https://wodolei.ru/catalog/vodonagrevateli/bojlery/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Венецианские колчаны, покрытые красной кожей с искусно тисненными на ней рисунками. Легкие, как пушинки, клинки и кинжалы из Толедо. Мадридские мушкеты со стволами из Дамаска. Пистолеты из Брешии, покрытые топкой чеканкой, и пистолеты из Нюрнберга, инкрустированные костью и перламутром…
При себе Фил обычно носил шестизарядный аугсбургский револьвер с кремневым замком, стилет, спрятанный под курткой, и кинжал в ножнах — на поясном ремне. Красивое оружие было его слабостью. Увидев на захваченном судне очередной великолепно сделанный трофей, Фил сразу оживлялся, и в глазах его появлялся сумасшедший блеск.
Прежними владельцами оружия, которое хранилось в доме Фила, были богатые европейцы, большей частью испанцы. Если кому-то из них удавалось уцелеть после нападения пиратов, ничего хорошего это не обещало. Фил говорил пленнику: «Не дуйся, дружище, но у тебя слишком красивое оружие, и у такого оружия может быть только один хозяин — это я. Поэтому в плен я тебя брать не стану. Прощай». И, вежливо наклонив голову, стрелял в пленника, не целясь, из револьвера.
Европейцы казались ему странными людьми. Почему, недоумевал он, их так безудержно влечет к золоту, к богатству? Почему тамошние католики и протестанты так ненавидят друг друга? Уж коль у них один на всех небесный дурак, то зачем же его делить между собой?
Для фрис-чедцев золото было всего лишь металлом, на который они обменивали в поселениях Карибских пиратов нужные товары. Порох, свинец, оружие, парусину, такелаж — то, что соседи, в свою очередь, с избытком награбили сами. Всего этого на острове и так хватало. Но Фил опасался, вдруг испанцам придет в голову надолго блокировать все подходы к острову, и потому запасался военным и корабельным снаряжением впрок.
Пшеницу, скот, соль, вино, ром, строительные материалы и инструменты обменивали в испанских городках на материке — на сахар и кожи, которые до этого перехватывали около Кубы, грабя там торговые парусники. Обмен происходил просто и скучно Скучно, потому что пираты заранее знали, что застигнутый врасплох испанский комендант уныло прокричит им с берега:
— Указом его королевского величества нам запрещено торговать со всеми, кто не является подданными его величества!
А испанские коменданты, в свою очередь, заранее знали, что пираты ответят:
— А мы на ваше его величество начхать хотели! Или давайте меняться, пока мы в настроении, или сейчас откроем огонь из пушек по вашим хибарам!
«И силой оружия они вынудили нас согласиться на обмен, который, однако же, был произведен, честно и без обмана», — так писали потом коменданты в своих рапортах губернатору. Это было чистой правдой. Обмен производился спокойно и ко всеобщему удовольствию.
Во время таких мирных, торговых рейсов пираты применяли оружие крайне редко, только когда уж очень припрет. Поугрожать — да, это надо, это входит в правила игры, а вот стрелять ни к чему. Торговля — это не война, торгуя, убивать невыгодно, иначе в другой раз, придя в это же место с товарами, останешься с носом.
С племенами караибов, которые обитали на некоторых островах, пираты торговали лишь изредка. Этих воинственных гордых индейцев становилось все меньше. Их убивали и испанцы, и европейские пираты. Караибы озлоблялись. Когда-то, задолго до Колумба, они пришли на эти острова с материка, перебили почти всех здешних, мужчин из племени араваков, а аравакских женщин взяли в плен. С тех пор так повелось, что мужчины-караибы говорили на своем языке, а их женщины — по-аравакски. Караибы уже давно поняли, что белокожие пришельцы приносят с собой смерть. Проигрывая сражения, индейцы кончали жизнь самоубийством, уничтожив перед этим своих жен и детей. Европейцев они ненавидели, по и сами отличались коварством. Бывало, что, даже согласившись на мирный обмен, караибы вдруг, из засады, обрушивали на корабли пришельцев град отравленных стрел.
Фил предпочитал не связываться с ними. Это, однако, не мешало ему отзываться о караибах почтительно. Он ощущал в себе некое странное родство с ними, Как коренные фрис-чедцы, так и караибы, подобно крестьянам, считали Карибское море своим родным полем и любили это поле одинаковой искренней любовью. Это их и объединяло — незримо, исковерканно, но объединяло.
Больше всего Фил не любил торговать с карибскими пиратами, которых фрис-чедцы называли бешеными. Это был сброд, состоявший в основном из моряков-европейцев. Каждый из них при виде золота готов на любую подлость — Фил был в этом уверен. Но в поселениях бешеных порой можно было обменять ненужное фрис-чедцам золото на новенькие, только что захваченные Пушки разных калибров. От маленьких пассаволянте, которые, будучи подвешенными на тросах, стреляли свинцовыми пулями, до мощных василисков и мортир. Были тут также последних образцов кулеврины, сакры, серпантины, фальконеты, сделанные в Испании, Англии, Голландии…
Пока шел обмен товарами и оружием, Фил запрещал своим пиратам произносить вслух хоть слово. Никаких разговоров с чужаками, а с бешеными — особенно. На это имели право только капитаны и сам Фил. Фрис-чедские корабли останавливались на рейде, к причалам никогда не подходили. Оружие держали наготове. Товары с берега им подвозили на шлюпках.
