Ольга Лаврова, Александр Лавров: «До третьего выстрела»

Ольга Лаврова, Александр Лавров
До третьего выстрела


Следствие ведут ЗнаТоКи – 13




«До третьего выстрела»: АСТ, Олимп; Москва; 2001

ISBN 5-17-008040-9, 5-8195-0474-7 Аннотация Следователи и подпольные перекупщики золота, изощренные преступники и талантливые сыщики, беглые заключенные и проницательные эксперты – таковы персонажи остросюжетных повестей О. и А.Лавровых. Известные мастера жанра использовали в этом сборнике мотивы сверхпопулярного телесериала «Следствие ведут ЗнаТоКи». Ольга Лаврова, Александр ЛавровДо третьего выстрела Они встретились в коридоре на Петровке, 38 – Знаменский и стройная светловолосая девушка в вязаном нарядном платье. Лицо было знакомое, и Пал Палыч поздоровался, но не сразу понял, кто она. Прежде он видел девушку только в милицейской форме, когда бывал в Бутырке. Там, в проходной тюрьмы, она сидела, отгороженная от посетителей стеной металлических прутьев, а посетители – адвокаты и следователи – коллективно ухаживали за миловидной дежурной, ведавшей вызовом арестованных и распределением кабинетов.Знаменский тоже любил поболтать с ней, знал, что учится заочно на юрфаке, и однажды обещал посоветовать, какую выбрать специализацию после диплома.– Вот и пришла советоваться, Пал Палыч, – девушка с улыбкой протянула пропуск, умалчивая, что битый час дожидалась под дверью.Апартаменты у Знаменского после повышения новые, попросторней. И диван новый, без коварно торчащей пружины. Вполне пригодный для неофициального разговора тет-а-тет.– Итак, Антонина Васильевна Зорина. Года четыре сдавал вам в окошко оружие, получал взамен ключ и, честно говоря, не знал, что вы – Зорина. Ниночка и Ниночка.– А я столько раз держала в руках ваш пистолет, что помню царапину на рукоятке.– Справа или слева?– Справа.– Вы, оказывается, наблюдательны.Девушка смущенно опустила глаза.– Я все годы мечтала: вот подойду к окошку с наружной стороны и сама получу ключ от следственного кабинета.– Так вы хотите стать следователем?– Конечно!– Даже «конечно». А собственно, почему?– Ну… долгий разговор.На самом деле разговор короткий, но абсолютно для Ниночки немыслимый; пришлось бы сказать: «Пал Палыч, вы – мой идеал».Если бы у нее хватило духу на подобное признание, неведомо, как обернулась бы судьба. Но поскольку духу не хватает, Знаменский руководствуется общегуманными соображениями:– Попробую вас отговорить, Ниночка.– То есть, на что-то серьезное я не гожусь?– Не в том дело.Не знаю, годишься ли ты для следственной должности, но она для тебя – нет. Зачем раньше времени вгонять себя в гроб?– Вы ведь, помнится, колебались – то ли юрфак, то ли педагогический. Или путаю?– Когда-то колебалась.– Тогда вам прямая дорога работать с детьми!– Как – с детьми?– Есть такая прекрасная должность – инспектор по работе с несовершеннолетними.– Но у меня голова набита криминалистикой…– Ниночка, что бы следователь ни делал со своей криминалистикой, он не может изменить того, что преступление произошло! А его нельзя было допускать!.. Великая вещь – удержать подростка, чтобы не свихнулся. Тогда уже ничего не воротишь и впереди суд, небо в клеточку и родители, у которых сын «отбывает срок».– Никогда об этом не думала… то есть относительно себя. И, Пал Палыч, ведь очень трудно сделать то, чего не смогли родители.– А вы боитесь трудностей? – подначивает Знаменский.Естественно, Ниночка не может ответить «Боюсь»…Она стала инспектором в детской комнате милиции. Часто руки опускались от бессилия – институтская наука мало помогала. Правда, доведись ей заглянуть в день сегодняшний со всеми молодежными его бедами, Ниночка признала бы, что ей досталось не худшее поколение.
