И сразу заметила то, чего не заметил ее работодатель, – что я была жутко голодна, – и захлопотала над своими припасами, дабы удовлетворить мой ненасытный аппетит. Мистер Холмс запротестовал, когда на столе стали одна за другой появляться тарелки с хлебом, сыром, разными закусками и пирожками, но замолчал, увидев, как я со всем этим справилась. Я была благодарна ему за то, что он, в отличие от тети, не смущал меня комментариями по поводу моего аппетита, а наоборот, пытался поддержать меня, сделав вид, что тоже ест. Когда я откинулась на спинку стула с третьей чашкой чая, то почувствовала себя впервые за много недель вполне удовлетворенной. Миссис Хадсон убрала со стола.
– Большое спасибо, мадам, – сказала я.
– Я рада, что вам понравилось, – ответила она, не глядя на мистера Холмса, – мне не приходится слишком уж заботиться о еде, разве только доктор Уотсон приедет. Он, – кивнула она в сторону человека, сидевшего напротив меня с трубкой, – он ест меньше кошки. Совсем меня не ценит, совсем.
– Миссис Хадсон, – запротестовал он, – я ем как всегда, это вы готовите столько, будто в доме живет человек десять.
– Кошка бы и то голодала, – убежденно повторила она. – Но вы хоть что-то съели сегодня, и меня это радует. Если вы закончили, то вас дожидается Уилл, он хочет переговорить с вами по поводу дальней изгороди.
– Меня вовсе не волнует дальняя изгородь, – возмутился он. – Я плачу ему, чтобы это он за меня заботился об изгородях, стенах и всем таком прочем.
– Ему нужно с вами поговорить, – настаивала миссис Хадсон. Я отметила, что мягкая настойчивость, видимо, была ее излюбленным методом, позволяющим ладить с ним.
– О черт! Зачем я уехал из Лондона? Мне надо было поставить ульи где-нибудь в пригороде и остаться на Бейкер-стрит. Посмотрите по книжным полкам, мисс Рассел, может, вас тут что-нибудь заинтересует. Я буду через пару минут. – Он схватил трубку, спички и вышел; миссис Хадсон возвела очи горе и исчезла на кухне, а я осталась одна в тихой комнате.
Дом Шерлока Холмса был типичным суссекским коттеджем. Вместо главной комнаты на первом этаже когда-то было две, но сейчас она представляла собой широкое помещение с огромным каменным камином, темными потолочными балками, дубовой дверью, ведущей на кухню, и удивительно широкими окнами, выходящими на южную сторону, где холмы постепенно сменялись морем. Два кресла-качалки, видавший виды плетеный стул и диван стояли вокруг камина, круглый стол и четыре стула разместились на солнечной стороне у южного окна (где я сидела). Письменный стол, стоявший на западной стороне, был завален грудой бумаг и разных предметов. Стены занимали шкафы и книжные полки.
Сегодня меня больше интересовал сам хозяин, нежели его книги, но все же я с любопытством взглянула на названия. («Кровавые случайности Борнео» стояли между «Размышлениями о Гете» и «Преступлениями страсти в Италии восемнадцатого века»). Я обошла комнату (табак все так же в персидской комнатной туфле у камина, я улыбнулась, увидев это; несколько разобранных револьверов в деревянном ящике с надписью «Лимоны из Испании» на одном из столов, на другом – три пары почти одинаковых карманных часов, уложенных с большой тщательностью, так что их цепочки были параллельны; мощная лупа, набор кронциркулей, листы бумаги, исписанные колонками цифр).
Я успела бросить лишь беглый взгляд на четкий почерк писавшего, как услышала за дверью голос Холмса.
– Может быть, присядем на террасе?
Я быстро положила на место взятый со стола листок, который, похоже, являлся трактатом о семи видах гипсовых растворов и их сравнительной эффективности при снятии отпечатков с различных типов почвы, и согласилась, что действительно было бы приятно посидеть на свежем воздухе. Мы взяли наши чашки, но когда я последовала за Холмсом к французскому окну, мое внимание привлек странный предмет, прикрепленный к южной стене. Это был длинный ящик, всего лишь несколько дюймов в ширину, но высотой почти в три фута, и в комнату выступал дюймов на восемнадцать. Казалось бы, ничего особенного – ящик как ящик, но, приглядевшись, я заметила, что его стенки были съемными.
– Мой экспериментальный улей, – сказал мистер Холмс.
– Пчелы? – воскликнула я. – Прямо в доме? Вместо ответа он отодвинул одну из съемных панелей, обнаружив под ней изящный пчелиный улей со стеклянной передней стенкой. Я присела от восторга. Внутри улья шла своя бурная жизнь, хотя на первый взгляд казалось, что пчелы просто бесцельно мечутся взад-вперед.
Я смотрела, пытаясь понять смысл хаотичного движения. Через трубу в днище нагруженные пыльцой пчелы попадали в улей и через нее же вылетали, избавившись от груза. Труба меньшего размера вверху, вероятно, сделана для вентиляции.
