«Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай!» Уловил?
– Спасибо – Антон спрятал шокер в дальний карман. – Теперь о твоей проблеме, Андрей. Ею я и занимался, пока вы отвлекали Арчибальда. Талантливо отвлекали, весь без исключения объем оперативной памяти заняли. Так что я поработал спокойно. По моим расчетам получается, выход за пределы освоенных вами реальностей на самом деле оборвет все эфирные колебательные контуры, настроенные на тебя. Эфир, он, конечно, един, бесконечен и всепроникающ, тут Удолин почти прав. Но ведь сюда – не проникает?
С этим нельзя было не согласиться. Сквозь установленную Замком защиту патогенное излучение не доставало.
– Соответственно, я просчитал, что и за пределами времен, в которых вы «наследили», в буквальном смысле, оставили в континууме свои отпечатки , волна тебя не достанет. Не может же следствие воздействовать на причину?
Новиков готов был ввязаться в философский спор и опровергнуть тезис Антона, у него даже подходящие доводы появились, начиная с пресловутого китайского генерала, который проиграл все сражения оттого, что не был должным образом соблюден ритуал его похорон, но вовремя сообразил, что в данном конкретном случае форзейль прав. Если он окажется в точке временнуй линии, значительно удаленной в прошлое от момента его ментальной битвы с дуггурами, так и их ответный удар окажется нанесенным в пустоту.
Эфир там или не эфир, колебать ему будет нечего. Как бы ты ни проклинал Наполеона или Рамзеса Второго, проклятия будут пустым сотрясением воздуха, пока не пересечешься с ними в общей реальности.
С дуггурами они пересекались везде, включая Замок, на прямых или вымышленных альтернативах, а в девятнадцатом веке – точно нет. И для них, и для эфира там ты окажешься несуществующим. Если кто-нибудь не даст им очередную наводку.
Андрей вместо приготовленных слов сказал другие.
– Друг ты наш, но не кажется ли тебе странным, если не употребить другого слова, что с первого витка нового сюжета все и вся только и делают, что выталкивают нас отсюда? Не мытьем, так катаньем. Причем первым начал ты! А дальше – по экспоненте. Чем дольше и больше мы сопротивляемся, тем сильнее давление…
– После – не значит поэтому, закон логики, – спокойно возразил Антон. – То, что дуггуры пришли в этот мир за вами, – непреложный факт. А если так – выхода изначально было два. Бежать или сражаться до конца. Первый я предложил с самого начала, чисто интуитивно. Вы, исходя из натур и привычек, попробовали второй. Итог налицо? Продолжайте, разве я против?
И опять форзейль был прав. На данный момент они столкнулись с силой, противостоять которой не могли. После Валгаллы не в кого стрелять, не перед кем геройствовать. В любой следующий день и час в аналогичном с Андреем положении могут оказаться Шульгин, Левашов, Ирина, Басманов, да и сам Антон, поскольку все они, так или иначе, оказывались в сфере внимания дуггуров.
Думай что хочешь, но рациональнее будет на самом деле отступить на заранее подготовленные позиции, переформироваться, привести себя в порядок, а там уже принимать решение.
Что-то внутри саднило от тревожащей мысли – почему жестоким образом навязываемый выбор так удивительно совпадает с собственными желаниями?
Но выбора ведь так и так нет!
Если бы тебя заставляли делать то, что тебе абсолютно поперек горла, – было бы лучше? Вряд ли.
И если вообразить, что Замок исполняет волю врагов или доброжелателей, не так уж важно. Деваться все равно некуда. Захотят – любое помещение превратят в газовую камеру, и это еще в лучшем случае. Как в гуманные брежневские времена перед неудобными противниками режима ставили выбор – эмиграция или тюрьма. А в сталинские – без всяких переговоров конкретно ставили к стенке.
Вернувшись после собеседования в убежище, приняв контрастный душ Шарко, от жестких прутьев которого, то ледяных, то невыносимо горячих, кожа ныла, а организм опять взбодрился, Новиков пошел к Ирине. Не желая оставлять его в беде, она переселилась сюда же, в большую комнату, смотрящую окнами на Никитский бульвар.
Ему хотелось узнать, как она, а также и все прочие дамы, привлекаемые к проекту, отнесутся к предложению омолодиться. Не так, как в русской сказке, прыгая в чан с кипятком, а вполне гуманным образом.
При всех врожденных и благоприобретенных способностях, подкрепленных длительной тренировкой, женская психология в полном объеме оставалась Андрею не совсем понятной. Войдя в разумный возраст, то есть курсе на четвертом университета, он, еще не познакомившись с Ириной, записал в своем дневнике мысль, показавшуюся ему остроумной и где-то даже основополагающей: «Мужчина отличается от женщины принципиально. Все разговоры о прочем – ерунда. Если они и понимают друг друга, то лишь примерно так, как современный европеец – японца, пока они говорят о вещах общедоступных и нейтральных. Но упаси бог из иллюзии понимания делать далеко идущие практические выводы…»
И еще одну, ироничную, конечно, но часто подходящую к случаю: «При сильном стрессе у женщин отключается небольшая часть мозга, отвечающая за все». Не Шопенгауэр, разумеется, этот афоризм придумал, но тоже большой феминофоб.
