Представляешь, меня откомандировали в распоряжение люфтваффе!
– Станешь летчиком? - товарищ покачал головой. - Не забудь нас, когда будешь знаменитым, как Хартман. Говорят, ты и сегодня отличился?
– Всего лишь задержал бродягу, - рассеянно сказал Ганс.
– Не скромничай, - похлопал его по плечу ун-Хоффман. - Ходят слухи, что этого бродягу почти три года искали все службы СД. Я краем уха слышал, что тебя представили к медали.
Оставшись один, ун-Леббель покачал головой. Надо же, дядюшку Пауля разыскивало гестапо и разведка. Интересно, что он натворил? Шпионил на Сибирь? Или участвовал в Сопротивлении? На территории протекторатов все еще действовали разрозненные группы Сопротивления, которые устраивали диверсии, в ночное время расстреливали загулявших офицеров или просто клеили на стенах воззвания к местным жителям. Правда, покушений и диверсий с каждым годом становилось все меньше - военное командование и гражданские власти действовали жестко и на каждый акт террора отвечали расстрелом заложников или высылали группу славянской молодежи в распоряжение Министерства трудовых ресурсов.
Ганс ун-Леббель и представить себе не мог, что в это время человек, которого он называл дядюшкой Паулем, пил горячий кофе в тесном кабинете гестапо города со странным названием Калач-на-Дону. Ничто, кроме пустого рукава добротного шевиотового пиджака, не напоминало утреннего бродягу, которого задержал ун-Леббель.
– Прекрасный спектакль, - поощрительно сказал доктор Мейзель, руководивший отделением гестапо. - И он даже не выразил сочувствия, геноссе Дитман?
– Ни малейшего, - самодовольно сказал старик. - Я занимался его ранним воспитанием, могу ручаться, что знаю этого мальчишку лучше, чем кто-либо из его окружения. Я вырастил волка, геноссе Мейзель!
– Хотелось бы думать, что дело обстоит именно так, - пробормотал собеседник. - Ведь нам с вами предстоит писать отзыв.
– Я ручаюсь за этого сопляка, - самодовольно объявил старик. - Конечно, в нем течет и славянская кровь, а это большой минус, но - натура! - Он отхлебнул кофе. - У вас превосходный кофе, геноссе Мейзель.
– Еще бы, - отозвался начальник гестапо. - Мне его присылает каждый месяц дядя из Колумбии. Он уже второй год живет там.
– О-о, Колумбия! - Дитман покивал. - За последнее время туда уехало много наших. Неудивительно, тамошний климат благоприятствует немцам.
– С падением Соединенных Штатов этот климат станет еще лучше, - усмехнулся Мейзель. - Но вернемся к отчету…
– Завтра, - поднял руку Дитман. - Отчет будем писать завтра. Сегодня мне нужно принять ванну. Вы ведь не думаете, что это мое излюбленное занятие - носить засаленные лохмотья и валяться в грязи, изображая убитого партизана? И еще… Я могу заказать разговор с домом? Знаете, я волнуюсь. Младшая дочь со дня на день должна родить.
– Разумеется, - кивнул Мейзель. - Мой телефон к вашим услугам, геноссе. И последний вопрос. Он и в самом деле не заинтересовался вашим предложением открыть ему тайну его происхождения?
– Он пропустил это предложение мимо ушей, - сказал старик, придвигая к себе телефонный аппарат.
– Когда вы закончили с ним работать?
– В семь лет, - нетерпеливо ответил Дитман. - Это было неизбежно, с восьми лет им уже занимались воспитатели бюргера.
– Вы домой? - Дитман принялся набирать номер телефона.
– Если бы! В девятнадцать часов прибывает гауляйтер. Строительство саратовской гидроэлектростанции требует все новых людских ресурсов. В Берлине думают, что русские плодятся как кролики, а здесь уже некому работать в колхозах. Если мы отправим всех, кто будет кормить рейх?
Зима 1947 - 1948 гг.
ЮЖНАЯ ГЕРМАНИЯ
В детский бюргер Ганса отвезли вместе с пятью другими воспитанниками.
– Вам предстоит стать рыцарями великой Германии, - сказал им на прощание директор детского дома. - Отныне вы получаете документы и право передвижения по территории рейха. Пусть оно пока еще ограничено, но я верю в вас, вы не уроните честь нашего заведения. Пусть имена Ганса ун-Форстера, Йозефа ун-Блицмана, Гюнтера ун-Риттера будут вам путеводными звездами. Честь и слава! Верность и честь! - вот девизы на гербе бюргера, в котором вам предстоит отныне учиться. Верю, что эти слова не окажутся для вас пустым звуком, они всегда будут наполнены тем смыслом, который в него вкладывают фюрер и народ.
