— Привет, старина! Заплати-ка за мое такси!
Хозяин «Корсарио Негро» ничего не ответил, однако достал из ящика кассы серебряный доллар и протянул его официантке со словами:
— Поди отдай шоферу.
А ведь его редкостная скупость была общеизвестна! Присутствовавшие при этой сцене сделали вывод, что незнакомцу кое-что известно об Эрнандесе. И они не ошиблись.
Жерар поселился в «Корсарио» в двенадцатидолларовом номере. Эрнандесу такой поворот дела явно не нравился, но до поры до времени он прикусил язык. Мало того, Жерар Штурмер не платил за постой ни гроша, его долг хозяину достиг уже тысячи двухсот долларов. И тут-то Жерару повезло: он встретил Линду. Правда, ее преданность и немое обожание его совершенно не трогали, скорее раздражали, но он и не думал, что в таком деле нужна настоящая любовь. Зато теперь он мог хоть изредка платить Эрнандесу. О прежнем долге никто не заговаривал, на нем, по-видимому, был поставлен крест.
Жерар Штурмер быстро прикинул, на что может рассчитывать парень вроде него в таком городишке, как Лас Пьедрас. Сначала он попробовал работать честно. Но перспективы были скверные. Местное население Лас Пьедраса жило в крайней нищете.
Индейцы, истощенные лихорадкой, наследственными болезнями и эпидемиями, были слишком многочисленны — работы на всех в порту не хватало.
Все, кто застрял в Лас Пьедрасе, находились в том же положении, что и Жерар. Изгнанные из разных стран или сбежавшие от своего прошлого, они сидели в этой мерзкой дыре, где невозможно было жить и откуда еще труднее было выбраться.
Денег не хватало. Постоянный голод грыз их, сжигал кровяные тельца, дизентерия выворачивала им кишки, лихорадка, заботы, женщины и наркотики отупляли и разрушали мозг. Без работы, без гроша в кармане, они продолжали верить, что случится чудо. Дилемма была проста: выбраться отсюда или подохнуть с голода. Выбраться они не могли, а подыхать никому никогда не хотелось. Сжав кулаки и стиснув зубы, они яростно метались в ловушке, в которую попали.
Благодаря доброму сердцу Линды, а также некоторым другим ее достоинствам Жерару удалось избежать отчаяния нищеты. Но сначала приходилось туго. На третий день он, как и все его предшественники, отправился в бюро по найму компании «Круд». В пыльной большой комнате с грязным полом, вдоль стен которой стояли четыре длинные скамьи, сидели человек двадцать бедолаг. Они дожидались очереди, жалуясь друг другу на свои злоключения. Все были измождены, глаза их лихорадочно блестели, от них пахло голодом и нищетой. Жерар пересек комнату и уверенно постучался в дверь.
— Кто там еще? — раздался изнутри раздраженный хриплый голос.
Штурмер вошел и очутился лицом к лицу с чудовищем. Люди, нанимающие на работу, всегда вызывают страх, но на сей раз Жерар столкнулся с чем-то невероятным. Нечто длинное, бледное, нитеобразное, сверкающее золоченой оправой очков и золотыми зубами, с одной авторучкой за ухом и другой в руке, потело над отпечатанными на машинке страницами. Существо то и дело хватало настольный вентилятор и подносило его к уху за которым не было авторучки, словно желал прочистить себе мозги сжатым воздухом. Взглянув исподлобья на Жерара, существо коротко выдохнуло.
— Для вас работы нет. Зайдите в другой раз…
Еще два дня спустя, превозмогая стыд, Жерар явился в бюро для иммигрантов, расположенное в огромном железобетонном здании. Дверь была с бронзовыми накладками; от сырости они позеленели и покрылись пятнами. На внутреннем открытом дворе сразу бросалась в глаза доска, на которой бронзовыми же буквами были начертаны права и обязанности иммигрантов. Особенно запоминалась заключительная часть: «Тот, кто прибывает на территорию Гватемалы с открытым сердцем и желанием трудиться, проникнутый настойчивостью и энтузиазмом, имеет право есть каждый день».
Сколько раз в день и что именно, в тексте не указывалось.
За конторским столом в холле сидел служащий в форме, то есть в габардиновых брюках цвета хаки, в белой рубашке, с распущенным черным галстуком и с зеленым козырьком над глазами. Не успел Штурмер открыть рот, как служащий жестом дал ему понять, что в работе ему отказано. «Но послушай, приятель!» — закричал Жерар с такой улыбкой, будто встретил друга детства после пяти лет разлуки. Удивленный чиновник поднял го Пригляделся к посетителю, и его землистое лицо тоже тронула гримаса, которая в этих широтах могла бы сойти за улыбку.
Искусство рассказчика было вознаграждено: после сильно приукрашенного, точнее — насквозь лживого, повествования о своем прошлом Жерар получил формуляр, в котором значилось: «Жерар Штурмер, тридцати шести лет, уроженец Парижа, судимостей не имел, профессия — управляющий». Но только на улице он увидел, что принят на работу… докером!
