Жестокий романс. Площадь перед вокзалом. Свобода как грибы на плакате, объяснение состояния. Опять воспоминание о лесе, реке с коричневой водой, нашем восторге. Голое тело как король и восторг мальчика из сказки. Роман итальянский «Скука» который принес С. С ним ссора из-за зеленой бумажки которую он взял без спроса из синего кошелька в синих джинсах тонкими пальцами. Плата за урок, педагогическая поэма, плата за беспокойство. Теперь во мне воспоминания. Скука тонких итальянских простыней. Записки от скуки, японская книга. Средние века как у нас сейчас. Ветер денег, листопад, музыка и свет.
Тьма. Сумерки, цвет не скуки, а состояние души. Душа и маски. Скука сейчас, итальянские простыни, уже равные рваным, лекции по дадаизму как по ламаизму, скука простыней, грибной сезон отходит с красотой бабьего лета, Desсente aux enfers, надпись на красной бумажке из книги, которую Мишель привез мне из Франции, которую я читаю как девушка, зевая глядя на будильник или в окно в нашем квартале или в метро. Закладки: чайная этикетка, зеленая бумажка, календарик с бтр, память об Арзамасе. Перепечатывание романа под видом письма нового романа.
Письмо нового: упражнение в забывании старого. Вызывание света и музыки оттуда и откуда-то снизу. Театр: пространство. Университетская набережная, лекция по дадаизму, представление продолжается. Разобранная постель, турецкий фильм.
* * *
Невидимая миру соль памятников. Испуг оглядки, речь о Спинозе, французский ритор Ренан, сто лет назад, двести со дня смерти. Символизм дат, мрамор Русского музея. Гранит, чугун, бронза. Одежда для летающих людей, плавающих и путешествующих. Спящих. Надо снова научиться. Буквы, точки, знаки вопросов. Вчерашний Куинджи в Русском м. Вчерашняя воскресная осень. Решетка, детские. Подставные лица, искусство кино. Роман, музыка, инструменты. Голоса. Детские книги об осени. Памятники: сад камней. Детская философия, музей. Игра. Тексты короткие и длинные как облака. Даты, птицы, дети. Учители словесности, драматурги, сочинители сказок и снов. Опустошение кругом, вокруг на несколько верст, как будто после падения. Ради карьеры лег бы, сказал Сережа из Москвы, из Хабаровска. Дальний и близкий Восток, заброшенные люди, спасаемые люди, спасающие. Москва и маски, мечта об Америке, как будто здесь… Ради пути, невежество пейзажа, натуральное. Природа вещей как трактат Лукреция К. О кар! Вороны осени. Кормление уток на канале. Средневековый Китай, собор Спаса на крови. Чугунная решетка. Вечером говорят о Мате Хари, марсианах, исчезнувших цивилизациях. Резервации для чукчей, вогулов, индейцев. Для нас. По ком звонит? Прощай оружие. Названия романов. Просыпаемся ото сна к сну. Репертуар движений, репетиций. Пейзаж как космический вчера в тумане. Трамваи, квартиры в воспоминаниях. Нить безумия сквозь тьму, огоньки, тревожная совесть. Поэт: может быть это повесть моя. Его, ее, местоблюстители имени. Престол это стул, это кресло, скамейка для музицирующих бодхисатв. Опять: воспоминание о той решетке храма. Металл, вошедший в музей музыки. Профессия пути, обвал, болота, пустыня и пустыньки. Семафоры, блуждающие огни, миражи. Морские соборы, решетки, гранитные обелиски, собаки, дети, свиньи, в которых вселили дух отрицания и сомнения. Обрыв, овраг. Названия русских романов. Обломов, капитанская каюта, чтение фрегата Паллада. Вру, не капитанская, а просто каюта морского офицера. Соль от тошноты. Ожидание розового платья, примерка пятнистого комбинезона, осень. Коллекция одежды, коровьи парни, ковбои далекого континента исчезнувших цивилизаций. Памятник платью, вообще, одежде. Памятник платья. Апофеоз маски.
