В принципе понятный совет. Но она же оговорилась, что у Валентина в тридцать восьмом есть своя Дайяна и своя Сильвия, которых ему по-прежнему предписано считать начальницами. Трудновато парню придется, если память об этой встрече у него сохранится. Знать, что пусть через целых пятьдесят лет, но твое существование непременно потеряет смысл, не намного лучше, чем получить информацию о дате собственной смерти.
Либо он сорвется с катушек прямо сейчас, либо продолжит работу, но наверняка через силу, и скорее всего вольно или невольно двинется по Иркиному пути. Значит, вернувшись обратно, с Лихаревым придется быть поосторожнее, кто знает, что ему может прийти в голову.
Шульгин рассмеялся. Увлекательно все же жизнь складывается.
Спать сейчас ложиться было бессмысленно, если сказать честнее – и страшновато тоже. Когда бодрствуешь – оно как-то проще. Опасность можно встретить в здравом уме и полной боеготовности. Пусть она ничего не решает и не значит, когда имеешь дело с «высшими силами».
Да какие они, на хрен, высшие, вдруг взъярился Сашка, если ни одни, ни другие, ни третьи ничего без нас решить и сделать не могут? Как английские колонизаторы в Индии без тамошних махараджей, племенных вождей, духовных авторитетов и сипаев с сикхами и гурками. Пока те соглашались им помогать, исходя из собственных интересов, «жемчужина Британской короны» прочно держалась на месте, а появился некий Махатма Ганди – и амбец!
Кроме того, здравый смысл подсказывал, что, если он и его друзья успешно существуют и функционируют после восемьдесят четвертого в двадцатых, а он, соответственно, здесь, и Сильвия пишет ему письма в тридцать восьмой, и по-прежнему Дайяна мечется между мирами, опасаться ему фактически нечего. Иначе б давно все реальности схлопнулись, вообще ничего не осталось, кроме, скажем, того вечера, когда они с Андреем и Олегом сели играть в преферанс под пиво и раков.
Принтер закончил печатать, жалобно помаргивал лампочкой. Солидная груда горячих листов громоздилась на лотке. Сашка просмотрел. Нормально. Две с лишним сотни. Кроме сжатого, но достаточного для практической работы конспекта сталинской политической биографии на три ближайших года (дальше – ни к чему), там содержалась и хронологическая роспись внутренней, европейской и общемировой истории на тот же период, реальные (насколько возможно) данные по экономике и военно-стратегическим потенциалам СССР, прочих влиятельных игроков на мировой шахматной доске. На первый случай хватит. Подобной информацией не располагают ни Черчилль, ни Рузвельт, ни Гитлер, а тем более – Иосиф Виссарионович. Дотащить бы эти бумаги и собственные воспоминания до Москвы, а там посмотрим, господа. Неплохо бы, конечно, выйти сейчас на связь с Антоном, уточнить диспозицию, так ведь тот эстет появляется только тогда, когда ему самому позарез что-то нужно, причем обставляет так, будто оказывает бескорыстную помощь.
Ничего, и с ним разберемся при случае.
Можно, конечно, попытаться, сделать очередное ментальное усилие. Да и капсулка его, удобный инструмент связи, при нас. Раз она есть, то рано или поздно заработает. Вопрос только – когда мне будет нужно или ему ?
Но это не самый срочный вопрос.
Сильно захотелось спать, но наперекор себе или еще кому-то Сашка в третий уже раз вышел на улицу. Дождь не утихал. Сесть бы сейчас за рычаги привычной МТЛБшки да погонять часик-другой по знакомым окрестностям. Спугнуть с лежек прайд суперкотов, не стрелять даже, пусть живут, просто заставить размяться зверьков в свете фар.
Прислушался к себе – а вправду этого хочется? Погонять по прерии мохнатых хищников, каждый из которых видом домашний котенок, размером – гризли. Вроде как и нет. Или ему лень, или Шестакову, у которого совсем другие глубинные стереотипы.
Ну, нет так нет. Тогда и вправду спать пойдем, товарищ нарком.
Он сложил бесценную распечатку, можно сказать – «Книгу жизни», в офицерскую полевую сумку, перебросил через плечо ее ремешок, еще раз проверил содержимое карманов, сдвинул подальше к спине пистолетную кобуру и лег на кровать, как начальник караула, не раздеваясь. Уставом допускается отдыхать, ослабив ремень, расстегнув крючки и верхнюю пуговицу кителя, до середины голенища сдвинув сапоги. Не более.
Вот и он решил так же, на случай чего. И не ошибся. Выдернули его.
Вернулся он обратно на Столешников так же неощутимо, как до этого попал на Валгаллу.