Гансу исполнилось восемь лет, и он уже легко читал тексты под рисованными историями, посвященными рыцарям черного ордена ун-Форстера, ун-Блицмана и ун-Риттера. Особенно ему нравилась история об ун-Риттере, рыцаре египетских пирамид. Герою было поручено уничтожить отряд американских шпионов, которые устроили свое логово в пирамиде Хеопса. Ун-Риттер проявил чудеса ловкости и сообразительности, чтобы преодолеть старые ловушки, установленные строителями пирамид, и новые - устроенные хитроумными диверсантами. Не менее впечатляли сказания об ун-Форстере. Этот рыцарь СС блистательно дрался с полчищами африканских чернокожих каннибалов, то и дело попадал в засады, но благополучно вырывался из них, круша врагов. Однако особое место в сердце юного Ганса занимала история об ун-Лерере, который осуществил свою детскую мечту. Он стал военным летчиком, дрался с армадами русских истребителей, которые, хотя и сделаны были из фанеры, представляли опасность несметным количеством. Ун-Лерер избавился от приставки к своей фамилии и стал полноценным немцем. Ганс даже заплакал, когда в очередной серии Герхард Лерер геройски погиб, сбив американский бомбардировщик, пытающийся взлететь с ядерной бомбой на борту. Коварные американцы пытались сбросить бомбу на мирную немецкую колонию Кубу, но Герхард Лерер пресек планы американской военщины, а потом таранным ударом врезался в небоскреб «Эмпайр Стейт Билдинг», где находились системы управления противоракетной обороны американцев. Небоскреб рухнул, а немецкие асы смели с лица земли город Нью-Йорк, в котором, как известно каждому из речей фюрера и доктора Геббельса, были расположены еврейские конторы и склады. В финале этой истории освобожденные американцы оплакивали своего спасителя. Расчувствовался и Ганс, представив, что это он, а не Герхард Лерер, спас мир от еврейской чумы. Только он остался жив, и фюрер лично наградил его Железным крестом за храбрость.
Бюргер оказался маленьким уютным поселком, в центре которого был плац для построений и занятий по строевой подготовке. Чуть в стороне голубел огромный бассейн с десятиметровой вышкой, левее высилось длинное здание столовой. С правой стороны к бюргеру примыкал небольшой лесок, а за ним располагалось стрельбище.
– Ребята! - восторженно объявил Аксель. - Стрелять будем!
– Ага, - хмыкнул длинный и худой парень, которого звали Густавом. - Из «воздушек».
– Да ты посмотри, какие окопы, - загорячился Аксель. - И мишени, видишь, как далеко поставлены. И насыпь за мишенями. Она что, от пулек?
Именно в бюргере Ганс получил фамилию.
В канцелярии унылый меланхоличный немец в солдатской форме спросил у Ганса имя, пододвинул к себе чистый бланк свидетельства и попробовал ручку на маленьком чистом листе.
– Какая буква у нас там по порядку? - спросил он в пустоту.
– «L», - отозвались из-за шкафов.
– Так-так, - задумчиво сказал немец. - Либих, я запишу на тебя этого парня?
Из-за шкафов послышался чмокающий звук.
– Так, - немец снова задумчиво почеркал на чистом листочке. - Либих… Либих… Зря ты не хочешь, Эрих, крепкий мальчишка, белокурый, голубоглазый - настоящая бестия. - Он подумал еще немного. - Либих… Ну что же, быть тебе, парень, Леббелем. А что? Ун-Леббель - прекрасная фамилия, - с этими словами он принялся неторопливо заполнять бланк. - Иди в соседнюю комнату, там тебя сфотографируют на аусвайс!

***
Жизнь в бюргере оказалась интересной, хотя и напряженной.
Их учили всему - преподаватели вбивали в мальчишеские головы математику, естественные науки, историю и языки. Ганс был в восточной группе, а потому учил русский наряду с немецким. Русский язык давался ему без труда, слова казались странно знакомыми, они легко складывались в фразы.
– Неплохо, неплохо, - похвалил наставник, которого звали Иваном Андреевичем Чирским. - И все-таки меня кое-что тревожит. Гансик, человеческая память коварна. Как мне хотелось бы знать, что ты помнишь о своем прошлом.
Чирский происходил из старых русских, которые покинули Россию до Великой войны, когда она еще не была восточным протекторатом, а представляла собой самостоятельное государство. К власти в государстве пришли злобные человекоподобные твари, которые называли себя большевиками и в большинстве своем являлись евреями - самыми злыми и беспощадными врагами арийских народов. Надо было благодарить великого Гитлера, который разгромил этих злобных бестий и загнал их за Урал, в холодные сибирские леса. Чирский фюрера боготворил, он даже не расставался с его фотографией. Иногда, впрочем, в его славословии рейху проскальзывали нотки разочарования. Чирского немного обижало, что немцы так и не вернули ему поместья на Дону. Они сохранили коллективные хозяйства, полагая, что артельно русские работают более эффективно, а раз остались колхозы, значит, и земли по-прежнему сохранялись за ними.