Проповедь у пропасти. Смерть Спинозы триста с лишним лет назад. Речь Ренана сто лет назад, сто девятнадцать. Три века, сезоны. Статьи и речи. Головы у обрыва, тела в оврагах, слушатели и читатели речей. Не знать, не категорический императив, а знак вопроса о границах агностицизма. Степень незнания, ничего, Сократ. Уверенность в незнании. Знает что не знает, ничего. Всё. Полет над головами, оврагами, обрывами. Полет над романом. Протяжение: километры сезонов, килограммы, литры. Тетрадка из детства, где таблица умножения и единицы и меры, вес. Патафизика, микрокосм. Макро. Мокрая осень, утешение, платок. Ничего не понимаю, сказал профессор из Сен-Луи, университет Жоржа Вашингтона.
* * *
Тело мечты, ее архитектура, мосты, сады и парки, павильон, беседка дружбы, стилизованные руины, гроты, водопад. Музыка. Кино Московского вокзала, режиссер, какая нибудь женщина. Освещение, монументальные декорации. Философия вокзала. Блеск и нищета чего то, вещи в себе. Б. и н. Офицеров. Чаадаев и его письма. Чаадаев. Открытие того, что Бехтерев был. Существовал на самом деле. История его болезни, найденная в подвале, непотопляемая и несгораемая как рукопись куста.
Портрет работы Репина. Звонки и джентльмены. Вставай и открывай. Почтальон как в св. Писании. Или голос по проводу. Тема. В этот раз послание с воронежских холмов. Книга писем. История письма, история письменности. Соловьев во французском переводе, шестнадцатый год. Хоть имя это: о морали, войнах, религии. О религии, морали, войне.
Об одном и том же, вещи в себе. Русская идея, французский перевод, свет ночной лампы. Утро, криптограмма света, расшифровывай как Мата Хари. Лучшая роль Греты Гарбо. Прогулка до Московского вокзала под дождем, в зеленой пятнистой теплой куртке, офицерском тулупчике, в час, когда зажгли фонари. Книга, петербургские кладбища. Здесь и там поминальные доски под дождем, в сумерки. Тихо кланяюсь. Прав был тот швейцарец Цэш: как в Японии, ритуал в любую погоду. Наше внутреннее, вицеральное. Священное Писание, предание, врачебная тайна. Деонтология как у жрецов или в тайной войне. Потом явное с водами потопа. А пока тихий петербургский дождик, озарение фонарей. Вспыхивают как фонарики над Невой, название часа как в книге часов, памяти Рильке. Романтизм и эсхатология, консенсус после борьба. Лес коммунальной комнаты, вечером у режиссера, читающего книгу с забинтованной ногой. Иммобилизация как на войне, принимай гостей для беседы, после чтения. Постановка пьесы. Пьеса о богатырях, не нас, сожженная столица, древняя как мир. Книжность, крыша и мир. Дорога в У. Название романа. Поэт, страшащийся заговорить правду. Страх перед правдой как перед красотой, перед огнем, водой и ветром. Перед землей, ее углем, минералами. Ее металлом. Музыка в дожде, заключенной в металл подобно минералу. Иерархия камней. Чтение, перевод, прогулка до и после лекции. Опять поднимаешься по лестницам собора Гауди. Воображение и виденное в кино. Барселона. А здесь? Борьба с огромными во все небо мостами, поэзией садов и парков с беседками, павильонами, руинами, водопадом. Сжигание аллей, засыпание землей. Ю. Ты сердишься? Св. простота, сердечная. Хуже воровства. Генеалогия морали. Лучшее. Встреча с тем молодым человеком из Башкирии, Сибири, похожим на человека из прошлого(будущего) века. Словно сожженная столица. Русая бородка, волосы, хитроватые глаза. Урал, пасека, пчелы, травы, бабушка, воскрешающая наложением рук. Собирание разбитого гонщика. Доктор Ф. И воскресенья чудо. Моя речь была молчание, слушающее ухо. Он просил слова, а сам был мучительной и очищающей речью. Мое васильковое слово. Наш глагол. Создание третьей сигнальной системы, которой не дано. Ее строительство. Он сказал: разве я художник? Так, рисуем обезьян на заборах. Се артист, родная сестра.
