После завтрака Михаил поспешил на службу, а Егор отправился на ВДНХ и вообще побродить по Москве, благо погода стояла солнечная, теплая. Условились встретиться в пять часов, чтоб всем вместе ехать на дачу.
В отличие от мужа Любовь Викторовна была довольна приездом Егора: он с утра начал приводить в порядок дачу, вымыл в доме полы, убрал двор, помог приготовить и накрыть праздничный стол. В конце концов и Михаил успокоился.
Гостей ждали к двенадцати часам, но уже в одиннадцать с небольшим овальный стол на большой террасе, накрытый на десять персон, был готов к торжеству. С помощью Егора Любовь Викторовна все успела сделать досрочно. Оделась, как было задумано, очень скромно: белая кофточка и голубая с большими карманами юбка.
Первыми приехали Малярчики — дородная, с глазами навыкате Виктория Лазаревна, одетая в длинное парчовое трубообразное платье без талии, напоминающее и серебристым цветом и формой межконтинентальную ракету; и вертлявый, непоседливый, с беспокойными бегающими глазками Петр Михайлович, в светлом, легкого спортивного покроя костюме. Торжественно водрузив на стул картонную коробку с электрическим мангалом, он сказал шутливым, почти дружеским тоном:
— На память о кавказских шашлыках.
В холодных глазах Малярчика Зубров увидел скрытую насмешку. Подумал: «Ты, жлоб, не раскошелишься. Небось самому кто-то подарил?» Ответил, однако, дружелюбно, как и полагается хозяину:
— Теперь остановка за бараниной.
— Думаю, что для тебя это не проблема: дай знать Тофику — и через три часа будешь иметь живого барана и ящик отборного коньяка, не разбавленного в Мытищах, — шутливо подсказал Петр Михайлович Малярчик.
Их диалог прервал легкий шум мотора. У калитки остановилась светлая «Волга», приехали Ященки и с ними Земцев, один, без жены. За рулем сидел не пьющий Антон Фомич. Наталья Максимовна, нарядная, в платье декольте, шла к даче под руку с Яковом Николаевичем. Позади них двигалась тучная, монументальная фигура Антона Фомича, держащего как грудного ребенка полуметровую керамическую вазу. Вся нелепость этой вещи состояла в том, что не знаешь, куда ее поставить: на стол — она слишком громоздка, на пол — недостаточно высока… «Сплавили ненужную вещь», — зло подумал Михаил Михайлович, целуя руку Натальи Максимовны. Земцев подарил японскую шариковую ручку с электронными часами, показывающими время, число и месяц. Этот подарок тоже не привел в восторг именинника, а Малярчик язвительно заметил, что в этой ручке не хватает термометра, барометра и телевизора.
— Со временем будет, к пятидесятилетию Зуброва японцы изобретут и такое. — Улыбка чуть оживила холодное лицо Земцева.
Можно было садиться за стол, стрелки часов перевалили за двенадцать, и Любовь Викторовна вполголоса спросила мужа:
— Кого ждем?
— Одну крысу, — раздраженно ответил Зубров, злясь на Пришельца.
Пришелец расчетливо приехал последним: он хотел, чтобы все видели его подарок имениннику: японский стереофонический магнитофон с вмонтированными в корпус двумя очень чувствительными микрофонами. Ипполит Исаевич по-братски обнял и облобызал именинника, вручил его супруге букет алых роз, дружески поздоровался с Земцевым и Ященками и отвесил почтительный поклон Малярчикам, которым он был представлен самим хозяином, из чего заключил, что магнитофон пришелся по душе.
Старшего брата своего Михаил Зубров представил гостям сразу, как только они расселись за столом, сказав, что Егор бывший партизан Великой Отечественной, ныне — колхозный механизатор, пока еще не герой и не лауреат, но ударник, награжденный орденом Трудового Красного Знамени. Слова брата смутили Егора, он даже покраснел под перекрестными взглядами гостей, но вскоре о нем забыли и перестали обращать внимание. Он наблюдал за «высокопоставленными» друзьями брата, прислушивался к их застольным речам и пытался составить о каждом свое мнение. Прежде всего его заинтересовал Ипполит Исаевич, судя по подарку, самому дорогому из всех, заключил Егор, этот человек либо богатый и щедрый, либо подчиненный Михаила. В отличие от других гостей он вел себя скромно. За столом Пришелец сидел между Викторией Лазаревной и бритоголовым, тонкогубым дипломатом — так решил Егор — Земцевым, немногословным, сдержанным и вообще человеком «себе на уме». Вскоре Егор увидел, что скромность Ипполита Исаевича поддельна, что под личиной тихони кроется, старающийся беззастенчивой лестью и угодничеством понравиться Виктории Лазаревне хитрован. Хотя Ипполит Исаевич не забывал и о другом своем соседе, к которому все, исключая, пожалуй, Малярчиков, относились с подчеркнутым подобострастием. И что поразило и даже обидело Егора, так это отношение гостей к имениннику. Было в этом отношении нечто снисходительное, даже скрытно-ироническое, словно все забыли, по какому поводу собрались. В центре внимания оказался Яков Николаевич Земцев, хотя Виктория Лазаревна никак не хотела уступить ему пальму первенства. Она говорила громко, бесцеремонно перебивала других грубым низким голосом, в котором неизменно звучали поучительные нотки человека, совершенно уверенного в своем превосходстве. Когда Антон Фомич, которого Егор принял за министра, сообщил, что вчера он вычитал в газете, как одна пенсионерка-колхозница из Закарпатья внесла в Фонд мира пять тысяч рублей, Виктория Лазаревна, не моргнув глазом, осадила его резким окриком:
— Чушь! Выдумка газетчиков.
