Она взглянула на почти пустую колонку. Так и есть: в графе «зачет» большинство оценок еще не проставлено, но у фамилии Страдымова, ее основной головной боли, в клеточке красуется жирная двойка. Очевидно, это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Зои Викторовны. Математиком она была от бога. За уши никого никогда не тянула, но внушала ученикам прямо-таки фанатичную любовь к своему предмету. Несмотря на полноту, она летала по классу от парты к парте, от стола к доске и успевала за урок сделать столько, сколько молодой учитель вдалбливал своим подопечным за неделю.
При этом Зоя Викторовна никогда не заботилась о том, какое впечатление она производит на окружающих. По школе ходило предание, как она года четыре назад умудрилась не заметить присутствующую на ее уроке высокую комиссию из крайоно. И только когда ученики выполняли самостоятельную работу, она, проходя по рядам и выставляя оценки в раскрытые дневники, очень удивилась, обнаружив на последних партах несколько упитанных дядек с сурово поджатыми губами. В недоумении поглядев на них поверх очков, она величественно прошествовала к столу.
— Тетради на стол, домашнее задание на доске! — Этими словами она закончила урок и собиралась удалиться в учительскую. Но не тут-то было! Комиссии, отсидевшей зады на неудобных школьных скамейках, не терпелось разогнать кровь. Конечно же уважаемая Зоя Викторовна совершила уйму ошибок: не комментировала оценки, а просто выставила их в дневники, обозвала ученика олухом, не объявила об окончании урока… Зоя Викторовна молча выслушала замечания, потом взяла со стола пачку тетрадей и смачно хлопнула их о парту перед председателем комиссии.
— Методические упущения, педагогические отклонения… Через пятнадцать минут у меня урок, просмотрите эти работы. Будут замечания — приму к сведению, — сказала она и вышла из кабинета.
Остолбеневшие от такой наглости члены комиссии пытались изобразить возмущение, но председатель своей властью приказал замолчать и раздал всем тетради класса. Ровно через четверть часа оказалось, что все ученики справились со сложнейшими заданиями практически без ошибок. Правда, многомудрый директор Киселев тактично умолчал о том, что на уроке, к счастью, отсутствовал ученик Страдымов, который вполне мог эти показатели подпортить. Но Страдымов покуривал в это время за школьным гаражом в компании таких же шалопаев-прогульщиков и о тайной директорской хитрости так никогда и не узнал…
Илья Страдымов был единственным учеником за всю долгую учительскую жизнь Зои Викторовны, который математику совершенно игнорировал, а десятый класс воспринимал как тренировочную отсидку перед заключением в места не столь отдаленные.
Его отцу было уже за шестьдесят, работал он плотником в лесхозе и с упорством, достойным лучшего применения, искал истину в вине, так что до младшенького, Ильи, руки никак не доходили. Впрочем, в свое время они не дошли и до старшего — Филиппа, отсидевшего не один срок за кражи и разбой…
Вот в эту семейку и предстояло идти Лене на разборки сегодня вечером. Поход был очередной данью завучу, которая всю работу с родителями представляла в виде бесконечного посещения квартир и безрезультатного выяснения отношений.
Низкий голос Зои Викторовны заставил Лену поднять голову.
— Господи, деточка, у вас» поразительный талант наводить порядок!
Лена с удивлением воззрилась на стол: действительно, в тоске от предстоящих испытаний она, незаметно для себя, разобрала на столе все завалы.
В мгновение ока Зоя Викторовна водрузилась на самый широкий в учительской стул и свела на нет все усилия девушки. Она вновь разложила на столе классные журналы, а тетради сдвинула на Ленину половину. При этом она не переставала говорить:
— Вы знаете, Леночка, новый директор лесхоза — прямо Фигаро неуловимый. Говорят, очень видный из себя мужчина, но груб, как фельдфебель. — Зоя Викторовна перевела дух. — На днях такое наговорил Зинаиде, главному бухгалтеру, что она два часа проревела у себя в кабинете. Это с ее-то гонором! — И Зоя Викторовна окончательно забыла, зачем села за стол. — А вот Фаина Сергеевна, — она многозначительно кивнула в сторону химички, восседавшей на диване, — видела, как он вышвырнул из кабины Генку-тракториста. Мне, говорит, пьянь за рулем не нужна. Татьяна сегодня бегала за муженька просить, так он и ее отчитал, чтобы не унижалась.
Две молоденькие, маленькие, похожие на взъерошенных галчат учительницы начальных классов Люба и Лариса выглянули из-за пальмы и недоверчиво переглянулись.
— Это Генку-то?! Да он самый крутой мужик в поселке, а уж если выпьет, так и вообще сладу нет.
Участковый и то с ним не связывается!
