Обычное разгильдяйство. Но утверждать, что ни у кого из экипажа не было причин для ссоры со старпомом я не могу...
- А какие причины могли возникнуть?
- Ух! - зло бросил Владимир Петрович и стал остервенело сгребать деревянной кочережкой полуобгорелые поленья в середину костра. Чуть-чуть успокоившись, сказал: - Я вам все-таки должен набросать портрет своего старпома. Несколько штрихов...
- Валяйте. - Корнилов посмотрел на часы. - Может, сигаретку выкурите? - Он протянул пачку Владимиру Петровичу. Тот отмахнулся.
- Спасибо, у меня свои. Привык уже. Он вытащил из нагрудного кармана пачку "Филиппа Морриса" и вздохнув, закурил. - Не знаю, что буду делать, когда плавать перестану Пенсионерам-то валюту на курево не выдают. Придется бросать совсем.
Он налил из котелка в стакан еще не остывшей ухи, добавил туда водки и выпил. Посмотрел на Корнилова и, заметив на его лице брезгливую гримасу, сказал:
- Не морщитесь. Прекрасный напиток. Так вот, с Юрой Гориным я познакомился... - Бильбасов на секун ду задумался, затянулся глубоко. Пятнадцать лет назад. Да, именно пятнадцать. Был в моей жизни такой период, когда я несколько лет преподавал кораблевождение в мореходке. Жена заела: или я, или море. Вот такие пироги. Мы тогда еще молодые были... И учился у меня курсант Юра Горин, худенький, шустрый блондинчик... Учился уже теперь и не помню как, но парень был ласковый и предупредительный. Всегда о чем-то расспрашивал меня после лекций, стал бывать дома. Жене он почему-то не понравился. Бабы, они такие - за версту чуют, чего от человека ожидать можно. А я относился к нему хорошо. Его услужливость за преданность принимал. Теперь-то я понимаю - ему ледокол был нужен.
- Чего, чего? - удивился Корнилов.
- Ледокол. Знаете, чтобы вперед сквозь льды двигаться, надо вес большой иметь. А у Юры тоннаж в то время маловат был, даже тонкий лед не одолеть. Ну и шел он за мной в кильватере по чистой воде.
Бильбасов посмотрел на подполковника и улыбнулся.
- В преподавателях я долго не высидел - комфорт не тот. Привыкаешь на море к размеренной жизни. А на берегу на работу добираешься в переполненном трамвайчике, в магазины жена заставляет ходить, а там очереди. Ну и прочие мелочи быта, о которых на судне ни сном ни духом не ведаешь. Попросился снова в море. Горин к этому времени мореходку закончил. Проплавал он у меня год стажером, потом четвертым штурманом и так далее. Парень он в то время был покладистый, в рот смотрел. Я с ним горя не знал.
- Удобный помощник!
Капитан как-то совсем по-детски, виновато улыбнулся, и Корнилов почувствовал неловкость за свою фразу. Ему стало неприятно оттого, что этот сильный человек, уже совсем пожилой, вынужден вот так жалко улыбаться.
- Удобный. Он тогда... как бы это сказать помягче, очень стремился по службе двигаться. Выступал на собраниях, предлагал всякие новшества, за любую общественную работу брался - смотрите, дескать, вот он я! Ему всегда можно было поручить то, за что другие бы не взялись. А на какие-то штришки в его поведении я старался не обращать внимания. Считал, что неэтично вмешиваться в личные дела. Скандалов ведь не было...
- Что же это за "штришки"? - спросил Корнилов.
