- А что, заинька, не заняться ли нам тем самым, что по-русски означает твоя фамилия? Друг дружке по паре раз?..
Роберт несколько секунд смотрел на него совершенно бессмысленным взглядом, потом нетвердо поднялся и положил руку на ширинку.
- Пш-шли... Где здесь тубзик?
Александр подпрыгнул, как чертик на пружинке, обнял Роберта за плечи и, стреляя глазами по сторонам, усадил на место.
- Зачем же так, дружочек мой, закажем такси, поедем ко мне... Заодно и квартирку посмотришь...
* * *
Роберт окончательно переехал к Лерману и поселился в двух комнатах с видом на море. Но случилось это уже после того, как из дома столь же окончательно выехала Анна. О своем решении она сообщила ему, когда Роберт в третий раз остался у Лермана на всю ночь. Александр пытался уговорить ее остаться, но как-то вяло и неубедительно. Анна осталась непреклонна. - Мне дела нет, хоть с мальчиком живи, хоть с девочкой, хоть с собачкой, мне вы не мешаете, и ухожу я вовсе не из-за вас. Есть вещи и поважнее.
- А мы бы тебе помогали, заботились...
- Я сама о себе позабочусь. И помощники найдутся.
- И куда же ты пойдешь, интересно?
- Есть тут дом в одной деревеньке... Сестры выкупили, - снизошла до объяснений Анна. - Там и поселюсь... Уж близок мой Переход, готовиться буду, отдам остаток дней Служению. Так что будем прощаться, Ильич Александр. Спасибо тебе за все, и злом не поминай меня, старую. Аминь.
- Аминь... - прошептал Лерман.
После ее отъезда он несколько часов шатался по дому как потерянный, а потом позвонил Роберт, и река жизни побежала по новому руслу...
* * *
Они и скандалили, как заправская супружеская пара. Бобби визжал, топал ножками, бил посуду, обзывал Александра жмотом и сквалыгой. Тот в ответ стучал кулаком по столу, орал, что он пока еще не казначейство и денег на костюмы от Армани и запонки с бриллиантами не печатает, и вообще, чем сорить направо-налево сотнями и строить глазки первому встречному, не лучше ли чем-нибудь путным заняться, например, учиться пойти куда-нибудь.
- Ах, так! Ах, так я тебя объедаю?! Да подавись ты, благодетель!
И в лицо Александра летел кусок курицы или недоеденный кекс.
Такие сцены повторялись все чаще и чаще. Иногда после них Бобби хлопал дверью и исчезал на несколько дней, но всякий раз возвращался, приносил какой-нибудь мелкий, но приятный подарочек, виновато ластился к Александру, тот оттаивал, и начинался новый цикл.
Но однажды Бобби не вернулся, а через месяц Александр узнал из газет, что молодой Роберт Отсосон, арестованный при попытке ограбления ювелирного магазина в Чел си, приговорен к четырем годам тюремного заключения. Александр взял в архиве короткий отпуск и помчался в Лондон. Но в исправительном учреждении Колдбат, где содержался Бобби, ему сообщили, что заключенный Отсосон от свидания с мистером Лерманом отказывается и администрация не может принуждать его, тем самым нарушая конституционные права. Александр до закрытия просидел в ближайшем пабе, а потом отправился в Сохо разгонять печаль в каком-нибудь "голубом" заведении...
Он пошел вразнос - пьянствовал сутками напролет, вступал в неразборчивые связи, "снимал" дешевых размалеванных профессионалов, его неоднократно вышибали из кабаков, били, обкрадывали, на службу он нередко выходил в непотребном виде, а случалось, что и вовсе не выходил... Ему ставили на вид, делали предупреждения, понизили в должности, переведя в рядовые архивисты, и посадили в самый дальний и пыльный закуток, чтобы не смущал посетителей своей гнусной, помятой рожей. После того как, столкнувшись в туалете с главным хранителем архива, Лерман обоссал начальству брюки, его и вовсе выгнали с позором.
