коннектикуте за 2 шиллинга. Ах, милосердный Боже, сжалься над моей душой и направь этого старого язычника… я… я хотел сказать, доброго, милостивого господина индейца… направь… на путь истинный!— Несносный дурак! — вскричал Амос Штанфорт, схватив его за ворот и сильно встряхнув. — Дурак! Жалкий трус! Что это значит, что ты из-за пустяков поднимаешь такой ужасный крик?— Вы… вы, вероятно, милостивый господин индеец? — бормотал Пелег, дрожа всем телом и обливаясь холодным потом.— Я твой опекун, глупый трусишка! — закричал ему на ухо рассерженный Штанфорт. — Я твой опекун, который советует тебе зажать рот, если ты не желаешь познакомиться с его кулаком.Пелег, уже совершенно очнувшийся во время этого не совсем нежного увещевания, шмыгнул в сторону, не проронив ни одного слова, так как боялся рассерженного дяди почти так же, как индейцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13