– Видите матку? – спросил мистер Холмс.
– Она здесь? Интересно, найду ли я ее.
Я знала, что матка – самая большая пчела в улье, но все же мне потребовалось довольно много времени, чтобы узнать ее среди двух сотен сыновей и дочерей. Наконец я ее нашла и удивилась, как это мне не удалось сразу ее разглядеть. В два раза больше остальных пчел, она казалась представительницей другой расы. Я задала хозяину несколько вопросов – не боятся ли они света, было ли потомство таким же стабильным, как в обыкновенных ульях, – и он задвинул панель, провожая меня в сад. Ведь меня, как я запоздало вспомнила, не интересовали пчелы.
За французским окном мне открылось пространство, выложенное каменными плитами и защищенное от ветра с одной стороны стеклянной теплицей, пристроенной к стене кухни, и старой каменной оградой с двух других. Терраса была нагрета до такой степени, что воздух над ней колебался, w я почувствовала облегчение, когда мы спустились ниже, под сень медно-красного бука, где стояло несколько уютных деревянных стульев. Я выбрала стул, с которого открывался вид на Ла-Манш и маленький сад, разбитый чуть ниже дома. Мне были видны опрятные ульи среди деревьев, и пчелы, обрабатывающие едва распустившиеся цветы. Защебетала птичка. Из-за ограды послышались два мужских голоса, постепенно удалившиеся. С кухни едва доносился негромкий звон посуды. На горизонте появилась маленькая рыбацкая лодка, которая потихоньку плыла в нашем направлении.
Внезапно я осознала, что мне, как гостю, надо бы начать разговор. Я поставила свой холодный чай на стол и повернулась к хозяину дома.
– Вы сделали это своими руками? – спросила я, показывая на сад.
Он иронично улыбнулся, то ли из-за ноток сомнения, прозвучавших в моем голосе, то ли уловив в моем вопросе обычную дань приличиям, – точно сказать не могу.
– Нет, это все миссис Хадсон со старым Уиллом Томпсоном, который был когда-то садовником в этом поместье. Когда я впервые приехал сюда, я заинтересовался садоводством, но с моей работой это плохо сочеталось. Я бы возвращался каждый раз после многодневного отсутствия к засохшим грядкам или к зарослям ежевики. Но миссис Хадсон находит в этом удовольствие, надо же заниматься чем-то еще, кроме как заставлять меня есть ее стряпню. Для меня же это просто хорошее место, где можно посидеть и спокойно поразмышлять. Кроме того, сад кормит моих пчел, ведь большинство цветов выбрано с учетом качества получаемого с них меда.
– Очень приятное место. Оно напоминает мне наш сад, в котором я играла, когда была совсем маленькой.
– Расскажите мне о себе, мисс Рассел.
Я послушно начала было излагать свою незамысловатую биографию, но какая-то легкая тень невнимания с его стороны меня остановила. Я усмехнулась.
– Почему бы вам самому не рассказать обо мне, мистер Холмс?
– Так... похоже, это вызов?
В его глазах сверкнула искорка интереса.
– Точно.
– Очень хорошо, но с двумя условиями. Во-первых, вы простите издержки моего старого перегруженного интеллекта, который порядком поизносился и заржавел без долгих тренировок. Жизнь с миссис Хадсон и Уиллом – не лучший шлифовальный камень для острого ума.
– Не думаю, что ваш ум так уж сильно заржавел, но принимаю это условие. Каково же другое?
– Что вы таким же образом расскажете обо мне, когда я закончу.
– Ладно, я попробую, даже если придется стать объектом ваших насмешек. – В итоге мне явно не удалось этого избежать.
– Прекрасно. – Он потер руки, и внезапно я почувствовала, как на мне сосредоточился пытливый взгляд ученого. – Передо мной некая Мэри Рассел, названная так в честь своей бабушки по отцовской линии.
На мгновение я опешила, но, догадавшись, откуда ветер дует, дотронулась до старинного медальона с инициалами М.М.Р., который проглядывал в распахнутом вороте моей рубашки. Я кивнула.
– Ей, вероятно, шестнадцать? Или пятнадцать? Да, пятнадцать лет, но несмотря на молодость и на то, что она не учится в школе, она собирается сдавать вступительные экзамены в университет.
Я ощупала книгу в своем кармане и вновь кивнула.
– Она, очевидно, левша, и один из ее родителей – еврей, наверное, мать. Да, определенно мать. И она умеет читать и писать на иврите. В настоящее время она ростом на четыре дюйма ниже, чем ее отец, ведь это его костюм? Ну как? – спросил он, явно довольный собой.
Я лихорадочно соображала.
– Иврит? – спросила я.
– Такие следы чернил на ваших пальцах могли остаться только при письме справа налево.
– Да, конечно. – Я посмотрела на следы чернил возле ногтя на большом пальце левой руки. – Весьма впечатляюще.
Он махнул рукой.