* * * Прошло почти полгода. Сейчас август, пахнущий прокаленным асфальтом и выхлопными газами и лишь к концу дня отдающий свежестью политых газонов да ароматом молодых яблок с лотков…Вечереет. По старомосковскому переулку, наполовину перегороженному забором новостройки, бежит плотно сбитый человек в кепке и плаще. Какой-то прохожий мельком оглядывается ему вслед. Переулок почти безлюден. Человек ныряет в квартал пустых, подготовленных к слому домишек. Бежит уверенно, видно, что путь знаком. Сзади доносится приглушенный расстоянием милицейский свисток. Потом еще один – громче и с другой стороны. Человек кидается в противоположном направлении.Метрах в ста впереди уже угадывается оживленная улица, но оттуда наперерез выруливает патрульный мотоцикл. Беглец успевает скрыться за углом дома, так что с мотоцикла его не видно. Притормозив и не глуша мотора, патрульные осматриваются: не мелькнет ли где фигура. Между тем свистки приближаются, человек чувствует, что оказался в кольце. Он вынимает пистолет, крепко обтирает носовым платком и хорошо рассчитанным движением забрасывает в чердачное окошко стоящего на отшибе сарая. Озирается, лихорадочно пытаясь что-то придумать, чем-то отвлечь от себя внимание. Поодаль замечает стайку голубей на земле. Сильно размахнувшись, швыряет в них камнем. Голуби взлетают, и на их испуганный взлет стремительно срывается мотоцикл.А человек крадучись, но быстро пробирается от развалюхи к развалюхе.
* * * – Вы узнали бы его?– Конечно бы, узнала!– А вы совсем не запомнили лица?– Револьвер как сейчас вижу, а лицо – нет…Знаменский допрашивает двоих продавщиц, одна из которых по совместительству и кассирша в магазине «Трикотаж-галантерея». Магазинчик маленький и тесный. Переднюю стену занимает окно-витрина с входной дверью. Вдоль двух других буквой «Г» расположены прилавки. На том, что против входа, стоит кассовый аппарат.– Ну хорошо, давайте по порядку. Значит, в магазине, кроме вас, никого не было?– Никого, – подтверждает кассирша. – С обеда очередь стояла даже на улице, а куртки кончились – и как отрезало.– Что за куртки?– Хорошие, по сто сорок три рубля. Завезли к концу квартала двести штук.– Когда он вошел, вы были за прилавком?– Да, вот так сидела. – Она придвигает ногой табурет и садится к кассе; на щеках продолжают рдеть красные пятна. – Ящик был открыт.Женщина выдвигает денежный ящик, и Знаменский отступает, давая фотографу возможность сделать общий снимок помещения. Кибрит молча слушает – ее черед впереди.– Обычно я сразу выручку раскладываю, как надо, а сегодня толчея, совала кое-как. И вот сижу после, по купюрам разбираю… и вдруг он передо мной стоит и говорит: «Давай деньги!» Я вот так – раз! – резко подавшись телом вперед, она задвигает ящик, – и голову-то подняла, а в лоб револьвер нацелен. – Кассирша на секунду зажмуривает глаза. – У меня все отнялось… Которая пачка была в руках, двадцатипятирублевками, ту он выхватил и говорит: «Давай остальные, пристрелю!» Честно скажу: я бы уж и рада отдать, дергаю ящик, а его заело. Тут Настасья как шарахнется за дверь! Он выругался – и следом на улицу. Спасла меня Настасья!– До чего-нибудь он дотрагивался? – спрашивает Кибрит.– Не знаю, милая, не знаю, – трясет женщина головой.– Расскажите теперь вы, – оборачивается Знаменский ко второй продавщице.– Я здесь находилась, – густым голосом сообщает круглая, на ногах-тумбах Настасья и показывает, как сидела за прилавком. Неподалеку от витрины у нее поставлен стул и еще скамеечка для опухающих ног. – Сижу, в окно смотрю. Еще на той стороне улицы я его заметила.Фотограф нацеливается в нее объективом, продавщица ни с того ни с сего улыбается: условный рефлекс на фотоаппарат.– Почему вы обратили на него внимание?– Да просто так. Он шел слева, а вон от того столба стал наискосок сюда переходить, к витрине. И остановился.