Увидев подругу, в прелестном алом пеньюаре лежащую на софе перед экраном стереовизора, на котором мелькали персонажи инопланетной мелодрамы из богатой фильмотеки Антона, он почувствовал, что проявленный им в постели с девушкой Настей стоицизм, благородство и моногамность теперь нуждаются в компенсации. Не важно, что тогда он был совсем не в том состоянии, чтобы постельные подвиги совершать.
Об Анастасии и о том, как все там происходило, он рассказал Ирине без стеснения и со многими подробностями. Зато не задал вертевшийся на языке вопрос – приходилось ли ей выступать в подобной роли? Как, когда и с кем. Дело слишком давнее, тогда она была не собой нынешней, а совершенно другой.
И все же, обнимая Ирину и радуясь, что у него снова все в порядке, он представлял себя не с нею, а с той. Или, что почти одно и то же, старался вообразить не эту Ирину, а из семьдесят шестого. «Девушку с моста». Получалось интересно.
Она, в свою очередь, его настроение тоже почувствовала и вела себя раскованнее и одновременно отстраненнее, чем обычно.
Наконец, когда они, как в давние времена, разомкнули объятия, испытывая нежность и благодарность друг другу, на короткое время забыв обо всем, что было до и будет после, Ирина накинула на разгоряченное тело пеньюар, пересела к чайному столику, дернула шнурок торшера.
Зеленый чай давно остыл в стеклянной колбе, но она сделала несколько глотков с наслаждением. Будто бедуин, добравшийся до колодца под сенью финиковых пальм. Прикурила длинную сигарету давно забытой марки «Фемина». Отличные выпускали братья-болгары сигареты в далекие шестидесятые, самое начало семидесятых годов, из настоящего, ароматного и легкого турецкого табака. Длинные, размера «кинг-сайз», только тогда этот иноязычный термин не употреблялся. С золотым обрезом, чуть подлиннее нынешних фильтров. Лакированная красная коробка с портретом девушки, похожей на Мерлин Монро, шикарно держащей в отставленной руке эту же сигарету. И цена совершенно смешная – тридцать пять копеек «хрущевскими». Куда они враз и навсегда делись потом – загадка мировой истории. Наверное, туда, куда и сигареты «Вавель», чуть ли не ключевой момент их с Новиковым знакомства. А по заказу здесь, в баре Замка, немедленно появились те и другие, ничуть не хуже, чем прежние.
– Ну и о чем ты хотел со мной поговорить? – спросила Ирина непривычно жестковатым тоном, не слишком сейчас уместным. Будто только что ничего и не было. Так говорят женщины, настраиваясь на семейный скандал. Не попадешь в правильный тон – и понеслось. Попадешь – еще хуже.
Единственный правильный ход – уйти в другую плоскость настроений и интонаций.
Не торопясь, не делая резких движений и не отвечая, Андрей отправился в туалетную комнату, почистил зубы, причесался, побрился «Жиллетом», вытер щеки сухо и резко пахнущим одеколоном.
Вернулся, прихватив по пути бутылку пресловутого миндального ликера. Сел, тоже закурил, глядя на Ирину прозрачным взглядом.
Она свою сигарету успела докурить на две трети.
– Да так, по мелочи…
Он ее с юности поражал умением продолжать любой прерванный разговор или даже завершать вслух не высказанные цепочки мыслей.
Ирине показалось, что они снова сидят в квартире ее бывшего мужа на улице Горького. В совсем далеком восемьдесят втором году. Новиков, потомок отмененных революцией князей, тогда переиграл ее по всем статьям, и она кинулась ему на шею, боясь, что вдруг в следующую минуту он опять исчезнет… И навсегда!
– А мелочь заключается вот в чем… Я здесь вскоре непременно подохну, это без вариантов, и не пытайся спорить. Вы, кто раньше, кто позже, – тоже. Унесетесь. В снега времен и в даль веков…
– Блока нужно точнее цитировать, – бесцветным голосом сказала Ирина.
– Прочитать целиком и полностью? Свободно. Только смысла не вижу. «Бубенчик под дугой лепечет о том, что счастие прошло…»
Сделал паузу, глядя в потолок. Продолжил:
«И только сбруя золотая всю ночь видна… Всю ночь слышна… А ты душа, душа глухая… Пьяным-пьяна… пьяным-пьяна… «Близко к тексту?
– Андрей, зачем ты опять ерничаешь?
– Я? Да о чем ты? Я, собственно, хотел задать абсолютно нейтральный вопрос – ты хочешь снова стать двадцатилетней?
