«Скорее сдохну, чем уйду!» — подумал я, что не помешало мне кивнуть головой в знак согласия. Я направился к себе в палатку, лихорадочно соображая, как протянуть время и где спрятаться, чтобы не уступить им поле действия.
Внезапно глухой, страшной силы взрыв раздался со стороны тугаев, потом другой, третий, в воздух взлетали деревья и фонтаны земли, камней. Это рвался динамит, заложенный позади тугаев. Но ведь он должен взорваться только завтра! Сегодня все это бесполезно. Моих людей нет. Сердце у меня сжалось.
Взрывы произвели свое действие на лагерь. Кто-то на одном конце его крикнул, кто-то на противоположном отозвался, где-то люди побежали, что-то тащили.
Я не знаю, как я очутился вблизи Листера и Рубцова.
— Это не порох, — говорил Листер, присматриваясь к тугаям.
— Динамит, — коротко ответил Рубцов.
— Что за чертовщина, откуда он там взялся? — нахмурил брови Листер.
В этот момент он заметил меня.
— Вы еще не ушли? Теперь поздно, оставайтесь. Только смотрите не попадите под огонь.
Какой огонь? Но времени гадать уже не оставалось. Глаза были отвлечены другой загадкой. По низу тугаев обозначилась узкая грязно-желтая полоса. По мере приближения она становилась все определеннее и наконец приняла форму продвигавшегося оборванного скопища людей, большей частью в одежде защитного цвета. Все это носило какой-то зловещий характер, так как происходило под глухой аккомпанемент отдаленных динамитных взрывов. Одновременно с людьми на нас шла полоса развеваемого ветром синего дыма.
Я стоял растерянный и ошеломленный.
«Так тугаи уже горят, — говорил я себе, — динамит рвется, и все на двадцать четыре часа раньше. Как получился такой просчет? Что вмешалось и перепутало все карты?»
«Что теперь делать? — бежали лихорадочные мысли. — Моих людей нет, и за помощью послать некого. Выбежать вперед? Но что я могу сделать один? Без людей, без оружия. Среди врагов!»
Между тем толпа продолжала двигаться и неумолимо приближалась к лагерю. Хотя мое внимание было сосредоточено на ней, мои глаза ловили какие-то движения по нашему лагерю. На переднюю линию выбежала шеренга людей с винтовками, образовала цепь и залегла; откуда-то выкатили один пулемет, потом другой, лагерь принял вид боевой готовности.
Я не мог отделаться от чувства удивления, смешанного с презрением, при виде того, как одна банда готовилась свинцом встречать другую.
«Неужели же они до такой степени не доверяют друг другу?»
Я стал потихоньку пробираться к задам лагеря, но, к своему разочарованию, убедился, что лагерь оцеплен и, если и не представлял собой сплошного каре, то, во всяком случае, линейные дозорные с ружьями простреливали всю периферийную линию и сквозь нее птица бы не пролетела. Выход был совершенно закрыт.
В этот момент мое внимание было еще раз отвлечено новым поворотом событий. Внезапно за черту лагеря вышли Листер и Рубцов. Высоко подняв револьверы, они остановились и отбросили оружие далеко в сторону. После этого твердой и уверенной поступью, безоружные, они направились к орде. Та замерла.
«Что это еще? — думал я. — И почему этот предатель Листер и Рубцов, Рубцов, про которого Паша пишет так хорошо, почему они вместе? Неужели они как-то обманули и втянули Рубцова в это дело?»
Листер и Рубцов медленно и неуклонно шли к толпе. Не доходя десяти или пятнадцати шагов, они остановились, и Рубцов начал что-то отрывисто говорить. Ветер не донес ничего, кроме отдельных слов: «оружие», «конец».
Вдруг несколько человек в толпе вскинули ружья. Но другие тут же отвели дула, послышались крики, началась потасовка, кое-где на утреннем солнце сверкнули клинки шашек.
Из толпы были вытолкнуты несколько человек с блестевшими на солнце погонами, какие-то другие оборванные фигуры возились вокруг них. Что это? Вяжут руки — увидел я наконец. Множество людей стало выходить из толпы и бросать ружья в кучу на земле. Даже с этого расстояния я по коротким прикладам и новизне вороненых стволов узнал винтовки «Ли-Энфильд», которыми банда снабжалась за счет лагеря.
Что все это значило, нелегко было понять. Ясно было только одно — вышедшая из тугаев банда бросила оружие, другими словами, сдалась нашей лагерной банде, и перевязала и скрутила руки какому-то числу своих людей, судя по погонам — офицеров.
Еще через несколько минут оборванная и безоружная банда из тугаев потекла широким потоком по направлению к нашему лагерю. Кое-где уже застучали топоры, запылали костры, и большая группа людей сгрудилась у нашей кладовой, откуда рабочие выносили мешки с мукой, рисом, урюком, связки лука. Где-то предсмертно заблеяли в руках поваров бараны.