— Да директор почище этого верзилы. Я тут видела, как он у конторы из машины вылезал — в собственных ногах запутался. В шубе, унтах, настоящий медведь, да и рык у него медвежий… Что теперь будет? — Зоя Викторовна горестно махнула рукой. — Василь Петрович, покойный, всех в кулаке держал, а при этом, наверно, вообще век свободы не видать!
— Ну вы, Зоя Викторовна, прямо на какой-то блатной жаргон переходите, — упрекнул ее Витя-Петя, учитель физкультуры Виктор Петрович Цыганков, подсевший под пальму к «2-Л-2», как он в шутку называл Любу и Ларису. — Я вам, девушки-милашки, одно скажу: директор — мужик стоящий, затри недели, что здесь в поселке, все участки на вертолете облетел, некоторым так хвосты накрутил!.. А что? До сих пор винтом держат. — Физрук коротко хохотнул. — Жена у меня на поселковой АТС работает. Всего сказать, как вы понимаете, я не могу, — Витя-Петя многозначительно подмигнул Лене, — но егеря рассказывают: шибко мужик грамотный, но въедливый, не приведи господь. В каждую щель залезет, все насквозь видит. Куда там Василию Петровичу. Тот только и знал, что кулаком по столу громыхать да блажить на весь поселок. Но порядок был, что тут скрывать. — Слегка повозившись в кресле, Витя-Петя принял более удобное положение и продолжал:
— А Зинка ревела не оттого, что он на нее рявкнул, а что не разглядел ее красоты, не обомлел и в объятия не бросился.
Что вы, Зинаиду не знаете? Любит она хвостом покрутить перед начальством, а тут такой пассаж! — Витя-Петя подставил чашку под краник самовара, взял из вазочки общественную, купленную на профсоюзные деньги сушку и, дожидаясь, пока чашка наполнится кипятком, развалился в кресле.
— Теперь, девоньки, подходите ко мне поближе, скажу я вам главную новость, а то мне на вас, на корню засыхающих, смотреть уже противно и обидно…
— Чем же мы вам так противны, Виктор Петрович? — ехидно спросила из своего угла любимая Ленина подруга, англичанка Верка Мухина, по мужу Шнайдер.
— Цыц, Верка, не о тебе речь. Ты у нас баба замужняя, и разговоры наши тебе слушать не положено.
Верка захохотала и еще ближе придвинулась к Лене и неразлучным «2-Л-2».
— Сообщил мне тут один конфиденциальный источник, пожелавший остаться неизвестным, что он, — заговорщицки прошептал физрук, а многозначительный взгляд в небо подтвердил, кого он имел в виду, — в законном разводе, детей не имеет, так что ловите, как говорится, шанс удачи за хвост, да побыстрее! — Щипнув девчонок за бок, отчего они отчаянно взвизгнули и покраснели, веселый физрук скосил глаза в сторону дивана и предупреждающе погрозил учительницам пальцем:
— Смотрите, больница к конторе ближе, чем школа, опередят вас врачихи, а то и сама Зинаида приберет его к рукам, она баба ушлая!
— Да он небось уже старый. — Лариса скривила губы.
— Ничего себе старый! — едва не вскочила с красного дивана Фаина Сергеевна. Химичка хоть и далеко сидела, но события контролировала, а уши привычно держала топориком. — На вид ему не больше тридцати пяти, а может, и того меньше. Сегодня он нас с мужем до школы на своей машине подвез и, представьте, сделал мне комплимент. — Фаина торжествующе оглядела учительскую. Наконец-то она добилась своего: слушали ее все без исключения. Даже секретарша перестала печатать и сделала вид, что занята перекладыванием бумаг с левой стороны стола на правую. С удовлетворением отметив, что и очумевшие от дурной писанины студенты подняли головы, Фаина продолжала:
— Я, говорит, даже не подозревал, что встречу в поселке такую элегантную даму. — Она кокетливо взбила рукой пышные, обесцвеченные пергидролем волосы. — А потом подал мне руку, помог выйти из машины и проводил до самой школьной калитки.
— Да? — удивилась Любаша. — Вот если бы он на вашем месте Елену Максимовну увидел, то вообще дара речи лишился бы.
Фаина Сергеевна издала какой-то квохчущий звук, побледнела и одарила молоденькую учительницу таким красноречивым взглядом, что всем стало ясно — девчонка по глупой оплошности нажила себе врага Учителя, тактично пряча глаза, принялись за свои дела, секретарь застучала на машинке, и только Витя-Петя беззвучно трясся от смеха в своем кресле, накрывшись «Советским спортом».
— Ну, Любка, ну и отчебучила, теперь Фаина при удобном случае с потрохами тебя сожрет! — прошептал он.
Любаша только недоуменно пожала плечами и пристроилась в хвост очереди к телефону.