Бешеные, считал Фил, еще опаснее караибов. Те, если и обстреляют внезапно, то лишь издалека, против пушек и мушкетов они не прут, слишком неравны силы. А бешеные сами отлично вооружены, и стоит хоть разок зазеваться, как они мгновенно сделают из фрис-чедских кораблей дырявые корыта. Каждый раз Фил предупреждал бешеных, подплывавших с берега на переговоры:
— Не вздумайте пакостить, у нас все наготове. Обмен так обмен. Не то от вас не останется даже ваших шикарных шляп!
— Это понятно, — отвечали те, — это мы и сами видим, не слепые. Но, кэп, все мы люди, и пас мучает любопытство: кто вы такие? Откуда вы? Ходите без всяких флагов, ваши корабли не имеют названий. Вы появляетесь вдруг, без предупреждений, а потом исчезаете неизвестно куда. Ваши матросы не роняют ни слова, только и знают, что держать пальцы на курке!
— Боязно вам? — усмехался Фил.
— Нашу боязнь, кэп, ты только на том свете увидишь, а на этом, уж не обессудь, ее нет! Как, впрочем, и у вас, не так ли? А любопытство — да, имеется. Вы, по всему видать, славные моряки, не мешало бы нам с вами объединиться. Вместе мы могли бы весело погулять по океану… Не желаете?
— К делу, к делу! — морщась, обрывал их Фил. — Вы — сами по себе, мы — сами по себе, нам компаньоны не нужны!
— Жаль, — вздыхали бешеные. — Очень даже жаль…
Фил смотрел на их спившиеся, заросшие лица, на их неряшливую, хотя нередко и дорогую одежду, на их наспех сколоченные жилища, видневшиеся на берегу, за таким же наспех сколоченным палисадом. Он с удовольствием сравнивал бешеных со своими матросами и находил, что фрис-чедцы выглядят куда ухоженней и строже.
Пьянь, брезгливо думал он о бешеных. Мои парни тоже выпить не дураки, но до свинячества, как эти, ромом себя не накачивают, знают меру. А эти… Как они рвутся к деньгам! Как дрожат у них при этом руки, губы, как беспокойно подпрыгивают ресницы, как воровато бегают их глаза… Мерзость. Что они будут делать потом со своими деньгами? Перебьют друг друга от жадности и зависти, что кому-то досталось больше? Пропьют деньги в Европе и сдохнут под забором? Эти острова для них — как случайное пастбище для мустангов. Примчались, натоптали, насвинячили и понеслись дальше, тупые бездомные твари…
В самом Фрис-Чеде деньги были не в ходу. Окованные железом сундуки, доверху заполненные награбленными золотыми и серебряными монетами, хранились в особом небольшом пакгаузе. Предназначались они только для закупки товаров. Все, что нужно было для жизни и ведения хозяйства, каждый фрис-чедец получал бесплатно.
Здесь не знали, что такое бедность и нищета.
Океан был похож на гигантскую торговую лавку, где водились товары со всего мира. Это была лавка, в которой покупатели расплачивались кто пулями, кто жизнью: кому как повезет. Из Испании и Португалии через океан доставляли военное снаряжение, новых колонистов, деньги для уплаты жалованья чиновникам и солдатам и всякую всячину — от гвоздей до изысканной французской мебели. Назад, кроме здешних товаров, везли, продравшись в Антлантику через шторма Тихого океана, еще и азиатские грузы: ковры, слоновую кость, пряности, японские разрисованные ширмы, медь и кимоно, индийские часы, ткани, стекло, хлопок, китайский фарфор, лаки, жемчуг, бирманские рубины, цейлонские сапфиры, резные шкатулки из сандалового дерева, говорящих попугаев, шелк…
Лакомой добычей для пиратов были четырехпалубные чернобортные каракки, издали похожие на башни и заполненные диковинными товарами до отказа. Содержимое лишь одного такого судна могло превратить удачливый пиратский экипаж, весь, без разбору, от капитана до юнги, в сказочно богатых людей.
Уже прошли времена, когда для захвата судна сразу стремились к абордажному бою. Теперь настала эпоха артиллерийских морских сражений. Корабли шли параллельным курсом, обстреливая друг друга из пушек. Горели паруса, валились мачты, ядра и бомбы вгрызались в деревянную обшивку бортов. И лишь когда торговое судно, не сумев отбиться от преследования, объятое пламенем, теряло ход, пираты шли на абордаж. Завязывался рукопашный бой…
Фил был знаменит тем, что заставлял противника сдаваться еще до взятия на абордаж. Это было у пиратов признаком высшего шика. Маневрируя судном, Фил хладнокровно выматывал свою жертву. Его адмиральский галион словно ускользал от ядер противника, при этом сам противник становился удобной мишенью для прицельной стрельбы. Каждый пират считал за честь отправиться в рейс вместе с Филом. Адмиральский галион приходил во Фрис-Чед всегда с добычей, он не знал поражений.