Неделю он провел в полном беспамятстве и пришел в себя в зарешеченном боксе психиатрической лечебницы. Как он сюда попал, ему так и не рассказали, только позже, уже посередине курса лечения, показали его фотопортрет, сделанный при поступлении. Александр пришел в ужас.
Но самым страшным было не это. Как показали анализы, он подцепил ВИЧ-инфекцию...
На прежнюю работу его приняли неохотно - и только по постановлению суда. Но опасения руководства архива были напрасны. Лерман приходил минута в минуту, осунувшийся и мертвенно-бледный, но трезвый, как стеклышко, тихой мышью сидел в своем пыльном углу, служебные обязанности исполнял безропотно и безукоризненно, с сослуживцами общался минимально и по необходимости, в столовую на обеденный перерыв не выходил - достав из портфеля термос и пластмассовый ланч-бокс, перекусывал прямо на рабочем месте, в конце дня вставал и тихо уходил ровно на две минуты позже всех. Только вот прибаливал часто и подолгу...
От суицида его удерживало только одно - чувство глубокой вины перед несчастным Бобби, пострадавшим, конечно же, по его вине, ведь только его, Лермана, черствость и скаредность толкнула мальчика на отчаянный и безрассудный шаг, приведший за решетку. Давно уже было составлено завещание в пользу Бобби, по которому ему переходили и дом в Грэндже, и те шесть тысяч фунтов, которые Александр Ильич так и не успел спустить в лютую фазу своего умопомешательства.
Но этого было мало, мало!
Лерман лихорадочно думал, и все его мысли так или иначе сводились к персоне мисс Дарлин Теннисон.
Безусловно богата, вхожа в высшее общество и некоей таинственной нитью связана с Анной, следовательно, в какой-то степени и с ним, Александром Лерманом... И с именем "Татьяна", слетевшим с губ Анны за миг до того, как старуха лишилась чувств...
Вспоминай, Ильич, вспоминай!
Татьяна. "Мальчик Никита и девочка Татьяна". Ленинград. Дочь и ее семья. Дочь Ада. Муж-ученый. "Академик жизнь в пробирке выводил, да не вывел". Фамилия. Фамилия???
Йоль...
"Дейрдра всегда "йолькой" называла..."
"Йолька"! Смешно... Как в Ленинграде у Ады. Йолька в доме За...".
За... ски. Закруски? Нет, длиннее, и что то посередине... Закрусесски? Закрутевски...
Анна знает все ответы, но никак ее не найти... И ведьм с ведьмаком как ветром сдуло, спросить не у кого... Но даже если встретишь, спросишь, найдешь и опять спросишь - ответит?
Ни черта она не ответит!
Самому искать надо...
Лерман сочинил от имени Анны липовый запрос, объяснив пробелы в сведениях дырявой старческой памятью просительницы, оформил как надо, сопроводил убедительными просьбами от старшего куратора, от хранителя отдела герольдии и генеалогии - кто ж откажет смертельно больному коллеге в такой малости! - и по их каналам запрос ушел в Ленинград, ныне снова Санкт-Петербург...
Попутно Александр Ильич собирал всевозможную информацию о Дарлин Теннисон. Скудные сведения о прошлом этой дамочки никак не вязались с девочкой Татьяной из Ленинграда. Северная Ирландия. Подкидыш. Детский приют. Швейная мастерская в Белфасте, пожар, отбытие в неизвестном направлении... И полная пустота протяженностью более десяти лет...
А потом стремительно и сразу - благотворительный бал в Чатсворте, конные прогулки с принцессой Анной, покровительство лорда Морвена, яхта Дарлин Теннисон побеждает в средиземноморской регате, беспрецедентный выигрыш на скачках в Эскоте, мисс Теннисон подтвердила участие своего фонда в международном проекте...