Ирина не поняла. Зачастую мысль его двигалась очень извилистыми тропками, и понять, куда она выбралась сейчас, получалось не сразу.
– Нет, я в абсолютно буквальном смысле. Мы окончательно и бесповоротно отсюда сматываемся. В Южную Африку, в конец прошлого века. Это решено и обсуждению не подлежит. По придуманной мной легенде нам там следует объявиться слегка постарше, чем знаменитый «Капитан Сорвиголова», но не сильно. Считаем – года по двадцать два – двадцать пять. Верные подруги должны быть чуть помоложе. Последнее время тебе около тридцати…
Тут Новиков Ирине слегка польстил. Тридцать реальных ей было в восемьдесят четвертом. А сколько с тех пор воды утекло… Но не важно.
– Снова двадцать – хочешь?
– Каким образом?
– Сделаем, суть же не в этом.
Ирина задумалась. На самом деле задумалась, взяла из коробки вторую сигарету.
– Двадцать – внешне?
– Гормонально – тоже, – чуть улыбнулся Андрей. – Память и прочее – при нас.
– Тогда – о чем спрашивать?
– Я так и думал. А остальные девочки как отнесутся?
– О ком речь?
– Лариса, Сильвия. Об Анне не говорю, она и так…
Анне на самом деле было двадцать три, реальных, на них она и выглядела.
– Сильвия – не ко мне вопрос. Что пожелает, то и сделает. А с Ларисой поговорю…
– Есть основания сомневаться?
– Да кто ж ее знает… А когда уходим?
– Через неделю максимум. Сумеем раньше – еще лучше. Корабли нужно до ума довести, чтоб лет двадцать ходили по морям и океанам без дозаправки и капитального ремонта. Других препятствий нет.
Ирине было абсолютно все равно, куда отправляться, в каком мире жить, что там делать. Был бы Андрей рядом, и исчезло бы с его лица это выражение тяжелой тоски, которое он старательно, но безуспешно от нее маскировал. Она даже на Средневековье согласна, люди и там жили, как известно из книг – с удовольствием, не стесненные рамками позднейших правил и обычаев. Свои, разумеется, тоже были, но не для всех обязательные. Не настолько обязательные…
Ирина пересела на подлокотник его кресла, обняла за плечи, наклонилась, поцеловала в щеку.
– Долго ли нам мучиться, Дмитрич? – спросила она, цитируя жену протопопа Аввакума.
– До самыя до смерти, матушка, до самыя до смерти, – ответил он в тон.
– Инда еще побредем…
Глава третья
В океан маленькая эскадра двинулась прохладным, но тихим солнечным днем. Словно бы не зима с пургой, штормами и морозами малого ледникового периода здесь только что свирепствовала, а вернулось неожиданно «индейское лето».
Из бухты вначале вышла «Валгалла», своим громадным корпусом раздвигая мелкие прибойные волны, за ней крейсер «Изумруд», отдавший, как положено военному кораблю, прощальный салют Замку из кормовой пушки, и последним «Призрак», пока не поднявший парусов.
С мостика яхты Ирина и Лариса, сжимая в пальцах тяжелые морские бинокли, смотрели на серые бастионы грандиозной и на вид неприступной твердыни, оставляемой, может быть, навсегда. У парапета нависающего над обрывом «ласточкина гнезда», пристроенного к угловой башне, стоял и махал им рукой Антон. Ему, наверное, сейчас тоже было тоскливо. Проводит корабли, и что дальше? Снова начнет жить сам по себе, один, никому не нужный?
Это, конечно, чисто женский подход, но очень правильный.
Во время перехода через Атлантику большая часть компании располагалась на «Валгалле», со всеми удобствами. Только те, кто не боялся качки и любил экзотику, из женщин – Ирина, Лариса и Анна, выбрали «Призрак». Комфорт на яхте был вполне приемлемый, но в сравнении с пароходом несколько тесновато, само собой. Каюты подходят только для сна, значит, вся культурная жизнь, включая завтраки, обеды, ужины, – все в кают-компании. По палубе без страховки не погуляешь – в океане всю дорогу волнение не меньше четырехбалльного. При смене галсов холодная соленая волна захлестывала и на мостик. Зато вид с него, и из рубки открывался великолепный. Пугающий и одновременно радующий душу. Картины Айвазовского в натуральном воплощении. Похороны за счет заказчика.
Как и было задумано, первые две дамы согласились на омоложение, и теперь Новикову слегка даже удивительно было смотреть на подругу, ничем не отличающуюся от «девушки на мосту». Лариса выиграла не слишком много. С его, да и Олеговой точки зрения. Невелика разница, двадцать восемь или двадцать два. Анна осталась при своих, а Наталья с Сильвией от процедуры категорически отказалась.
– Для нормальной женщины тридцать пять – чудесный возраст. Сохраните мне его на следующие сто лет – и никаких претензий, – ответила на предложение мадам Воронцова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9