Ященки, которые не были раньше знакомы с Малярчиками, недоуменно переглянулись, Антон Фомич недовольно фыркнул, а Наталья Максимовна, найдя реплику Виктории Лазаревны грубой и оскорбительной, заметила:
— Вы не доверяете нашим газетам?
— Я не верю глупым сказкам падких на сенсацию газетчиков, — раздраженно ответила Малярчик.
— Тогда, может, вы объясните цель подобных сказок? — насупился Антон Фомич. Виктория Лазаревна не сразу нашлась с ответом, на выручку ей мгновенно пришел Пришелец:
— Это нечто вроде рекламы. Приглашение последовать примеру колхозницы-патриотки. Сдавайте лишние деньги в Фонд мира, не держите их в кубышках. Говорят, в деревне скопились огромные суммы денег, которые лежат мертвым балластом.
— Лишних денег в природе не существует, — сказала Наталья Максимовна. — У вас они есть, Ипполит Исаевич?
— Я говорил не о себе и не о вас, я говорил о деревне.
— Вот представитель деревни, — продолжала Наталья Максимовна, глядя на Зуброва-старшего: — Как вы считаете, Егор Михайлович, бывают лишние деньги?
— Может, и бывают, если они нетрудовые, — смущенно пожав плечами, ответил Егор. — А заработанные честным трудом, как же они могут быть лишними хоть в деревне, хоть в городе.
Слова его вызвали лишь иронические ухмылки.
— Мы говорим о разных вещах, дорогая Наталья Максимовна, — поспешил опять вмешаться Пришелец. — Колхозница-пенсионерка живет где-то в закарпатской глуши. Ее интересы и потребности нельзя сравнивать с вашими. Современные наряды ей не нужны, в ресторане она никогда не была, о Сочах и Ялтах не имеет представления, на самолете не летала. Ей не на что тратить деньги. Она заработала их на рынке, торговала продовольственным дефицитом, а это и есть натуральная спекуляция.
В каждом слове Пришельца Егору слышалось высокомерное презрение. Вспыльчивый от природы, горячий и откровенный, он легко «заводился» в споре и иногда терял самообладание. С трудом преодолевая волнение, забыв о просьбе брата молчать, он резко оборвал Ипполита Исаевича:
— Да, да, разумеется, конечно, зачем ей деньги?! И вообще, зачем ей жить?! Только небо коптить! В театре не была, в Третьяковке тоже. За границу туристом не ездила, по Парижам и Лондонам не хаживала, Толстого не читала. — Голос его дрожал от волнения и срывался. — Но она человек, она знает то, чего не знают… некоторые другие, и видела то, чего другие не видели: и как цветет лен, как восходит и заходит солнце, слышала курлыканье журавлей, звоночек жаворонка в небе и флейту иволги, она знает запах свежего сена, спелой ржи и парного молока. Вы правильно сказали, она не летала на самолете. Но и вы не летали на автомобиле, на котором будут летать по воздуху наши внуки или правнуки, вы, к примеру, не были на луне…
— А мне там нечего делать, — перебил Пришелец.
Наталья Максимовна по кислому выражению лица Зуброва поняла, что он недоволен братом, осуждает его и стыдится, потому и заняла сторону Егора. Ее последняя встреча с Михаилом Михайловичем в ресторане «Сказка» внесла в их отношения что-то непоправимое. Она вдруг поняла, что Зубров далек от ее идеала, что как человек он мало чем отличается от ее мужа. Антон Фомич труслив, лжив, своекорыстен, завистлив и честолюбив, жаден до денег и ради своего служебного и материального благополучия пойдет на все. Прежде она закрывала на это глаза: мол, он для нее старается, и если делает противозаконные дела, то только для своей любимой жены, так он ей внушал, оправдывая свои поступки. В первые годы замужества она закрывала на это глаза, потом увлеклась Зубровым. В нем она видела мужчину сильного характера, целеустремленного, напористого и находчивого, одаренного острым умом и смекалкой.
Она видела то, что хотела видеть, и не замечала того, что было на самом деле. Увлечение Зубровым оказалось недолгим, отрезвление произошло как-то вдруг, внезапно. Таков был характер Натальи Максимовны: все ее действия и решения происходили «вдруг».