Он решил поступиться самолюбием. «Можно поторговаться даже с господом богом», — сказал он себе. Можно век проработать докером, ни разу не прикоснуться к мешкам или ящикам и тем не менее раз в неделю исправно получать свои денежки… И он отправился в порт.
Мешки с цементом лежали штабелем перпендикулярно к молу в двадцати метрах от причала. Штабель был огромный: сто метров в длину, тридцать в ширину, пять в высоту. Десятка два грузчиков под началом индейца-надсмотрщика, вооруженного свистком и дубинкой, взваливали мешки на головы и относили на другой конец мола, где складывали их параллельно причалу в такой же штабель: сто метров длиной, тридцать шириной и пять высотой. Со стороны могло показаться, что, когда эта работа будет завершена, все начнется сначала, уже в обратном порядке.
Жерар подошел к работающим. По их телам струился пот, смешивался с цементом и засыхал твердыми потеками, под которыми лопалась кожа и начинала сочиться кровь. У всех были глубоко запавшие щеки и тусклые, остановившиеся глаза. Когда они тяжело переводили дыхание, казалось, что у них разрываются внутренности. Иногда один из них останавливался и кашлял, сплевывая серую слизь и цемент. Если надсмотрщику чудилось, будто кто-то чересчур замешкался, раздавались два предупредительных свистка. После третьего следовал удар дубинкой.
Штурмер подошел к надсмотрщику, сунул ему бумагу, полученную в иммиграционном бюро, и спросил:
— На какую работу поставишь?
Толстый индеец, похожий на палача, заговорщицки протянул ему свои «орудия труда».
— Будешь работать со мной на пару, друг.
Жерар испытующе взглянул на него. Видно, этот болван и впрямь счел его себе подобным.
— Лучше я отсижу свой срок в Карсель Модело за то, что тебя укокошу, чем стану на твое место. Катись подальше, сволочь!
Надсмотрщик непонимающе уставился на Жерара. Штурмер пожал плечами и отправился обедать в «Корсарио», окончательно отказавшись от мысли зарабатывать деньги честным путем: с этого и надо было начинать.
Потом дело запахло контрабандой. Два богатых городских торговца: плоскостопый негр-аптекарь в золотых очках и индеец по имени Альварес Кордо, владелец единственного в Лас Пьедрасе универмага, — наперебой уламывали Штурмера, суля ему несметные барыши. Жерар живо смекнул, что, если бы у него был хоть какой-нибудь начальный капитал, оба гватемальца могли бы ему очень пригодиться. Будь у него своя лодка, они наверняка пошли бы на риск, оплатив первые расходы. Они даже намекнули, что на таких условиях готовы одолжить ему десять тысяч долларов.
С другой стороны, у хозяина прибрежного ресторанчика имелась шхуна, на ремонт которой требовалось не больше двух тысяч долларов. Тому, кто взялся бы ее отремонтировать, хозяин наверняка продал бы шхуну в кредит. Это была добротная двадцатидвухметровая посудина из тикового дерева с медной обшивкой. Дельце было выгодное: после ремонта такая шхуна стоила бы не меньше пятнадцати тысяч долларов. Но у Жерара не было необходимых двух тысяч, и добыть их ему было так же трудно, как и сумму, в десять раз большую.
Дело это тянулось уже одиннадцать месяцев. Два раза в неделю француз навещал своих возможных кредиторов, желая дать им понять, что мысли о сотрудничестве с ними он не оставил. Иногда спускался к морю и окидывал шхуну взглядом хозяина. Все остальное время он проводил с Линдой. Или просто бездельничал.
Но не только Штурмер так постыдно застрял в этом мертвом городе. Он познакомился здесь с Гансом Смерловым, литовцем, поляком, немцем или русским — в зависимости от того, с кем Ганс говорил, и от того, что писали в газетах о политике. Раньше он служил начальником полиции в Гондурасе, потом вынужден был бежать, чтобы его прежние приятели не упрятали его за решетку.
— Ну что, Ганс, недолго длилось твое генеральство, вытурили, а?
— Сукины дети, — отвечал Смерлов, пожимая плечами. — Дерьмо собачье!
Когда Ганса спрашивали о планах на будущее, лицо его делалось суровым и непроницаемым.
— Планы? Соберу из голодранцев армию убийц, и мы камня на камне не оставим от Тегусигальпы, когда я туда вернусь!
Смысл розыгрыша состоял в том, чтобы заставить его признаться, что у него не было и нет ни гроша для закупки необходимого оружия. Шутники вволю веселились, глядя на его жалкую физиономию.
Заглядывал в «Корсарио» и Джонни. Настоящее его имя было иным. Он был румыном и скрывался в Лас Пьедрасе с тех пор, как во время попойки ударом ножа убил своего лучшего друга. Джонни, как и Ганс, прибыл сюда из Тегусигальпы. Идиотская история; поножовщины между друзьями всегда нелепы. Но теперь, когда в лице Жерара Джонни нашел нового лучшего друга, он уже реже сожалел об убитом.
