С утра выйдешь, чирикают — аж в ушах звенит.
— Я расскажу, Гэсс, только вот что сначала... Тут, говорят, через четыре дня гроза ожидается с сильным ливнем.
— Да? Откуда такие сведения? Впрочем, сейчас свяжусь с ребятами, проверю...
— Проверь, и вот что — нам нужно, чтобы никакого ливня не было. И грозы.
— Ясно, — произнес Гэсс, — операция «Старый осел». Ну ладно, ландер на месте, тучу распылить — никаких проблем. Если будут изменения, сообщите...
— Сообщим, не беспокойся. У нас сыворотка антивикотная кончается.
— И у меня не так много. Я тебе сегодня всю отдам и на орбиту сообщу. Думаю, через неделю будет новая партия. Ты у меня заночуешь сегодня?
— Да ты с ума сошел, Гэсс... Иволгу там сожрут эти больные с потрохами.
— Ну вот, — заныл Гэсс, — я-то думал, хоть пообщаемся... скучно же.
— От скуки не умирают, — резонно заметила Ильгет, — ну пару часов я могу у тебя остаться...
— Ну и то... ладно. Рассказывай, что там у вас в городе.

Через два часа Ильгет попрощалась с Гэссом и выехала на дорогу, с двумя огромными переметными сумками, прицепленными за горбом аганка.
Крупные яркие звезды, приятно мерцающие сквозь атмосферу, заполонили небо неровной сыпью. Ночью ехать опасно, но Ильгет — тэйфи, ей можно все, за пазухой коты уютно лежал бластер. Почему бы и не пострелять молниями... Если только дэггер встретится, но и на этот случай есть ручные спикулы. Да и не летают здесь дэггеры открыто. Пока еще.
Аганк медленно ступал по каменистой белой дороге, кремни блестели в свете двух лун, красноватого Агрида и таинственно-молочной Феары. Все вокруг затянул ночной непроницаемый мрак, небо и землю, только звездная россыпь, да две луны, да дорога, уходящая в гору, светились во тьме. Ильгет казалось, что едет она по этой дороге, среди ночной тишины, прямо к звездам, а может быть, она уже в Пространстве скачет на сером коньке-горбунке, и этот ветер, ласково касающийся волос — невидимый звездный ветер.
Благодарю тебя, Господи, подумала Ильгет, за то, что Ты создал все эти миры, и звезды, и вот эту дорогу, и за то, что Ты дал мне счастье видеть все это, и вдыхать ночной тревожный воздух, и знать, что в конце пути я встречу Иволгу.
Она думала об Арнисе. И о Пите. Как-то он сейчас?
Арнису сейчас наверняка приходится нелегко. И так будет еще год. Господи, какую же ношу он на себя взвалил... Гэсс сказал, что Арнис уже смог передать на орбиту — все благополучно, он уже работает на подземной биофабрике. Подумать-то страшно. Как вспомнишь эту фабрику — но Ильгет там работала через двое суток, все же была возможность отдыхать, уходить, забывать об этом кошмаре. А у Арниса не будет даже возможности увидеть солнце, как и у всех пленных, рабов, сосланных под землю. Долго там не живут, но Арнис — выживет. Если только не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего, он выживет. Он здоровый, крепкий и молодой. Господь на его стороне. Но Боже мой, как ему, наверное, сейчас тяжело.
За Питу можно не беспокоиться. Там все благополучно.
Аганк вдруг остановился, коротко фыркнул, попытался встать на дыбы, Ильгет удержала его поводом. Выхватила из-за пазухи бластер, сдерживая животное одной левой рукой. Да, в кустах вроде шорох какой-то... Ильгет внимательно осмотрелась по сторонам.
Глаза. Откуда-то сверху — два круглых зеленоватых, фосфорически светящихся в темноте глаза. Мистек, местная большая кошка. Может и прыгнуть сверху. Ильгет переставила указатель энергии на единицу, вытянув руку, прицелилась, выстрелила, тонкий луч пронзил темноту. Все, что я могу для тебя сделать — попытаться лишь парализовать, не убить. Раздался глухой шорох и стук. Через пару часов хищник сможет подняться, если, конечно, не растерзают свои собратья, воспользовавшись беспомощностью. Ильгет тронула повод, аганк поскакал вперед резвой рысью...
Миновали перевал. Там, внизу, раскинулась Агрена. Ярнийский или, тем более, квиринский город светился бы во тьме, как центр Галактики, но визарское поселение было совершенно темным, лишь кое-где тусклыми огоньками просвечивали факелы и костры.
Пита, подумала Ильгет. Все же, как он там? Вот сейчас, странно, совсем не помнится плохое, да, вроде было что-то такое, но какая же это была глупость. Какой идиотизм. И она — как она могла обижаться на такие пустяки, ведь это всего лишь слова, не более, чем слова... Как хорошо знать, что тебя кто-то ждет. Что у тебя там, вдали, не пустой дом, а свой, родной человек. Единственный, если подумать, родной человек на свете. Ну мама еще, но мама совсем уж далеко. Конечно, друзья — но у друзей своя жизнь, это другое. А у них с Питой жизнь на двоих одна.