— Сейчас, конечно, сейчас на луне вам нечего делать. Я говорю о будущем, через полсотни лет ваши внуки… — продолжал Егор.
— У меня нет внуков. А через полсотни лет, уважаемый, и меня не будет, — возразил Пришелец.
Но Егор продолжал горячиться:
— Ну и что из того, что вас не будет?! А люди будут!
— Браво, Егор Михайлович! — воскликнула Наталья Максимовна и захлопала в ладоши. Она поднялась из-за стола, подошла к Егору, обвила руками его шею и сочно поцеловала.
Это был вызов и Зуброву, и Пришельцу, и самонадеянной Малярчик, затеявшей дурацкий спор о лишних деньгах. Виктория Лазаревна не понравилась ей с первой минуты, когда Малярчик осмотрела ее высокомерным и ревнивым взглядом. Наталья Максимовна считала себя неотразимой и сегодня хотела быть первой дамой бала, и имела на это все основания. И вдруг на первенство заявила свои права какая-то самозванка, неизвестно каким образом здесь оказавшаяся. Уверенная в своем превосходстве, Наталья Максимовна такого стерпеть не могла и готова была на любую выходку, призвав к себе в союзницы Любовь Викторовну. Жена Зуброва ей понравилась: она оказалась совсем не такой, какой рисовал ее муж. Она привлекала непринужденностью в общении. В ее светлой, теплой улыбке, в мягком говоре светилась веселая доброта. И то, что Зубров незаслуженно дурно отзывался о своей жене, вызывало у нее лишь чувство неприязни к бывшему любовнику. И это все она демонстрировала Зуброву. Слишком самонадеянный, занятый самим собой и совершенно не знавший другую Наточку — Наталью Максимовну — гордую и дерзкую, Михаил Михайлович не придал значения ее выходке. И в этом был его просчет.
Наблюдательный Земцев лучше Зуброва понимал Наталью Максимовну. Они были знакомы более пяти лет, и хоть не часто, может, раз в год, встречались в домашней обстановке, главным образом на квартире Ященки или у общих друзей. К себе Земцев не приглашал и в гостях всегда появлялся один, без жены, каждый раз сочиняя какую-нибудь причину ее отсутствия — легкое недомогание и тому подобное. Наталья Максимовна чисто женским чутьем догадывалась, что дело тут не в недомоганиях, а в чем-то другом, а в чем именно, она не могла определенно сказать, и это разжигало ее женское любопытство». Оно обострялось еще тем, что сам Яков Николаевич со своей холодной вежливостью и сдержанной недоступностью тоже был загадкой. Наталья Максимовна не любила неразгаданных тайн и предпочитала во все вносить ясность. Она знала, что ее муж связан с Земцевым чисто деловыми отношениями, и отношения эти выходят за рамки законности. И вот однажды Ященки случайно встретили в Большом театре Якова Николаевича с женой — маленькой, высохшей старушкой — и вначале не могли определить, кем она ему доводится — женой или матерью. Наконец, в перерыве в фойе Земцевы и Ященки столкнулись лоб в лоб, и Яков Николаевич, подавляя в себе легкое смущение, познакомил их с супругой, которая была намного старше его. Таким образом одна загадка была разгадана, оставалась другая: сам Яков Николаевич. Но в это время Наталья Максимовна познакомилась с Зубровым, и Земцев, как говорится, отошел на второй план.
О более чем близких отношениях Натальи Максимовны и Зуброва Земцев догадывался, однако он не знал, что эти отношения дали глубокую трещину, поэтому не совсем понял ее женский порыв в поддержку Егора. Он посчитал это вызовом Виктории Лазаревне и ее переусердствовавшему опекуну и знал, что экстравагантную Наталью Максимовну трудно будет остановить, и в этом случае не избежать скандала, в который будут втянуты все присутствующие. Перегрызутся и разделятся на два враждебных лагеря. А зачем, во имя чего, спрашивается, такое удовольствие? Нельзя этого допустить, сказал сам себе Яков Николаевич, тем более, что и он не прочь был заслужить расположение Виктории Лазаревны, а точнее ее мужа, беспрекословно исполнявшего все пожелания своей властной супруги. И Яков Николаевич решил перевести разговор в мирное русло. Он торопливо искал сюжет разговора, такой, который мог бы привлечь всеобщее внимание. Он не был мастаком на анекдоты и не держал в уме про запас, на всякий случай, пикантную быль, не коллекционировал курьезы для веселой компании, но предпочитал слушать других. И, не найдя ничего подходящего, он решил рассказать случай, который произошел вчера и глубоко его задел. Он заговорил, как бы обращаясь только к Виктории Лазаревне и Пришельцу:
— Есть у меня подчиненный с неприличной фамилией: Гумно. И представьте себе, гордится своей фамилией. Афанасий Гумно. Участник войны, пенсионного возраста детина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38