- Штришки неприятные, - поморщился Бильбасов. - С товарищами он плохо ладит. И по женской части... Приходили ко мне официантки, жаловались. Но это уж в последнее время. Вот так он и рос на "Сусанине". Первым серьезным уроком для меня стал такой случай: Юрий Максимович пришел ко мне и потребовал место старпома. Нашего старого назначили капитаном на большой сухогруз. Состоялось крупное объяснение. Я Горину отказал, а на следующий день меня пригласил начальник управления кадров пароходства. Попросил за Юру. Способный-де человек, в пароходстве его хорошо знают. "Ты ж, говорит, - сам два года назад представлял его к ордену! Раньше Горин был хороший, неужели так быстро испортился?" Я сдался. - Бильбасов закурил. Он теперь не вынимал сигареты изо рта, прикуривая одну от другой.
- Да как же вы могли! - в сердцах бросил Игорь Васильевич. - Вместо того чтобы разоблачить карьериста, вы писали на него хорошие характеристики! Я сам читал. А теперь к ответственности могут привлечь вас! Ведь если вы рассказали мне правду... - Он покачал головой.
- Правду, товарищ следователь, - спокойно сказал Бильбасов.
- Я не следователь. С ним вы еще наговоритесь. И не думаю, что эти беседы будут вам приятны. Сами виноваты.
Владимир Петрович, казалось, не обратил на слова Корнилова никакого внимания.
- Не так давно в пароходстве надумали выдвинуть Горина капитаном на другое судно. Но я сказал: баста! Станет капитаном - таких дров наломает, не приведи господи. Мелкий человек. А потом какой-нибудь дурак вроде меня начнет его двигать дальше...
- Представляю себе гнев карьериста, у которого срывается очередное назначение, - сказал Корнилов и подозрительно спросил: - А может быть, вы просто не хотели лишиться его поддержки и его услуг?
- Нет, не то, - отмахнулся Бильбасов. - Знаете, с вами хочется быть откровенным. Наверное, в уголовный розыск специально таких людей подбирают? Так вот... Не могу сказать, что я хороший психолог. Но я догадывался, что старпом карьерист, нечистоплотный человек и начал бы пакостить еще давно, если бы не рассчитывал двигаться при моей поддержке... И я его двигал, стараясь не вникать в мелочи. Я был слишком занят работой, вещами более серьезными, чем личность старпома. Да и что я в конце концов, сыщик, что ли? Он старался делать свое дело, ну и... Не хотел я влезать! - сказал капитан раздраженно.
- Инстинкт самосохранения?
- Может быть, может быть... Но когда я увидел, что его честолюбие приняло угрожающие размеры, у меня хватило твердости остановить Горина. Я написал объективную характеристдку...
- Но было поздно? Его уже другие двигали?
- Да, вы схватили самую суть! Мне даже сказали, что я написал плохую характеристику, испугавшись за свое место. Решил, дескать, что Горина сделают капитаном "Сусанина", Теперь в пароходстве не верят ни одному моему слову об этом человеке!
Корнилов слушал внимательно. Злость на Бильбасова прямо клокотала в нем. Вот из-за таких добреньких и вылезают из щелей всякие проходимцы, карьеристы. Проглатывают своих "благодетелей" - да если бы только их! Сколько людей потом страдает от их возвышения!
Бильбасов виновато развел руками:
- Ну что же поделаешь? Горин уже приглянулся кое-кому в пароходстве. Они-то, я уверен, тоже ему цену знают. Это секрет на весь свет... А рассуждают так же, как я когда-то: пусть послужит, человек верный. Мы, дескать, знаем его возможности, его "потолок". Но "потолок" у них уже другой... Вот и получается: ты выдвинул дурака или проходимца - в тот момент под рукой хорошего человека не оказалось, а он и пошагал.
- Вы целую систему философскую придумали. Теорию первого толчка...
- А вы, Игорь Васильевич, разве ни разу не погрешили? Ни разу проходимцу ходу не дали?
- Нет, не дал, - покачал головой подполковник.
- Ну? Преклоняюсь, - в голосе Бильбасова чувствовалась ирония. - Но верю вам с трудом. Извините.
Внимательно приглядываясь к Бильбасову, к его манере разговаривать, ко всему его облику, полному достоинства, притягивающей внутренней обаятельности, Игорь Васильевич вдруг вспомнил один из пунктов обвинения, брошенного Гориным капитану: драку с каким-то американцем по имени Арчибальд Бриман.