Награбленные товары выгружали на берег. Часть их раздавали горожанам, а остальные хранили в пакгаузах, чтобы потом, когда понадобится, было что везти на обмен.
Фрис-чедские женщины шили себе наряды из дорогих тканей, которые в Европе стоили огромных денег. А драгоценных украшений у них было столько, сколько, пожалуй, и не спилось иным графиням и герцогиням. Пираты любили баловать этими, как они говорили, безделушками, своих матерей, жен, дочерей, сестер, невест.
Сами же одевались без затей. Носили штаны из прочной парусины, куртки из хорошо выделанной кожи, башмаки или легкие сапоги и широкополые матросские шляпы. Когда на острове устраивались пышные свадьбы или гонки на лошадях, надевали рубашки с широкими рукавами, повязывали на шею разноцветные косынки.
Еды — хоть завались, питья — тоже, все одеты, обуты, а что еще, спрашивается, надо для хорошей жизни!..
Да, говорил Фил, основатели Фрис-Чеда поступили очень разумно, с самого начала отгородившись от остального мира. Когда рядом все свои и никто не грызется из-за денег, это отлично. Это и есть то, что называется правильной жизнью, разве не так?
Порой, рассеянно глядя на фрис-чедских мальчишек, он вспоминал собственное детство. Оно у него было таким же, как у этой веселой, драчливой, отчаянной ребятни.
Ни школы, ни книг на острове не было. Едва научившись ходить, каждый мальчишка усваивал суровые правила будущей взрослой жизни. Он приучал себя к мысли, что в первом же сражении может погибнуть или стать калекой. Что нет ничего позорнее, чем испытывать жалость к врагам. Что физическая боль — это пакость, которую, пока ты еще в сознании, надо перетерпеть молча, сцепив зубы. Что запах крови так же обычен, как запах моря. Что гибель отца, брата или лучшего друга — это то, к чему надо заранее привыкнуть. Что весь мир ненавидит фрис-чедцев и на на это надо отвечать только ненавистью. Что нет земли лучше и дороже, чем этот остров, но если отсюда придется уйти на повое место, то это надо сделать без сожаления, ибо так решил адмирал.
Женщин в море никогда не брали. В детстве они могли наравне с мальчишками обучаться парусному делу, стрельбе, рукопашному бою — если только сами этого хотели. Но дальше внутренней бухты путь им был заказан. Считалось, что женщина на корабле — это к беде. Женщины должны были уметь то, что им положено было уметь: заниматься домашним хозяйством, рожать и воспитывать детей, ухаживать за ранеными.
Редко случалось, чтобы пираты приходили из рейсов без потерь. Погибших хоронили сразу после боя, в море. А добравшись до родной бухты, сносили на берег раненых — окровавленных, со спутанными волосами на мокрых лбах, беспомощных, жалких, мечущихся в беспамятстве, с перебитыми руками и ногами.
Хотя за калеками ухаживали очень заботливо, во Фрис-Чеде их почти не было. Став непригодными для морских походов, они не цеплялись за жизнь, она теряла для них всякий интерес. Они не терпели жалости и сочувствия к себе и вскоре кончали жизнь самоубийством. «Еще один ушел в гости к Чеду», — вздохнув, всякий раз говорили пираты.
Кладбища на острове не было. Трупы умерших и самоубийц на специальной шлюпке вывозили к краю бухты — к тому месту, где начиналась горловина, там и хоронили.
Без адмирала, если только он в это время не был в походе, похороны считались непристойными. Этот обычай удручал Фила. Он не мог, да и не имел права отказать родственникам покойных. Но при виде трупов земляков ему становилось не по себе. Каждый из этих людей был ему дорог.
Похоронный обряд Фил выполнял торжественно, как и полагалось. Брал труп, плотно завернутый в парусину, с заранее прикрепленным к ногам грузом, на руки и медленно, бережно опускал его в воду — ногами вперед. Внешне лицо Фила было непроницаемым. Но дома он падал на кровать, в одежде, в сапогах, лицом в. подушку и лежал так часами — неподвижно. Старик Дукат выходил на террасу, садился на ступеньки. Доставал кисет, сделанный из пеликаньего зоба, закуривал трубку. Когда кто-то из фрис-чедцев подходил к дому и спрашивал адмирала, старик негромко отвечал:
— Малыш занят.
Только он, да еще старик Гоур, имели право так называть Фила: Малыш.
6
Гоур жил в соседнем доме — аккуратном, сложенном из дубовых, гладко отесанных бревен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13


А-П

П-Я