– И долго стоял?– Нет, только зыркнул – пусто внутри или нет. И входит. Быстрым таким шагом. Воротник поднят, и кепка на лоб. И – уже возле кассы с револьвером, и Женя ему деньги отдает. И, он слышу, говорит: «Всех перестреляю!» С этих слов меня будто кто подбросил – сейчас была за прилавком, а сейчас уже по переулку бегу, себя не помню… Только когда на двух мужчин набежала, очнулась. Зовите, кричу, милицию, магазин грабят! Обратно уже люди довели, ноги не слушались.– И что вы застали, вернувшись?– Женя сидит за кассой, как пришитая, и трясется. Даже товар не собирает, который я на пол смахнула.– Когда прыгали через прилавок? – Знаменский прикидывает, каково было брать такой барьер.– Ну да. Носки, рубашки, все полетело!– А где они сейчас? – вмешивается Кибрит.– Вон отдельно сложены. Упаковка загрязнилась, протереть надо.Кибрит начинает осторожно перебирать и осматривать указанные продавщицей вещи, упакованные в целлофановые пакеты.– Не помните, как они валялись, эти пакеты? – спрашивает она продавщицу-кассиршу.– Да почти по всему полу.– На бегу от кассы к двери можно было наступить?– Почему ж нельзя…– А до возвращения вашей напарницы кто-нибудь в магазин входил?– Никто.– У вас какой размер обуви? – обращается Кибрит к Настасье.– Тридцать седьмой. – Она снимает с ноги тапочек и предъявляет в доказательство.– Один неполный след есть, Пал Палыч.Кибрит опыляет след. Входит Томин.– Скрылся. Никто его и близко не видел!Кибрит кладет на пол пакет с отпечатком следа, который теперь виден отчетливее, и фотограф щелкает его сверху; Томин вздыхает:– Эх, от следа до человека…
* * * А человек преспокойно идет по улице – уже без кепки, плащ на руке. Заворачивает в обувной магазин.– Обслужите меня, пожалуйста.– Только если быстро, – предупреждает продавщица. – Закрываем.– Я все делаю быстро, милая девушка, – и скидывает старые ботинки.
* * * В милицейском микроавтобусе друзья возвращаются с места происшествия.– Ты бы все-таки назначил ревизию, Паша, – советует Томин. – Магазины у нас грабят редко.– Замаскированная недостача? Почему бы тогда не сказать, что выручку отдали?– По-моему, на инсценировку не похоже, – замечает Кибрит.В городе уже ночь, по лицам скользят тени и свет.– Неизвестно, кого искать, – снова нарушает молчание Томин. – То ли дурака, которому повезло, то ли умника, который промахнулся.– В смысле?– Сейчас, Зинуля, объясню. Примем для начала вариант дурака. Местный дурак. Шел мимо, учуял, что в галантерее сегодня деньгами пахнет, и думает: где наша не пропадала! Взял какой-нибудь пугач или крашеную болванку и отправился на дело. И случай уберег его от всех напастей. Ухватил дурак сколько успел, забился в свою норку и радуется: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел!– В принципе, возможный вариант, – соглашается Кибрит.– Разберем противоположную модель. Человек опытный, бывалый. Все взвесил до мелочей. Точно выбрал маленький магазинчик в тихом переулке. Точно знал, какой куш его ждет. Точно рассчитал момент – час до закрытия и по телевидению международный футбол. Кстати, наши выиграли: три – два.– Ура – ура.– Мужское население следит за мячом, а наш умник отправляется грабить. И потом мастерски уходит от погони. Но пожилая грузная женщина проявила со страху фантастическую прыть. Теперь он сидит и злится, что не удалось взять всю кассу.– Опять похоже.– Вот видишь, Зинуля, это две модели. Не исключены и гибридные. Скажи хоть, сколько у этой модели в холке.– Сейчас посчитаю, – заглядывает в записную книжку, красновато освещенную проплывающей мимо рекламой, и бормочет. – Ширину каблука множим на три и девять, получаем полную длину следа. Отсюда выводим рост… Сантиметров сто шестьдесят семь. Посмотрю таблицу, завтра скажу точнее.