Были и другие: необычайно респектабельный с виду англичанин Льюис, большой поклонник красоты негров, Хуан Бимба, воевавший когда-то в Испании против Франко, пятнадцатилетний итальянец Бернардо Сальвини, похожий на слегка свихнувшегося исполнителя эстрадных песенок, Педро — американец, мулат Земляной Орех, Делофр, бывший посланник Франции в Каракасе, Стив из Боготы… Словом, человек двадцать, готовых на все, лишь бы уехать отсюда…
У ворот лагеря компании «Круд» висело объявление о найме: «Набираем опытных шоферов на грузовики. Работа опасная. Плата высокая. Обращаться в контору».
Утром в бунгало О’Брайена состоялось совещание, на котором, кроме него, присутствовал специалист по тушению пожаров, прибывший из Далласа на самолете компании, начальник транспортной службы и ответственный за материальную часть.
— Счастье еще, что у нас есть этот склад нитроглицерина, — ворчал О’Брайен. Погасив сигару о подоконник, на котором сидел, он смачно сплюнул за окно и обратился к инженерам: — Просто счастье! Но с персоналом разбирайтесь сами, мне на это плевать. Мне ясно одно: нельзя, чтобы скважина горела без конца. Если мы будем медлить, нам ничего не удастся сделать, пока ветер не переменит направление.
— Что сообщает метеослужба? — спросил инженер из Далласа. — Когда переменится ветер?
О’Брайен пожал плечами и выругался. Метеослужба! Что она может? Никто ему в этой проклятой стране не предсказывал погоду хотя бы на неделю вперед, не то что на месяц.
Начальник транспортной службы отхлебнул виски:
— Похоже, мы снова начинаем обсуждать уже принятое решение. Объявление о найме висит у ворот с утра.
Говорил он резко, будучи не прочь продемонстрировать представителю центра, как этот О’Брайен обращается с подчиненными.
— Именно потому, что вы его повесили, затея кажется мне лишенной всякого смысла, — отрезал О’Брайен. — Подведем итоги: привозить из Штатов бригаду шоферов-специалистов бессмысленно. Особенно учитывая, какие машины мы можем им предложить — развалины, да и только. Не так ли, Хэмфри?
Услышав обращение по имени, начальник транспортной службы даже подпрыгнул на месте. «Старый верблюд отбрыкивается!» — одновременно подумали снабженец и специалист по пожарам.
— В смысле безопасности они действительно оставляют желать лучшего, — пробормотал Хэмфри. — Но если бы меня послушали раньше…
— Сейчас слушать будете вы! Если мы вызовем сюда шоферов из Штатов, произойдет одно из двух: либо они согласятся, либо откажутся везти нитроглицерин на абсолютно для этого не приспособленных машинах. Если они откажутся, мы будем вынуждены доставить сюда специальные грузовики из Далласа. Это обойдется дорого и займет много времени. А если мы отправим парней обратно и наймем шоферов на месте, профсоюз завопит так, что мы не обрадуемся.
— В любом случае, — продолжал О’Брайен резко, — нам придется расхлебывать кашу. Учитывая состояние и профиль дороги, минимум половина машин взлетит на воздух. Парни повезут не кружева на платья новобрачным, а ни-тро-гли-це-рин!
Он произнес это слово, отчеканив каждый слог, и оно тяжелой глыбой повисло в комнате.
— Как вы собираетесь распределить груз? — поинтересовался О’Брайен. — По скольку фунтов и на сколько грузовиков?
— Рейсов за пять—шесть надо перевезти полторы тонны. Разложим груз с учетом риска. На складе у нас всего две тонны. Если мы не довезем до места необходимого количества, а растеряем все по дороге, у нас ничего не выйдет.
— Специальные грузовики стоят слишком дорого, — сказал О’Брайен. Он пытался говорить спокойно и терпеливо, словно объясняя своей кухарке рецепт любимого блюда.
— Но, поймите же, наконец, о чем я толкую. Кто придет наниматься? Прежде всего куча черномазых. Но они нам не подходя.
— Почему? — наивно спросил начальник снабжения, до этого молча ковырявший в зубах. — Мне кажется…
— Вам кажется!.. Разве не достаточно они нам надоедают из-за тринадцати погибших? И если по нашей вине еще двое или трое гватемальских граждан расстанутся со своими свидетельствами о рождении, как вы думаете, будут у нас хлопоты?
— Я об этом не подумал, — признал свою ошибку снабженец.
— Кто, кроме местных, явится к нам? — объяснял О’Брайен. — Только бродяги. В этом мертвом городе, где одни мы даем постоянную работу и вознаграждение за трудные условия, есть люди, которые возьмутся за любое дело, только бы выбраться отсюда. Они согласятся сесть за руль того, что вы, Хэмфри, называете грузовиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13