Зоя Викторовна тем временем захватила со стола конверты с экзаменационным материалом и устремилась в кабинет к завучу, оставив на столе еще больший беспорядок. Снова приниматься за бесполезную уборку у Лены уже не было желания. Вспомнив, что по дороге в школу почтальон вручил ей письмо от отца, она достала его из портфеля и распечатала конверт…
Родители исправно писали ей по четко определенному графику: мама радовала семейными новостями в начале каждого месяца, а во второй его половине отец сухо информировал дочь о ее упущенных возможностях. За три года эта традиция ни разу не была нарушена, поэтому чтение отцовских писем Лена старалась всегда отложить на потом. Читать о том, к чему приведет ее прозябание в таежной глуши, — не слишком приятное занятие. Нельзя сказать, что она не любила отца и не считалась с его мнением, но ее скоропалительный отъезд разрушил все его надежды, и он до сих пор не мог забыть обиды, поэтому письма его были излишне колкими и язвительными. Только бабушка и младший брат, непутевый, по мнению его начальства, авантюрист и экспериментатор Никита, радовали ее веселыми, остроумными и чуть хулиганскими письмами.
Лена повертела в руках письмо, все еще раздумывая — читать или не читать, но тут — о счастье! — прозвенел спасительный звонок, и письмо опять удобно устроилось в портфеле.
Под дикий торжествующий рев нескольких сот детских глоток, возвестивший окончание уроков, Лена выскочила в коридор: под шумок дежурные по классу могли смыться и предоставить ей сомнительное удовольствие вылавливать их по всему поселку.
Выяснив попутно отношения со школьной сторожихой, младшему чаду которой, шестикласснику Сережке, существу весьма противному и ленивому, грозил второй год, Лена вернулась в учительскую и увидела, что там необычно пусто. Елизавета Васильевна уткнулась в какую-то толстую книжку в пестрой обложке и, едва подняв голову, кивнула на дверь:
— На совещании все. Николай Кузьмич чуть не в обмороке прибежал из конторы. Сейчас в кабинете физики совещаются. Даже из дома некоторых вызвал, а вас нигде не нашел, жутко осерчал, так что бегите, Елена Максимовна, со всех ног!
Довольная секретарша откинулась на стуле: меньше двух часов директор совещания не проводил, и это было ее время разговоров по телефону с многочисленными приятельницами, а также увлекательного чтения любовных романов, которые она глотала, как чайка, не разжевывая…
«Все, теперь раньше пяти не уйдешь, а ведь еще к Страдымовым надо зайти», — с тоской подумала Лена, захватила из портфеля «Ежедневник» и отправилась на очередное директорское аутодафе.
Глава 2
Спускаясь по узкой тропинке, что вела через лес к центру поселка, Лена и Вера чертыхнулись раз по двадцать. Преодолевать крутые спуски в туфлях на высоких каблуках было сущим наказанием, но скинуть их и идти босиком по уже прогревшейся земле девушки не решались — жаль порвать колготки, а снять их в редком, просматриваемом насквозь сосняке было равносильно подвигу.
О прошедшем собрании девушки помалкивали, хотя поговорить было о чем и, главное, о ком. Но они решили отложить это приятное занятие до Вериного уютного «лежачка» — так она называла огромный, со множеством подушек диван, в складчину подаренный ей на свадьбу многочисленными родственниками.
— Думаю, так мы будем телепаться до вечера. Говорила же — пойдем по дороге, или Витю-Петю попросили бы подвезти, — недовольно проворчала Верка, в очередной раз снимая туфлю и рассматривая сбитый каблук. — Все, туфлям каюк! Вот, смотри, весь каблук ободран, и подошва отстала. — Стоя, как цапля, на одной ноге, она обвиняюще потрясла туфлей у Лены под носом.
— Господи, Вера, в мастерской тебе в два счета их отремонтируют, — устало отмахнулась от нее Лена. — Вот уже ваш огород. В калитку пойдем или в ворота?
— Ну нет! Не хватало еще по грядкам скакать. — Верка решительно свернула в сторону, они обошли огород и подошли к дому. У ворот стоял ярко-оранжевый «жигуленок» Вериных родителей.
Ее отец, Мухин Семен Яковлевич, и мама, Любовь Степановна, работали в поселковой пожарной охране, и поэтому местные острословы немедленно окрестили их новую машину «Пламя любви».
Вообще, как заметила Лена, в поселке были мастаки давать клички и прозвища, да и топонимика отличалась особой выразительностью. Так, старый пруд за поселком после того, как в него свалился бензовоз из райцентра и превратил и так небогатый живностью водоем в зловонное, покрытое нефтяной пленкой болото, прозвали «Персидским заливом», а высившееся в центре современное пятиэтажное здание конторы лесхоза — «Собором Василия Блаженного». Бывшего директора за глаза в народе называли Василием. Все знали, что нрава он был сердитого, а в гневе — бешеного…
Крутой и грязный спуск к сберкассе назывался «Богатые тоже плачут», но особый восторг у Лены вызывали кошачьи и коровьи клички.
1 2 3 4 5 6 7 8