Итак, обе банды собираются отпраздновать свое объединение. «Пусть — может быть, сейчас, в сутолоке, ослабнет бдительность охраны и мне удастся как-либо обзавестись оружием и бежать», — думал я.
Я обвел глазами сцену и увидел в отдалении Листера и Рубцова. Они стояли с теми несколькими офицерами из тугаев, у которых были связаны руки за спиной, и, кажется, не думали их развязывать. «Немного же солидарности между офицерами, — подумал я. — Или они боятся толпы?» Но вот все они двинулись. Вокруг пленных офицеров шли подрывники из нашего лагеря, держа в руках револьверы дулами вниз.
Вся группа — пленные и конвоиры — двинулась насквозь через наш лагерь, и стала уходить по дороге. Листер прошел мимо, почти коснувшись меня, глядя невидящими глазами.
— Всё прямо? — спросил кто-то из подрывников.
— В макбару! — уловил я ответ Листера.
Что же делать мне? Надо было решаться на что-то. Я остался один с глазу на глаз с двумя слившимися белогвардейскими бандами, безоружный и беззащитный. Жить мне оставалось ровно до тех пор, пока Листер не освободится, не вспомнит обо мне и не даст приказа прикончить меня, как ненужного или, может быть, опасного соглядатая. Теперь Листер ушел к макбаре, туда же может тронуться и вся банда. И тут у меня в голове молнией мелькнуло сознание, что дело не в одном мне. Ведь это дорога в город. Там — тысячи мирных людей, и мои друзья, и Катя. На меня ложится более серьезная задача, чем забота о собственном спасении, — ведь пока только я один знаю, что зверь вырвался из своего логова, что обе банды объединились, что они вооружены до зубов, что началось движение к городу и грозная опасность нависла над самой советской властью в Фергане. Теперь, сию минуту, я должен вырваться, мой долг добраться скорее до Ферганы, поднять тревогу.

3
Приняв как можно более естественный и независимый вид, я стал пробираться сквозь лагерь к ведшей в город дороге. Никто меня не останавливал, не проверял, быть может, не замечал: все были слишком заняты своими делами, да и кому, кроме Листера, могла прийти в голову мысль, что я чужой?
Но как идти к городу, колебался я, вдоль макбары или взять наискось, минуя ее, чтобы не столкнуться с Листером и его подрывниками, которые могли задержать меня. И тут я горько упрекнул себя за инертность, за косность, за то, что так и не потрудился сориентироваться на местности, в которой я прожил целое лето. Ведь я всегда шел из макбары или обратно только по большой проезжей дороге и ни разу не поинтересовался боковыми тропами. Я вечно обдумывал в пути стихи или переводы, либо лелеял свои честолюбивые планы, кончившиеся таким смешным и позорным фиаско. И сейчас я не отваживался взять наискось или искать кружного пути, так как рисковал заплутаться. Но времени колебаться нет.
«Я должен добраться до Паши, — сказал я себе, — и в кратчайший срок, и, если нет для меня другого пути, как по большой дороге, я пойду по ней, и, может быть, мне удастся проскользнуть незамеченным».
Я уже был на полпути к макбаре, когда из боковой тропинки, вливавшейся в ту дорогу, по которой шел я, вынырнула целая ватага всадников, в которых я узнал несколько джигитов из кишлака.
— Скорее, скорее, Глеб-ага, — кричали они мне, — десять человек тугаи езжай кругом макбара, макбара много винтовки, патроны его хочу граби.
— Какой человек? — ошеломленный, спросил я.
— Тугаи человек. Один урус, ваш молодой, той ходи.
«Борис», — сверкнуло у меня в голове.
В то же мгновение несколько дюжих рук схватили меня за плечи и за пояс; и через секунду я сидел в седле позади худощавого джигита, и мы, подымая пыль, мчались во весь опор к макбаре.

4
Еще не доезжая макбары, я различил впереди нас на той же дороге, по которой скакали мы, партию пленных офицеров. Их конвоировали подрывники, Листер и Рубцов. Как все-таки Рубцов попал в эту компанию, ломал я себе голову. Листер — беляк, но Рубцов, Рубцов? Что, его обманули или заставили? Только так. Ведь он привез мне письмо от Паши — «совсем особенный товарищ». Вот только увидеться с ним.
Все эти мысли пробегали молниеносно, вразброд и тут же исчезали. Вдруг с задней стороны макбары на дороге, где я когда-то в ночь покушения нашел лядунку, появился еще один конный отряд, сверкавший ружьями, чалмами, пестрыми халатами. Очевидно, это и был тот отряд бандитов из тугаев, про который меня предупредили джигиты. Ага, вот и Борис среди них, я узнаю его. Он без халата. Лошади вынесли всадников на площадку перед макбарой, и как раз в это же время на нее с другой стороны вступил пеший конвой с пленными.
Всадники осадили коней, в руках у них по-волчьи щелкнули затворы ружей, но и конвой стоит с ружьями на изготовку. Через секунду и наши кони выскочили к макбаре со стороны пешего конвоя. Мы едва сдержали их у обочины дороги. Еще не зная, что произойдет и что делать, я все же решил первым делом обеспечить себе свободные руки. Тычком я понудил сидевшего впереди меня узбека спешиться и остался один в седле.