Прежде всего осознал сам факт перехода, тут же проверил, удалось ли сохранить при себе бесценные документы и прочее имущество. Все было при нем. Значит, он правильно понял смысл случившегося и свою миссию. Примерно за этим его и посылали, а не для того, чтобы подогреть ностальгические чувства.
В квартире было пусто и гулко. Валентин еще не вернулся. Да по здешнему времени прошло едва ли полчаса. Нормально, старые принципы сохраняются. Раз так – хорошо, будем отдыхать как ни в чем не бывало. Утром разыграем задуманную интермедию и посмотрим, как поведет себя навязанный в партнеры товарищ.
Глава третья
Лихарев разбудил своего гостя ровно в полдень. Шульгин встал, чувствуя себя на удивление бодро, словно в один из осенних дней на Валгалле, когда еще не встретили они квангов, не узнали о присутствии на планете аггрианской базы. Когда все было просто великолепно. Рассветы над великой Рекой, прохладный, смоляной и хвойный воздух, ощущение полной свободы и безопасности, надежды на светлое будущее.
Удивительно, но только там в свои тридцать с небольшим лет Сашка узнал, что это такое – настоящая безопасность! Понятие в некотором роде иррациональное. Как будто в Москве ему что-нибудь по-настоящему угрожало? За исключением возможного наезда машины на перекрестке, упавшего с крыши кирпича или бандитского ножа под ребра в темном переулке за отказ дать закурить или просто так, от скуки. Совсем не в этом дело. Мало могло найтись в городе людей, не только пьяных придурков, а и хорошо подготовленных специалистов, которые сумели бы обидеть Шульгина. Кто пробовал – горько жалели. Или – жалели их друзья и родственники.
Дело совсем в другом. Кандидат медицинских наук, сотрудник полусекретного института, неплохой актер, спортсмен, знаток японского языка и восточных боевых искусств, в какой-то мере даже философ-конфуцианец, а моментами и буддист, Александр Иванович Шульгин с того дня, когда мать отвела его первого сентября в первый класс, не ощущал себя принадлежащим себе.
Нынешнему читателю это понять трудно. Пожалуй, и невозможно, если он не ровесник. Кто-то, может быть, слышал расхожую, превратившуюся в анекдот фразу: «Шаг вправо, шаг влево считается побегом. Прыжок на месте – провокация. Охрана стреляет без предупреждения». Так это – чистая правда. В местах лишения свободы – абсолютная, в трехлинейную пулю воплощенная. В «свободной» жизни – опосредствованная. За примерно те же действия, пусть и иначе выглядящие, кара соразмерная. Исключение из октябрят, пионеров, комсомола, отказ в приеме в эти же организации, постоянная угроза обсудить на собрании, выгнать из школы, из вуза, не принять в аспирантуру, не дать сдать кандидатский, не дать защититься, защитившись, не пустить в «старшие научные» или доценты…
Да, господи, в самой что ни на есть гитлеровской Германии обычного человека не подстерегало столько опасностей, как в родном СССР. Чего стоит одна только возможность получить реальный тюремный срок за то, что сам прочитал и другим дал не какой-нибудь «Архипелаг ГУЛАГ», а невиннейшее в политическом смысле «Собачье сердце».
Зато, отбившись от «спецназа» аггров, переместившись на Валгаллу, они поняли, что наконец свободны, в абсолютном выражении. В полном соответствии с классиком марксизма здесь для них осуществились одновременно «свобода от чего-то» и «свобода для чего-то». Как минимум для того, чтобы каждый смог стать, кем мечтал сам или предназначала судьба.
– Отдохнули, Григорий Петрович? – заботливо осведомился Валентин, успевший привести себя в порядок, чисто выбриться и облачиться в привычную форму военинженера.
– Более чем, Валентин Валентинович. Какие у вас для меня предложения имеются?
– Да пока что никаких. Вот сейчас на службу отправлюсь, прозондирую обстановку. Сдается мне, нынче там много интересного происходить должно. За вас я не беспокоюсь, а вот с Заковским нужно вопрос как можно быстрее решать. Пока Хозяин не передумал или со стороны какую-нибудь неприемлемую фигуру не подсунули…
– А могут подсунуть? – с искренним интересом спросил Шульгин. – Мне показалось, что Иосиф Виссарионович вполне определенно высказался по этому вопросу…
Еще бы не определенно. Вместе с Антоном они крайне деликатно, но со всей возможной убедительностью внушили Сталину, что лучшего наркомвнудела, чем Леонид Михайлович Заковский, сорокачетырехлетний комиссар госбезопасности первого ранга, ему не найти. Человек с громадным практическим опытом, «карьерный профессионал», начиная с восемнадцатого года ничем, кроме разведки и контрразведки (настоящей), не занимался, с политикой связан лишь с одной стороны – безоговорочно выполнял политические решения руководства, какими бы они ни были.