– Ерунда. Но акценты небезынтересны. – Он вновь уставился на меня, потом откинулся на спинку кресла, положил локти на подлокотники, сцепил пальцы и, закрыв глаза, продолжил: – Итак, акценты. Она недавно переехала из отцовского дома в западной части Соединенных Штатов, скорей всего из Северной Калифорнии. Ее мать была еврейкой-кокни, а сама мисс Рассел выросла на юго-западной окраине Лондона. Она переехала в Калифорнию год или два назад. Произнесите, пожалуйста, слово «мученик». – Я произнесла. – Да, два года назад. Вскоре родители погибли, вероятно, при том же несчастном случае, в который мисс Рассел попала в сентябре или октябре прошлого года. Несчастный случай, который оставил рубцы на ее шее, голове и правой руке, а также некоторую слабость в той же руке и не очень хорошо сгибающееся левое колено.
Игра внезапно перестала быть забавной. Я сидела как замороженная, с лихорадочно бьющимся сердцем, слушая холодный, сухой звук его голоса.
– После выздоровления она вернулась в семью матери, к малосимпатичной и скуповатой родственнице, которая едва ее кормит. О последнем свидетельствуют худоба ее хорошо сложенного тела и то количество пищи, которое она бы никогда не проглотила за столом у незнакомого человека, если бы руководствовалась исключительно хорошими манерами. – Тут он открыл глаза и увидел мое лицо.
– О Боже. – В его голосе прозвучала странная смесь добродушия и невольного раздражения. – Мне ведь уже указывали на эту мою бесцеремонность. Извините, что расстроил вас.
Я покачала головой и потянулась за остатками холодного чая в моей чашке. Мне было трудно говорить, впечатление было такое, будто в горле огромный ком.
Мистер Холмс встал и ушел в дом. Немного погодя он вернулся с двумя изящными фужерами и бутылкой светлого напитка. Он налил его в фужеры и предложил мне, назвав напиток медовым вином, конечно же, собственного приготовления. Он сел, и мы оба отпили по глотку чего-то очень душистого, похожего на ликер. Наконец ком рассосался, и я снова услышала пение птиц. Я глубоко вздохнула и посмотрела на него.
– Двести лет назад вас бы сожгли, – попыталась пошутить я.
– Мне говорили об этом и раньше, – отметил он, – хотя я с трудом представляю себя в роли ведьмы, колдующей над своими горшками со снадобьями.
Я слабо улыбнулась. Он откашлялся.
– Гм, стоит ли мне закончить? – спросил он.
– Как хотите, – с трепетом ответила я.
– Родители этой молодой леди были весьма обеспеченны. Их наследство в сочетании с ее ошеломляющим интеллектом не позволили неимущей родственнице подмять ее под себя. Поэтому леди и шатается по холмам, предоставленная самой себе.
Похоже, он заканчивал, и я собрала свои рассеянные мысли.
– Вы совершенно правы, мистер Холмс. Я являюсь наследницей, а что касается тети, то ее представления о том, что должна делать молодая девушка, явно не совпадают с моими. А поскольку ключи от кладовой находятся у нее, а мое послушание она пытается купить за еду, я частенько ухожу в таком состоянии, в каком ушла и сегодня. Как бы то ни было, в ваших рассуждениях есть два изъяна.
– О?
– Во-первых, не я приехала в Суссекс к тете. Дом и ферма принадлежали моей матери. Когда я была маленькой, мы часто бывали здесь летом. Это были самые счастливые дни моей жизни. Тетя была вроде смотрительницы поместья. И хотя она будет опекать меня в течение еще шести лет, по правде говоря, это она живет со мной, а не я с ней. – Кто-нибудь другой, может, и не уловил бы нотки отвращения в моем голосе. Поэтому я быстро переменила тему, дабы не выдать еще каких-нибудь подробностей своей личной жизни. – Во-первых, я всегда рассчитываю время так, чтобы возвращаться домой до наступления темноты. Мне скоро надо будет уходить, поскольку через пару часов уже стемнеет, а мой дом в двух милях от того места, где мы встретились.
– Мисс Рассел, – спокойно сказал он, не настаивая на предыдущей теме, – один из моих соседей удовлетворяет свою страсть к автомобилям, работая таксистом. Миссис Хадсон пошла попросить его подбросить вас до вашей дорогой тетушки. Так что можете спокойно отдыхать еще часа полтора.
Я опустила глаза в смущении.
– Мистер Холмс, боюсь, мои сбережения не настолько велики, чтобы позволить себе такие траты. Ведь я уже и так потратилась на Вергилия.
– Мисс Рассел, у меня солидные сбережения, но трачу я очень мало. Прошу вас разрешить мне эту маленькую причуду.
– Нет-нет, я не могу.
Он посмотрел на меня и сдался.
– Ну ладно, тогда предлагаю компромисс. Я возьму на себя эту и последующие траты, как бы предоставляя вам заем. Полагаю, ваше будущее наследство позволит вам рассчитаться со мной.
1 2 3 4 5 6