Внезапно передовой из конных бандитов с искаженным злобой, но все же красивым и чем-то, как показалось мне, знакомым лицом поднял нагайку и крикнул своей банде что-то по-узбекски. Это могла быть только команда «стрелять», так как вслед за ней были вскинуты ружья и раздался недружный залп по пешему конвою. По нас они не стреляли, так как наш конный отряд они, вероятно, приняли за узбеков из тугаев и возможных союзников.
Вскинул ружье и бешеный всадник во главе конного отряда. В одно мгновение я убедился, что дуло его винтовки направлено на Рубцова. «Особенный товарищ, — мелькнуло у меня в мозгу, — береги как зеницу ока. Паша».
Не думая, я рванул каблуком лошадь, и она вынесла меня между убийцей и жертвой. В ту же минуту грянул выстрел, я почувствовал жгучую боль в плече, выпустил повод и стал медленно сползать с лошади.
Как сквозь дымку, я видел, что и стрелявший вожак в чалме с пробитой головой лежал у копыт своего коня. В следующую секунду я потерял сознание.
Глава XIV
ЛИСТЕР БЕРЕТ СЛОВО

1
Я не был тяжело ранен, но, пока длились описанные происшествия и пока наши не овладели положением, я потерял много крови. От этого я ослабел. Как сквозь сон, помню склонившуюся надо мной голову Александры Ивановны, повязки, бинты, маленькую, чуть страдальческую складку крепко сжатого Катиного рта, молчаливую фигуру Паши в дверях. Пуля прошла навылет, операции не понадобилось, на третий день жар спал, и я вновь обрел вкус к жизни. Я почти не ощущал своего тела и находился в состоянии какого-то совершенного покоя.
Я лежал в своей комнате в макбаре. Около меня заботливые руки, я догадывался чьи, поставили широкую низкую касу с поздними розами, и сквозь открытую дверь я глядел прямо перед собой в легкое и чистое первоосеннее небо.
Я лежал и думал, что, вероятно, так должны себя чувствовать индийские факиры после того, как ощущение голода остается позади; десятки лет они не двигаются с места, и внутренности их не отягощены ничем, кроме нескольких зерен риса, которые они съедают в день.
Не знаю, как долго длилось бы это состояние, в котором не было ни сна, ни яви, ни силы, ни слабости, ни наслаждения, ни страдания, но оно было прервано прибытием целого эшелона снаружи. По крайней мере так я судил по хрусту многих колес на песке, цоканью копыт, оживленным голосам. Просвет двери затемнился, в нем встали две или три фигуры, за ними протиснулись еще и другие. Я без труда узнал Пашу, потом Листера.
Но почему Листер с Пашей? Неужели ему еще удается обманывать их? Но не меня! Кровь прилила у меня к голове, ладони стали влажными. Сейчас я... Но вот Рубцов, а за ним еще незнакомые лица, один в пенсне с большой гривой волос. Вот круглые бритые головы мушкетеров и рабочих. Всего в комнате набралось человек двенадцать.
— Ну, герой, — обратился ко мне Рубцов, — приехали тебя проведать.
— Хорошо, — ответил я, но не уверен, пошевелились ли мои губы.
— Вот он, — обернулся Рубцов к остальным, — наш аника-воин. Жалко, не можем взять тебя на разбор операции.
— Почему — не можем? — отозвался Листер. — Возьмем, и все. Ему это будет полезнее лечения.
— А врач? Что скажет?
— Врача, слава богу, нет. Хозяева мы.
— А вдруг у него рана откроется?
— Ну, ну, на войне без нежностей.
— А что, если мы все останемся здесь?.. — раздался несмелый голос Паши.
— И то! — блеснули серые глаза Рубцова. — Глеб заслужил.

2
Сразу же в моей комнате открылось совещание, и уже никто не обращал на меня внимания. Лежа у стены на койке, я одно за другим стал отсортировывать знакомые лица от незнакомых.
Я заметил, что Рубцов был в форме, что на гимнастерке у него поблескивал орден Красного Знамени, а в петлицах было по четыре ромба. Ого! Так вот что Паша имел в виду. Это один из героев Красной Армии и, следовательно, гражданской войны. Какая-то догадка всколыхнулась и тут же погасла — нет, я не мог вспомнить черты портрета.
— Слово имеет товарищ Листер, — раздался среди всеобщего молчания голос Рубцова. — Вопросами лучше не перебивать, это потом.
Листер оглядел присутствующих и начал. Я затаил дыхание.
— Товарищи, так как здесь почти весь состав Туркбюро, я доложу вам о нашей работе, вернее, о той ее фазе, которая развернулась на наших глазах за последнее время. Вы знаете, что мы прибыли сюда весной этого года как группа работников большевистской разведки.
Я замер, не веря своим ушам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26