Сейчас Ильгет начисто забыла, что между ними возникали какие-то недоразумения. Ведь Пита же, в сущности, очень хороший человек... Сейчас хорошо помнилось первое время их любви, и вспоминались его руки, глаза, лицо. Такие красивые, милые, родные. Пита очень умный, очень способный и талантливый. Кто еще смог бы так быстро освоиться с чужой техникой, скоро он станет мастером-программистом бытовых приборов, это не так-то просто... да и всегда он был талантлив, на работе его очень ценили. У талантливых людей всегда сложный характер.
Скорее бы вернуться на Квирин, встретиться с Питой... Может, он согласится, наконец, обвенчаться. Спросить его... Сейчас Ильгет была готова снова приступить к этому разговору. А может быть, и насчет детей можно подумать.

В этот момент на Квирине Пита переоделся, сменив рабочий комбинезон на обычные брюки и скету, вышел в просторный длинный холл института бытовой электроники. Майлик уже ждала его там.
В последнее время они здорово подружились. Муж Майлик был планетологом, и как это у них нередко бывает, сейчас ушел в длительную экспедицию, и должен был появиться только через полгода. Это сблизило Питу и его наставницу, относившуюся к ученику чуть свысока — ей уже стукнуло сорок, и старшему из семи ее детей было пятнадцать лет. Пита казался Майлик симпатичным умненьким мальчишкой, хоть по возрасту все-таки был ближе к ней, чем к ее детям. И все же он многое понимал... казалось, он понимал все — с ним обо всем можно было поболтать, как с хорошей подружкой.
У них уже вошло в привычку после совместной практики, три раза в неделю, заходить в одно из многочисленных маленьких кафе в Бетрисанде, благо, Институт располагался недалеко от парка.
— Слушай, — сказал Пита рассеянно, — а может, сегодня ко мне, а? Твой младший, ты говоришь, сегодня у бабушки...
Майлик подумала.
— А это удобно?
— А что, нас кто-то контролирует? — поинтересовался Пита. Майлик улыбнулась, пожала плечами.
— Ну что... пойдем.
Они вышли вдвоем, каблучки Майлик застучали по широким ступеням входа, облицованным камнем. Наставница была на голову ниже своего ученика. И совсем, подумал Пита, не выглядит на свой возраст. Ильгет, и то кажется старше, а ведь Ильке еще нет и тридцати. Она жутко изменилась на Квирине, лицо постарело, не понять, в чем именно это изменение — морщин нет, седины тоже, просто выражение глаз... А вот Майлик — еще совсем как девчонка, хоть ей и сорок. Маленькая, быстрая, стремительная, черные кудри коротко стрижены, и этот ароматный легкий пробор на макушке... Все в Майлик казалось Пите восхитительным.
Он не знал точно, когда возник этот интерес к наставнице. Долгое время он воспринимал ее как высшее существо, но сейчас-то оказывалось, что он куда способнее ее, и уже почти мастер, и наверняка превзойдет свою учительницу. Квиринская техника перестала быть для него мистической тайной. И однажды он заметил, что Майлик надела новое пестрое платье из легчайшей полупрозрачной ткани.
Так бывало уже не раз. Пита, еще ни о чем не думая, увлекался красотой, а ведь все женщины красивы по-своему. Такой, как Майлик — маленькой и темноволосой, у него еще не было. Однажды ему вдруг стало интересно, а как она будет выглядеть без одежды... а как ощущается ее кожа под рукой. Пожалуй, с этого момента и возникло настоящее влечение. Ильке еще была здесь. Питу всегда удивляло и возмущало ее неприятие подобных вещей, все это, конечно, от ее сектантской настроенности, жить нужно свободно, и любовь может быть только свободной, загонять самого себя в клетку — и ты потеряешь вообще всякий вкус к жизни. И какое право она имеет рассматривать его, как собственность? Это унижало Питу. Но с другой стороны, чтобы избежать скандалов, он решил ничего ей не говорить о Майлик, тем более, и говорить-то было нечего, между ним и Майлик ничего еще не случилось... кроме брошенных вскользь взглядов, касаний, откровенных разговоров. Он уже многое знал о Майлик. Он жалел ее — жизнь Майлик лишь внешне казалась красивой и благополучной. Уже третий раз она замужем... первый муж бросил ее, ушел к другой. Второй погиб, это на Квирине самый распространенный случай, погиб в Космосе, Майлик зареклась выходить замуж за эстаргов, но получилось так, что уже через год она сошлась с близким другом второго мужа. Тоже планетологом. Жили они не очень хорошо, главным образом, потому, что муж часто уходил в длительные экспедиции. Когда дети были маленькие, еще оставался дома, а вот теперь, похоже, она долго его не увидит. Да уже и не очень хотелось, привыкла как-то... Нет, у нее никогда не было друзей... в этом смысле... других мужчин. Ты что, Пита? Это невозможно. Большие темные, почти круглые глаза глядят с недоумением.
Они здесь, на Квирине, похоже все разделяют точку зрения Ильгет. Ну это мы еще посмотрим...