– Так что ты помнишь о своем прошлом, Ганс? - спросил Чирский.
– У нас нет прошлого, - отчеканил Ганс. - У нас есть только будущее, учитель, и это будущее принадлежит фюреру и Германии.
– Отличный ответ, Гансик, - с усмешкой сказал Чирский. - Отличный ответ!
Инструктор по рукопашному бою был ветераном из отряда легендарного Отто Скорценни. Диверсанты, похитившие премьер-министра Англии, первыми высадившиеся на берег Кубы и удерживавшие захваченный плацдарм до подхода военно-морского десанта, потрясали воображение мальчишек. К их удивлению, Карл Рутбер оказался невысоким, хотя и широкоплечим крепышом. У него был внимательный и жесткий взгляд, в его присутствии не следовало филонить - наказание следовало немедленно.
– Сила еще не все, - объяснял Рутбер на тренировках. - Чаще всего в поединке сильный соперник уступает более искусному. Ваша задача - заставить тело противника действовать в соответствии с вашими интересами.
Он показывал воспитанникам, как убить человека голыми руками. Способов было великое множество. Ганс всегда удивлялся, что убийство можно совершить, казалось бы, совсем не подходящим для этого предметом. Плотным листом бумаги при известной сноровке можно было легко перерезать врагу горло; простой серебряной цепочкой или шнурком от крестика - задушить противника; ловко пущенная самописка легко лишала противника глаза. Даже карандаш использовался в качестве стилета, и обычный носок в руках специалиста мог стать смертельным оружием.
– Спортом надо заниматься не для рекордов, - любил повторять Рутбер. - Спортом следует заниматься исключительно для собственного здоровья. Лучше всего развитию помогает плавание, в этом случае развиваются все группы мышц.
Бассейн превратился в Мекку. Здесь учились бесшумно преодолевать водную преграду, проплывать длительное расстояние под водой, не теряя при этом ориентировки, подавлять робость, прыгая в воду с трамплинов десятиметровой вышки, и просто высиживать длительное время под водой, используя для дыхания полый стебель камыша. Иногда инструктор устраивал заплывы на дальность. Победитель поощрялся поездкой в город, побежденный наказывался черной работой в столовой или в поле, где воспитанники выращивали брюкву, морковь, огурцы и капусту для своего стола.
Скидок на возраст не делалось.
– Каждый из вас, - поучал Рутбер, - будущая боевая единица, которая должна уметь действовать самостоятельно, принимая решения и распределяя свои силы. От этого зависит выживание солдата. Фюрер говорит, что с солдатом рейха не может сравниться никто. Мы с вами должны сделать все, чтобы фюрер сдержал свое слово.
Воспитанники старались.
Интереснее всего было на стрельбище.
Здесь властвовал инструктор Фриц Герлер - непревзойденный снайпер нескольких войн. Невысокий, сухой, жилистый, с постоянно прищуренным взглядом, он раскладывал перед мальчишками «зауэры» и «парабеллумы», карабины «зондберг» и скорострельные «шмайсеры» последнего поколения, короткоствольные «зонненберги» и «хакслеры», предназначенные для бесшумного боя.
Огневая подготовка давалась ун-Леббелю без труда, он в любой момент мог по команде учителя сказать, как называется деталь разбираемого устройства, знал наизусть все таблицы поправки на ветер, мог правильно оценить обстановку на местности и определить, что наилучшим образом может послужить ведущему стрельбу солдату в качестве естественного укрытия. И в стрельбе Ганс отличился на первом же самостоятельном занятии - поразил девять мишеней из десяти.
– Отлично, отлично, - с легкой и довольной усмешкой на тонких губах похлопывал его по плечу Герлер. - Терпение и труд - с ними ты превзойдешь любого учителя. Даже меня!
А остальным объяснял, назидательно покачивая пальцем:
– Вы должны целиться так, словно перед вами враг, и если вы его не убьете, то он обязательно убьет вас.
В феврале сорок восьмого их привели на стрельбище.
– Мальчики, - объявил Герлер. - Сегодня у вас знаменательный день. Вы должны показать волю и меткость. Сегодня вы впервые в жизни будете стрелять по особым мишеням. Пусть вас не смущает их внешний вид. Это не люди - это сброд, приговоренный к смерти имперскими судами за уголовные преступления. Это убийцы, насильники, взяточники, которые своим поведением опозорили рейх. Пусть ваша рука будет твердой, а глаз - метким. Сегодня вы должны показать, что старый дядюшка Фриц не зря потратил время на ваше обучение.
И поощрительно подтолкнул Ганса к огневому рубежу:
– Ну, малыш! Задай тон остальным! Сыграй первую скрипку в нашем оркестре!
Издалека человечек в полосатой одежде мало чем отличался от мишени. Расстояние не позволяло разглядеть его лица. Дул боковой ветер, Ганс сделал поправку, прижал приклад карабина к плечу и легко, словно на обычных стрельбах, выпустил все три пули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13