- Вы зачем дрались-то на судне? - спросил он. - Да еще с американцем. Разрядку срываете.
Бильбасов ухмыльнулся, глаза его озорно блеснули.
- Удивились, да? Старый человек, да еще капитан - и дерется. - Он согнул руку в локте и гордо пощупал бицепс - А что, есть еще порох в пороховницах! Этот Бриман, я вам скажу, свинья и алкоголик. Впервые встретил такого дурошлепа. Мы шли из Пирея в Латакию. Пассажиры разношерстные, несколько американцев. Юристы. Чего-то изучали в Греции. Бриман - шериф из Северной Каролины. Напился до положения риз, по-моему, со страху - в тот вечер штормило прилично. Стал ко всем приставать. Щипнул молодую гречанку. Муж заступился - он его по шеям. Сами же американцы вахтенного позвали. Он и вахтенному врезал. Оказалось, что и русский язык знает. Кричит: "Русские ублюдки!" Вот сволочь! - Капитан с остервенением плюнул. - А наши ведь знаете как с иностранцами - пылинки сдувают, все международного скандала боятся. Да мы сами так и воспитываем... В общем, бушует Арчибальд Бриман - спасу нет. Услышал я шум, спускаюсь на палубу. Руку к козырьку. Говорю по-английски: "Господин хороший, вы на советском судне, извольте успокоиться". Он вылупился на меня, глаза красные, бессмысленные. "Я американский шериф, а ты свинья". И размахивается. Ну, думаю, товарищ Бильбасов, на тебя вся Европа смотрит и половина Америки. Увернулся я от удара и врезал ему от души в скулу. Свалился Бриман, вахтенный с боцманом его скрутили, а он плюется, орет, из носа почему-то кровища хлещет. Ужас! Подошли американцы. Говорят: "Господин капитан, ему только холодный душ может помочь. Не жалейте воды". Отвели мы его в укромное место и окатили как следует. Так на следующее утро он все ходил извинялся, кричал, что русские - самые лучшие парни в мире. И хотел мне свою шерифскую бляху подарить. Да я его выгнал. А когда в Латакии на берег сходил, сунул вахтенному матросу бутылку виски. Тот у него на глазах ее в море бросил. А Бриману хоть бы что - смеется, прощальные поцелуи шлет.
Корнилов покачал головой.
- Что головой качаете? Думаете, наш международный авторитет от этого пострадал?
- Я поступил бы так же.
- Правда? - обрадовался Бильбасов. - Вот видите! А на вас бы жалобу! - Он помолчал немного и махнул рукой. - Да ну их!.. Надоели. Мне три года до пенсии осталось. Буду здесь ловить рыбу - проживу хоть лет на пять дольше!
- Все это интересно, - задумчиво сказал Корнилов и закурил. - Но меня сейчас факты интересуют. В экипаже теплохода есть такие люди, которые крупно ссорились со старпомом, ненавидят его?
- Его все ненавидят! - буркнул капитан. - Кроме двух-трех лодырей, которых пора списывать за непригодность.
- Я человек терпеливый, - сказал Корнилов. - Один и тот же вопрос могу по пять раз задавать.
- Простите. Злобы на них не хватает. - Капитан задумался, лицо стало пасмурным, будто тучка средь солнечного дня набежала. - С ним были в ссоре штурманы Трусов и Данилкин. Из-за его ехидства, стремления подставить под удар. Наш дед Глуховской, стармех, его просто ненавидел. У того были свои причины! - Бильбасов вздохнул. - Там из-за женщины. Горин однажды сделал гнусное предложение его жене и схлопотал по физиономии. А жена вдобавок рассказала Глуховскому...
- У Глуховского было объяснение со старпомом? - перебил Корнилов капитана.