Пита ходил с Майлик в кафе и осторожно касался под столом ее руки — и будто ток пробивал. Она смотрела на него беззащитными, как у оленя, влажными большими глазами, и иногда казалось, глаза эти молили — что же ты делаешь со мной? Он знал, что ей уже хочется его видеть... каждый вечер они созванивались и болтали, часами. Неизвестно о чем. Лишь бы просто поболтать... посмотреть друг на друга.
... Дверь квартиры распахнулась перед Питой. Он пропустил вперед свою спутницу. Майлик осмотрелась.
Ничего особенного. Видно, жена Питы и вправду не умеет наводить уют. Довольно примитивная обстановка. Нет, Пита не жаловался на жену... просто почему-то ощущалось, что ему с ней плохо. Майлик знала таких женщин, всей душой в Космосе, дом и муж их совершенно не интересуют. Это же сразу видно, как только зайдешь в квартиру.
... Впервые они сидели вдвоем на диване. Майлик заказала блюда, которыми давно хотела угостить Питу, коквинер оказался стандартный, но она же программист. И после ужина так уютно, так хорошо было посидеть в бежевой гостиной со стаканчиком ву.
— Покажи мне ее снимки, — попросила Майлик, — ну, твоей жены.
Ее немного удивляло, что нигде в квартире не висит даже портрета Ильгет. Она всегда держала снимок мужа перед глазами. А здесь от нее остались разве что распятие на стене и картины.
Пита включил экран и вызвал фотографию Ильгет. Она сидела на каком-то белом камне, чуть вполоборота, ветер отдувал назад легкие медно-русые волосы. Здесь она была даже хороша, почти как раньше, на Ярне. Майлик внимательно рассматривала снимок. Казалось, она поражена.
Хотелось сказать, что жена у Питы красивая... но Майлик не могла так кривить душой. Даже удивительно, как такой человек мог жениться... вот на этом. Он ведь соблазнитель, самый настоящий, Майлик сейчас это понимала, и понимала уже, что погибла, но ей было все равно... лучше погибнуть, чем никогда в жизни не испытать ничего настоящего.
Ведь самое обычное лицо, и глаза эти... такое ощущение, что она старше Майлик. И вообще — кажется, ничего женственного в ней нет. Да как он с ней живет?
— Симпатичная, — нашла Майлик подходящую формулу. Пита усмехнулся, убрал снимок. Вдруг положил руку на ладонь наставницы.
Какая теплая, невероятно теплая и нежная рука...
— Давай выпьем... за нашу встречу.
Они выпили по бокалу вина.
— А ты любишь ее? — сама испугавшись собственной смелости, вдруг спросила Майлик.
— Сам не знаю...
Рука Питы вдруг оказалась на плечах Майлик. Женщина ощутила легкое головокружение... Боже мой, что я творю? Что мы творим?
— Она... моя боль, — медленно говорил Пита, — ты не представляешь, сколько я пережил с ней... из-за нее. Она то притягивает меня, вроде бы, говорит, что я ей нужен, то отталкивает, потому что на самом-то деле — нет. Иногда я чувствую, что больше не выдержу так... но не могу уйти, просто не могу.
— Может, потому, что тебе некуда идти, — тихо сказала Майлик.
Пита задумался. Наверное, это все-таки любовь... но он не мог сказать сейчас, как сильно тянет его Ильгет, как он к ней, на самом-то деле, привязан. Привязанность эта была проклятием, по-настоящему, он хотел бы избавиться от нее. Вот Майлик — она совсем другая... легкая, простая, чистая. Без всех этих закидонов. Ее лицо вдруг оказалось совсем рядом.
Их губы слились.
Они были вдвоем, только вдвоем, совсем одни на этой холодной и страшной планете, где никому не нужна любовь.
— Все правильно, — шептал Пита. Они лежали вдвоем в спальне, в супружеской постели, и впервые Пите было тепло и хорошо здесь, — Все правильно, — он ласкал губами ушко Майлик, — это любовь, это жизнь... Я не хочу умирать. Это они стремятся к смерти, ищут ее, а мы хотим жизни и любви. Не наша вина, что они выбирают смерть и боль... если бы они были другими, мир не был бы так ужасен.

В эту же самую минуту на совсем другой планете Арнис вышел из просторной пещеры, которая на Ярне называлась бы закладочным цехом, а здесь — Первым Святилищем.
Он пошатывался, как и окружавшие его товарищи по несчастью. На ногах побрякивали медные цепи, и кольцо опять терло левую щиколотку, похоже, до крови, Арнис подумал, что надо будет завтра попросить стражника — дэска, как они здесь назывались — перековать. Сейчас всем не до того, сейчас мысли всех были прикованы к предстоящему радостному событию — ужину. Живот давно уже подводило. Но сейчас рабы ощущали облегчение, выход из дышащего жаром Святилища (только Арнис понимал, каким образом каменные колонны, расставленные по всему помещению, обеспечивают тепло) всегда был радостью. Дышали полной грудью — пусть это спертый воздух подземелья, но ведь в святилище дышать невозможно совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70