* * * Ранним утром следующего дня, когда во дворе лишь воробьи, дворники да владельцы собак, веснушчатый пятнадцатилетний Сенька Гвоздарев помогает матери: они метут, в четыре руки вытряхивают урны; работают слаженно, явно не впервой.– Ну чисто, сынок, пошли чай пить. – Гвоздарева развязывает низко надвинутую от пыли косынку и сразу молодеет.– Ага, ты ставь, я сейчас.– Куда, Сеня?– Нужно. Минут на пятнадцать.У Сеньки дело в квартале пустых домов. Подобрал старый стул, заглядывает в окна: «Ага, кресло тоже сгодится!»Пытается отодрать доску, которой наискось забита дверь, доска не поддается. А кресло дразнит.Досадливо что-то бормоча, Сенька направляется к сараю, чтобы раздобыть какой-нибудь рычаг. Отыскав ржавую лопату, возвращается к дому и повторяет попытку открыть дверь. Лопата гнется. Сенька снова идет в сарай, видит в дальнем углу лом. Через кучу хлама лезет туда. И вдруг останавливается, ошеломленный, а затем медленно, затаив дыхание, опускается на колени. Среди мусора перед ним лежит большой черный пистолет…
* * * Тем же утром, но попозже, на бульваре встретились двое. Один – тот, что удирал от милицейских свистков, ограбив кассиршу, Бондарь, старый вор-рецидивист. Другой – Виктор Лабазников, его подручный, парень лет двадцати трех. Тенниска обтягивает налитые мускулы, голова ладно сидит на загорелой шее, лицо почти приятное, если б не уклончивый, рыскающий взгляд.Разговор между ними вполголоса, но крутой:– Нету? – шипит Бондарь. – Как нету? Искать надо уметь!– Каждый сантиметр носом перекопал, маэстро. Клянусь!– Значит, не в том сарае!– Строго по вашим координатам: дом с голубятней, скамейка, две липы.– Сарай к дому дверью? – проверяет Бондарь.– Нет, боком. Дверь на одной петле.– Ну там и есть! Неужели самому лезть после вчерашнего?– Бесполезно, маэстро. Нету, – Виктор сокрушенно вздыхает и повторяет: – Нет.В расстройстве Бондарь опускается на скамью.– Влетела мне твоя поганая галантерея… Себе дороже.– Главное – сами целы! Как за вами рванули на мотоцикле, я думал – конец. И все-таки не пустой ушли.Бондарь пренебрежительно машет рукой.– Еще кое-что я наколол, – спешит задобрить Виктор. – Во-первых, кассу взаимопомощи в одной конторе, где я взносы собираю как страховой агент. В получку они все по червонцу складываются и на следующий день решают, кому давать ссуду. А ночь денежки лежат у казначейши в письменном столе…– И мне ты сватаешь эти паршивые червонцы?! Мне нужен настоящий, жирный кусок! В идеале надо работать полчаса в году. Остальное время путешествовать… на просторах родины чудесной.
1 2 3 4 5 6 7 8