Хоть режьте, что то тут не то, и поведение старой ведьмы тому свидетельство...
Александр Ильич слег с простудой, хоть и лечился по всем правилам, но ослабленная иммунная система выдала редчайшее осложнение - хронический пневмоцистит. Первое же обострение на три месяца свалило его на больничную койку. И уже в больнице по телу пошли первые зловещие язвы...
Бобби пришел прямо в палату. С цветами, конфетами - и с невысоким, коренастым, наголо стриженным молодым человеком, назвавшимся Джоном Дервишем.
И Бобби, его кудрявый Адонис, его Аполлон, тоже блестел бритым черепом!
Но это не портило его неземной красоты. А, может быть, даже подчеркивало ее.
- Джон - мой лучший друг, вообще самый лучший человек на Земле. Это он научил меня, куда и что писать, чтобы досрочно откинуться... И видишь, на два года раньше отстрелялся!
- Я рад... Я так рад тебя видеть... - пролепетал Александр, совсем ослабевший от болезни и волнения. - Как... как тебе жилось это время?
- Хреновато, конечно, как еще в тюряге может быть? И совсем бы хана пришла, если бы не Джон. Был бы я там, знаешь, золотой принцессой, общей женкой всех колдбатовских паханов. Только он меня сразу под себя принял и всем крутым об этом сказал. Он там был в авторитете, мой Джон Дервиш.
Лерман слабо улыбнулся. Он даже не ревновал. На то не было ни сил, ни желания...
- Мы вообще зачем пришли-то... - продолжал Бобби. - Ты все равно тут лежишь, а дом пустует... Может, пустишь нас, пока то да се? А мы бы тебе... садик в порядок привели.
Бобби склонил голову набок и лукаво улыбнулся. Улыбка у него была по-прежнему очаровательна.
- Это и твой дом, Бобби... Живи... - он перевел взгляд на Джона. - И вы тоже.
- Спасибо, мистер Лерман, - сказал Джон Дервиш.
* * *
Когда Джон с Бобби забрали Лермана из больницы и привезли домой, там его ждал большой конверт с логотипом архива. Это был ответ на его запрос. Фамилия ученого зятя Анны была Захаржевский. Несколько лет назад он умер, но его жена, Ариадна Сергеевна, живет в Санкт-Петербурге по такому-то адресу. В Петербурге же, но по другому адресу живет их сын Никита Всеволодович Захаржевский. Дочь Татьяна, носившая в первом браке фамилию Чернова, с мужем развелась, оставив ему дочь Анну, вторично сочеталась браком с гражданином Великобритании Аполло Дарлингом и в 1982 году уехала на постоянное жительство в Соединенное Королевство.
- Есть! - воскликнул Лерман. - Это она!
- Не кричи, тебе вредно волноваться, - мягко пожурил Бобби. - Переведи дух и расскажи все по порядку. Только пусть Джон тоже послушает.
- ...получается, эта Татьяна и есть Дарлин Теннисон! - закончил Александр свой рассказ. Джон Дервиш пожал плечами:
- Не факт. Старуха могла и обознаться. Но даже если и так, что с того?
- Но у нее большое состояние! А теперь, когда она стала леди Морвен, это просто огромное состояние! И если бы мы могли как-нибудь к ней подобраться...
- Извините, мистер Лерман, но, подумайте здраво, это все пустые фантазии. Мы с Бобом предпочитаем ставить реальные цели и реально их достигать. Правда, Боб?
- Правда! - с энтузиазмом подтвердил Бобби.
А Лерман не сводил с него глаз. Из очаровательного и капризного котенка возлюбленный Адонис превратился в стремительно матереющего молодого леопарда, прекрасного, гибкого - и смертельно опасного...
И вот, звонок профессора Делоха, не встречавшегося с Александром лет пять и ничего не знавшего о плачевном состоянии его здоровья - иначе ни в коем случае не стал бы беспокоить просьбами, - сделал цель реальной. Джон Дервиш включился всерьез.