- Было, конечно. Но это длинная история. Горин ходил еще вторым помощником. А нынешний второй штурман тоже ненавидит старпома.
- Трусов?
- Шарымов. Трусов - третий. Я о нем уже говорил.
"Шарымов, Шарымов, - вспоминал подполковник. Его Горин в письме не называл. - А мы не проверяли..."
- Все это не пустячки, я понимаю, но никто из названных людей не стал бы угрожать старпому. Тем более анонимно! Не та закваска.
- А из-за чего ненавидит Юрия Максимовича Шарымов?
- Вы у него и спрашивайте, - неожиданно помрачнев, отрезал Бильбасов и поиграл желваками. - Штурман Шарымов - прекрасный парень. Честный, искренний...
- Вам придется ответить, капитан, - серьезно сказал Корнилов. Третьего июля Юрий Максимович Горин погиб.
- Погиб? - Игорь Васильевич почувствовал, что Бильбасов ошеломлен. Что значит погиб? Застрелился?
- Попал в автомобильную катастрофу.
- Какой ужас! На своей машине?
Корнилов кивнул.
- Один?
- Один. Жена уезжала к больной матери.
- Столкнулся с кем-то? Кто виноват?
- Кто виноват... Если б знать, я не докучал бы сейчас вам своими вопросами. - Подполковник требовательно смотрел на Бильбасова.
- Он ездил всегда очень осторожно. Быстро, но осторожно. Не лихачил уж я-то знаю! Немало поездил с ним! В лучшие времена. - Заметив взгляд Корнилова, Владимир Петрович вздохнул. - Ну да... Вы ждете ответа, Женя Шарымов... - Он снова вздохнул.
Корнилов видел, что у Бильбасова язык не поворачивается отвечать. Что-то сковывало капитана, мешало ему. Он поморщился, словно раскусил клюкву.
- Личные дела. Говорить о них так неприятно. Несколько дней назад Евгений узнал, что старпом ухаживает за его женой. Что они встречаются, черт возьми!
На капитана было жалко смотреть. Он совсем расстроился.
- Когда об этом узнал Шарымов? Вы не помните поточнее?
- Да только что! - упавшим голосом отозвался Бильбасов. - Вот ведь скотина старпом, прости, господи, мне эти слова! Такому парню жизнь испортил!
- А поточнее, поточнее!
Капитан задумался. Наконец сказал встревоженно:
- Я уехал из Ленинграда третьего. Женя мне рассказал об этом первого... Вздор! Он тут ни при чем. И анонимные письма не стал бы писать...
- Письма пришли раньше.
- Вот видите? - оживился Владимир Петрович.
- Шарымов был расстроен?
- Еще бы! Потрясен! Евгений так любит эту дуру.
- Он не собирался мстить?
- Мстить? Слово-то какое! Думаю, что набил бы морду.
- Думаете так или Шарымов сказал вам об этом?
- Сказал, сказал! А вы бы на его месте что сделали?
Корнилов поднялся:
- Я должен срочно позвонить... И ехать в Ленинград. Вы поедете со мной?
- Если это необходимо... - неуверенно сказал Бильбасов.
- Конечно! Вам необходимо быть в Ленинграде, а не рыбачить здесь в тихой заводи... Вас могут в любую минуту пригласить в прокуратуру.
Они шли по тропинке среди густых кустов тальника. Пахло водорослями, рыбой. Откуда-то тянуло дымком. Время от времени тропинка выскакивала из кустов на крутой берег, и Корнилов с сожалением смотрел на сверкающую гладь озера.
- Мне что ж, с вами ехать? - поинтересовался Владимир Петрович. - Я ведь на "Жигулях".
- На своих "Жигулях" и возвращайтесь. Вы мне сейчас не нужны. Только звонок в управление сделаем.
- Это вы зря, сразу звонить, - буркнул Бильбасов. - Выбросьте из головы. Евгений дал бы старпому по физиономии - и все. Ну не все, конечно... Горин бы затягал его по судам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15