Полюбил слушать п. в Университете перед сумеречным часом. Дождь и ветер за высоким окном. Одежда: камуфляж в тумане, на ветру. Дождь как вуаль в телевизоре.
* * *
Безумие и белизна. П(роза) белого листа, лица. Театр: городское п. Вода, огни. После лекции, петроградская осень. Книга Соловьева на французском языке в целлофане как роза или ветхая книга Бодлера о тысячелетнем возрасте, холоде под сводами. Особенно о волосах.
Вчера письмо на бумаге. Ответ Екатерины Вольтеру. К истории переписки. Бехтерев в военном мундире, в кресле как на коне, война. Не я увижу твой могучий, пушкинское настроение, пар экселлянс, defaitisme. Беспечность, поля, желтеющее дерево. Путешествие. Переписка с молодым поэтом. Почему поля? Потому что полевая куртка, в которой я хожу над Невой, по мосту, по Невскому п. Как по полю. Куртка пятнистая, называемая афганка, с мехом серого цвета. Искусство меха воротника. Поле борьбы сердце человека. Поле: сердце. Названия полей, Куликово, например. Поле переводчика, чистое. Дорога, тропинка. Как кстати сказать по немецки, тропинка, памяти немецкого философа? Поле, мирное и военное слово. Цветы после всего, до всего.
Опять одежда, мех, воротник. Мораль цветов, книга Ницше об обратной стороне полей. Сезоны и города. Одежда офицеров. Огни на набережной, на том и другом берегу реки. Резюме: вода, огни, военная одежда. Но военная не совсем, а частично как в послании апостола Павла. Куртка и ботинки, не считая кальсон. Одежда как платье для женщин, часть жизни, философия моды. Жиль Липовецки, перевод с французского. Теория и практика перевода. Одежда переводчиков, коса, история. Книга по истории проституции. Книгу видел однажды на площади перед вокзалом, листал, хотел купить, раздумал. История переводчиков, их душа, одежда, мысли.
Расцвели цветы болезни. Луг человека. Комната может стать вдруг лесом, где дышишь легко, комната для раздумий и медитаций как прогулок в лесу. История Арзамаса (книга).
Маргинальное состояние: поле письма. Аморальность цветов. Цветы вне политики, не для продаж. Цветы морали, максимы Лярошфуко, Шанфора, ля Б. Сор, из которого растут, не ведая чувств. Поля книги. Книга : ее кожа, переплет, золото тиснения, иллюстрации Доре. Амнезия, забвение, пустошь. Крапива, лебеда. Лопухи. Искусство притворяться, тавтология. Переводчик. Шкафы ломятся от шинелей и ватников. Русская одежда пар экселлянс. Преувеличение насчет шкафов. Один шкаф ломится.
Лекция в университете. Шестнадцать часов. До этих часов успеть съездить в академию, узнать насчет мамонушки, потом перезаложить кольцо в ломбарде. Вынести мусор в осенний двор. Опять тема дороги, вокзал. Характер: от противного. Вокзал это тупик, начало. Альфа и омега. Тайные знаки денег. Их неподдельность, теория ценности, фальшивость. Временное торжество мамоны, туалет вокзала. Запах. Тля, вор, зарывание монет.