В один из тех моментов, когда болезнь дала Александру Ильичу короткую передышку, он спросил Роберта:
- И все-таки, кто такой мистер Дервиш? Откуда он, за что сидел?
- Знаешь, Ильич, Джон не из тех людей, кому задают вопросы. Он сам их задает и всегда получает на них ответы, - после недолгой паузы ответил Бобби.
* * *
...Конвульсивно дергающаяся рука выронила ингалятор, нашарила кнопку... На визг звонка прибежала Инга, с профессиональной сноровкой купировала приступ, поставила капельницу. Александр успокоился, затих.
Инга вышла.
В наступившей тишина Лерман слышал доносившиеся из коридора голоса Дервиша, Бобби и Инги:
- Времени мало, придется разделиться. Ты берешь на себя мальчишку. Его охраняют, так что действуй по обстоятельствам и лучше хитростью.
- Понял. Что с остальными родственниками?
- Старушкой-мамой и брошенной доченькой займемся позже, непосредственной угрозы они не представляют... А наш гость остается на вас, Инга.
- Какие будут указания, мистер Дервиш?
- Лечить по прежней схеме до нашего возвращения. Да, и еще - ровно через неделю позвоните вот по этому номеру и от имени мистера Лермана скажете профессору Делоху, что его русский протеже приезжал, ничего для себя интересного не нашел и улетел домой.
- Правильно, Джон. А то, чего доброго, этот козел забьет тревогу и кинется на поиски. Не хватало нам еще и с ним разбираться... Значит, саму леди-миледи ты берешь на себя.
- Правильно понял. Из-под земли достану, где бы ее черти ни мотали...
(6)
Он не различал "светло" и "темно", "наверху" и "внизу", "громко" и "тихо", "много" и "мало". Он сознавал лишь ничто, лишь отсутствие третьего звена неразрывной триады, образующей его, Шоэйна, персональную вселенную: "Я - сознаю - боль"... Есть "Я", есть "сознаю", нет "боли"... Если выбирать между ничто и болью, я выберу боль. Фолкнер. Дикие пальмы. Если выбирать... Шоэйн выбрал боль. Ничто выбрало Шоэйна. Вселенной Шоэйна больше нет. Нет ему Саммерленда. Нет ему Островов Блаженных и нет ему Йольского воскресения...
- ... и стали звезды из искр волос Ее, цветы и деревья - из звуков пения Ее, на землю упавших, все краски мира - из света дыхания Ее, журчание родни ков - из смеха Ее, и дождь животворящий - из слез великой радости Ее...
Белая Мать в небесном танце своем выткала из ничто шепчущие губы, легчайшее прикосновение к холодеющей плоти...
- Анна...
Искристые воды объяли Шоэйна и, все убыстряясь, повлекли к Свету...
- Кто вы и как сюда попали?! Старая Анна медленно отвела взор от мертвого, счастливого лица Александра Лермана, повернула голову...
Медсестре Инге, перегородившей дверной проем своим могучим телом, почудилось, что в пальцах не понятной старухи что-то сверкнуло. Она инстинктивно прикрыла лицо, и тут же ярчайшая молния на краткий миг озарила все ослепительным светом, и медсестра Инга рухнула, как подкошенная, а вместо нее в проеме стоял ухмыляющийся Хэмиш, поигрывая сучковатой дубинкой.
- Славно сработано! - похвалила Анна. Рядом с Хэмишем как из-под земли появилась молоденькая ведьма.
- Матушка, мы нашли вашего внука.
- Где?
- В подвале. Лежит, улыбается, слюни пускает, а матрас-то под ним весь того...
- Мокрый?
- Ага... И воняет там!..
- Скажи сестрам, чтобы поднимали его и выноси ли из дома... А ты что застыл, брат Хэмиш? Иди сюда, помоги мне.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6