С точки зрения умного и дальновидного руководителя – идеальный начальник тайной полиции. Нужно только в окончательной, перед подписанием постановления, беседе отчетливо дать понять человеку, что данный пост – вершина его карьеры, что никаких иных вариантов рисовать себе не следует даже в мыслях и что личное благополучие, а также и физическое существование четко очерчено сроками жизни сюзерена. Впрочем, объяснять это чересчур подробно тоже не следует, если умный – сам поймет.
Судя по ответной реакции, Сталин ментальный посыл принял, внутреннего протеста или отторжения он у вождя не вызвал. Значит, Шестакову, если и его партия сложится удачно, предстоит налаживать с Заковским собственные отношения, достаточно конструктивные и доверительные, но ни в коем случае не имеющие оттенка «сговора». Это как раз не так уж трудно, с его-то знаниями и способностями.
Казалось бы, давным-давно, а на самом деле всего чуть больше двух недель назад Антон, активизируя Шульгину зоны мозга, нужные для одномоментного усвоения всего английского языка, а также истории, географии и культуры «страны пребывания», сказал ему, что при необходимости, используя достаточно несложные приемы, Сашка может самостоятельно извлекать из своей памяти вообще любую содержащуюся там информацию.
То есть все, что когда-либо поступило в мозг через любой из рецепторов, там и хранится в «упакованном» виде. Другое дело, что более девяноста процентов информации так никогда больше не возвращается в сознание, а что с ней, информацией, делает подсознание – бог весть. Но что-то наверняка делает, отчего и возможны так называемые загадки и тайны человеческой психики.
Применительно же к Шульгину и его нынешнему положению указанный факт позволял ему свободно оперировать всем объемом сведений, относящихся к истории текущего века, как общезначимых, так и совершенно локальных. Он помнил (или мог вспомнить) абсолютно все когда-либо читанное, виденное или слышанное, в том числе и о Сталине и его окружении, канву исторических событий и хитросплетения мировой политики. Беда только, что информация эта была во многом или конъюнктурно препарирована, или просто сфальсифицирована в собственно сталинские, хрущевские и брежневские времена. Только вчера ему в руки попали, наконец, сравнительно достоверные документы, да и то… Факты все равно отбирались по определенным идейно-политическим критериям, выводы делались людьми, имеющими собственные пристрастия…
Но и того, что имелось, было достаточно, чтобы более-менее ориентироваться в вопросе. Плюс к этому столь же детально он мог анализировать память Шестакова (тут-то достоверных фактов куда больше), а также подробнейшие отчеты Новикова и Берестина, сопровождавшиеся прекрасным видеорядом.
– Что же, займитесь этим вопросом, Валентин. Интуиция мне подсказывает, что нас с вами ждут не очень простые и легкие времена и наличие «нашего» человека на Лубянке окажется очень невредным…
Лихарев опять не смог сообразить с ходу – самостоятельно Шестаков пришел к весьма опасным в его положении выводам или же опять сказывается остаточное воздействие личности Шульгина.
Очень, очень плохо, что он не имеет возможности убедиться стопроцентно в том, что в памяти наркома не осталось никаких следов от событий, которые случились, и слов, произнесенных в последние сутки. А было их настолько много, что…
Все доступные методики использовал, никаких отклонений не заметил. А вот поди ж ты, сосет под ложечкой странная тревога.
Он попытался прикинуть, как ситуация выглядит с точки зрения «нормального» наркома, понятия не имеющего о творящихся вокруг потусторонних делах.
После визита в наркомат, где Шестаков благополучно изъял из своего сейфа валюту и чеки, отбился от опергруппы, захватил в плен Буданцева и уехал с ним в Сокольники, имела место столь же неудачная попытка Лихарева взять реванш. Но нарком обезоружил и его. После чего Валентин активизировал в нем матрицу Шульгина, и дальше они уже общались напрямую.
Предположим, тесты «на идентичность» сработали правильно, Григорий Петрович действительно получил от Шульгина при прощании «замещающую информацию», которая «прижилась» на место, не оставив ни следа, ни рубца. Шестаков, насколько Лихарев вообще разбирался в людях и умел отличать правду от лжи, даже тщательнейшим образом замаскированной, совершенно искренне был убежден, что после возвращения из Сокольников на квартиру Валентина они вчетвером посидели за столом, снимая нервное напряжение и обсуждая случившееся. После этого легли спать. Утром Буданцев ушел к себе домой, Власьев уехал на кордон. Лихарев с Шестаковым встретились с Заковским, согласовали позиции, после чего отправились в Кремль.
Время, занятое в реальности разговорами Шульгина и Лихарева о сути и смысле аггрианско-форзейлианского противостояния, встречей с Сильвией и т.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9