Розовое платье, офицерский ватник о двух цветах, камуфляж и хаки. Бесплатность (дотация). Буддистский идеал. Перевод бестиария средних веков. Век каких-то географических открытий. Космос. Эсхатология, хоть слово это. Одни ожидания, скорость, нетерпение вплоть до апатии, невозмутимости лица ждущих. Оптические и другие обманы чувств (олфактические и прочие). Есть и другие скрытые, недосягаемые для обоняния. Восток восторгов: от неумеренных диких до самых спокойных, до самых. Запад, его спокойствие, рациональность и дикие вопли и гримасы. Отвращение. Кресла и кушетки психоаналитиков, их пациенты. Сны.
* * *
Осень переводчика, после лета и дворцов-и-парков, бывших царских в Петергофе и Царском селе. Литература барокко, черное и белое кино постмодерна, цветное как катины сны, анины, наши.
Ночь сомнения будто мы на Востоке: Москва, золотой купол и купола. Литература, то есть то, что остается после Трех обезьян, правда, белила и румяны смыты на ночь. Голубой кабак на Страстном бульваре. Как все тут сошлось, все совпало. Название бульвара, ангелы в небе, Эдит Пиаф, кока-кола, три обезьяны. Рядом цирк на Цветном бульваре. Его ботинки на моих ногах, Аня запрещает мне униженье, родная сестра как жизнь. Дикая жалость к его детским ногам. Попросил как сутенер как п. Из поэмы двадцать тысяч на постельное белье. А после : репетиция потопа, поездка в джипе по ночной Москве, до осеннего бульвара. Ночь в аниной постели, спасение в волнах. Подвиг Ани, новой и юной разведчицы, танцовщицы. Мне лишь оставила три ключа от постели. Саму увезли на джипе. Юноша-гейша спал усталый на заднем сиденьи. За рулем был папик Палыч, не противный и немного кантри, что придавало ему шарм. Тело Сережи, его шея, ботинки. Его, ее плечи, волосы, уснувшие голоса. Сожженная Москва, миф о Наполеоне. Мечты девушки о его шляпах и лаврах. Балет о корабле. Тот трюм были Три обезьяны. Голос певицы, который был послан нам для спасенья.
Названия площадей: Сенная, Театральная. Осенний бульвар.
Лекция профессора об авторе и вещи в себе. Рождение автора из пены. Швейцарцев деньги, американские д. Последние поменяны. Армия спасения как тот фонтанный дом. Вошла и выхожу.
Страх, дрожь осенних листьев. Моя душа. Семеновский плац, плач юных зрителей, смех. Памятник поэту и дипломату. Вдова Нина Чавчавадзе, принцесса. Прогулка переводчика от лекции до вокзала. Осень. Над Невой огни. Евгеника царей их дарвинизм. Памятник царю-плотнику на точках опоры как балет, подарок Голландии, в честь трехсотлетия визита. Голубоватый сизый дух той дискотеки, тех московских гей-обезьян. Но голос певицы проник и туда. Спасают волосы и голос.
Именно иллюминация, те английские гравюры, лубок, картинки в дыму воспоминаний. Туман тех обезьян. Пьеса Островского про Ларису, такой романс. Как на море битвы, туман. Пенье певицы о rien de rien, Аня как маркитантка юная, но не убитая совсем, еще живая. Пыль от п. Не на африканской войне, в столице Евразии, коричневая как в проруби вода, соль и лимон. Имена на цветных жилетках: Руслан, Сергей, всех не запомнишь.
Крайняя враждебность атмосферы, злой воздух. Ангелы трубили тревогу. Мне отдают в конце концов ключи от крепости, Аню увозят как трофей. Москва кабацкая, Москва трех гей-обезьян. Дно. Кровать как корабль среди войны. Приплыли на теплой спасающей постели к высокой горе под звук ангельских труб сквозь огни.
* * *
И небо было за. Поклон флигелю без фиги в кармане, возвращаясь с лекции по Фрейду, переводчику буддистов, Его сложность, возбуждающая французских интеллектуалов. Перечитать Кузмина. День Реформации всех святых, первое ноября. П. в своем отечестве как в чужом. Аня, ананасная вода, бар на Трубной. Тиски и тоска, превращение коричневой американской воды в ананасную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28