Поди знай, кто принял их за противника...
В батарее не хватало нескольких ездовых, но пушки и расчеты не только были целы, Смачкин привел к нам вторую и третью батареи. Не было четвертой, с ней шел штаб дивизиона с майором Пугачевым.
Внизу у причала еще метались суматошные крики: "Немцы!" По реке плыл перегруженный паром - к заветному берегу. Здесь же, в опустевшем, переворошенном таборе, там и тут торчали подавленные кучки, молчали, вслушивались в шум внизу, чего-то ждали.
Появление солидного полковника в фуражке с ярким малиновым околышем в сопровождении пожилого старшего лейтенанта решительного вида вызвало легкое оживление: не несут ли они что-либо спасительное? Одна кучка за другой потянулись к нашим пушкам.
Смачкин едва успел доложить Звонцову, что четвертой батареи вместе с Пугачевым на переправе нет, "вдоль и поперек все излазали", командиры прибывших батарей только подступили, пытливо косясь на полковника, как образовался тесный круг - лейтенанты, старшины, солдаты, всех занимает полковник, у всех несмелая надежда на лицах.
С полковником на моих глазах происходило странное - под взглядами собравшихся ласковая сутулость спины исчезла, мягкое лицо окрепло, на нем проступила властность, взгляд неломкий, явно смущающий людей.
- Товарищ старший лейтенант! - громко обратился он к Звонцову. - Не кажется ли вам, что самое время побеседовать по душам?
Звонцов с ходу уловил преображение полковника, сразу же подтянулся, построжавшим голосом согласился:
- Самое время!.. Поближе, товарищи, поближе, не стесняйтесь... Прошу вас, товарищ полковник.
Переглядки, шорох, легкая толкучка - круг сдвинулся. Выставив пухлую грудь, запустив под ремень большие пальцы рук, полковник с прищуром приглядывался, выжидал полного спокойствия.
- Перепугались? - негромко, с издевочкой.
Выжидающее молчание в ответ.
- Еще как! При ясном солнышке мерещиться стало... Слышите?.. - кивок твердой фуражки в сторону реки. - А впереди ночь. Ночью у страха глаза велики. Спасти нас может только порядок!.. Как избавиться от страха?..
- Занять оборону, - подсказал стоящий сбоку Звонцов.
- Верно! - отозвался чей-то голос.
Полковник грудью развернулся к Звонцову.
- Товарищ старший лейтенант! На вас возлагается организация обороны.
- Слушаюсь! - взлетевшая к пилотке ладонь.
Я испытал невольную досаду, так быстро и так легко Звонцов признал старшинство полковника. А тот напористо продолжал:
- Прошу исполнять каждое приказание командира обороны. Я сейчас постараюсь привести сюда начальника переправы. Если он сам не в состоянии установить порядок, то пусть выполняет то, что мы от него потребуем!
И вокруг растревоженно загудели:
- Правильно! Возьмем за воротник.
- Сами хозяева!
- Товарищ полковник, возьмите с собой человек двадцать с оружием, начальник переправы может и не подчиниться...
- Справлюсь с ним один, без оружия... Старший лейтенант, действуйте, я пошел...
- Командиры батарей, к пушкам! Средний и старшинский комсостав, ко мне!..
Через десять минут зарычали тягачи гаубиц, кони потянули в степь наши пушки. Среди машин беготня, руготня, команды:
- Отряд бензоколонны, строиться!
- Где интендантская команда, черт их возьми!
- Лопаты взять! Лопаты! Прикладами, что ль, окапываться будете?..
Смачкин со Звонцовым намечали линию обороны, расставляли в степи батареи, о нас с Чуликовым забыли. Мы сидели на истоптанном, с кучками конского навоза месте отбывших пушек, млели на солнце, не смели уйти в сторону, забиться в тень под машину - вдруг да понадобимся.
- А полковник-то мужик серьезный. Где вы такого отца-командира нашли?
Чулик обгорел, что головешка, только нос лакированно красный, устало взмахивает ресницами, кисленько печалится.
- Бог послал, - ответил я, не вдаваясь в подробности.
- Бог?.. Гм... Бог, похоже, прибрал нашего Пугачева вместе с четвертой батареей.
- Вдруг да все-таки они успели переправиться?
Чуликов скривился.
- Пугачев бросил свой дивизион, три батареи? Не похоже!
- Угодил под бомбежку?
- В степи вроде никого не бомбили. Мы бы слышали. Только переправу.
- А что, если они подкатили как раз под налет?
- Но не изошли же они дымом без остатка. Хотя бы пушки покалеченные остались. Ничего похожего мы здесь не видели.
Замолчали над загадкой.
- Среди подошедших батарей ты батю Ефима не видел?
- Не видел, - покачал головой Чуликов.
Запечалился и я.
С ветерком обрушился на нас Смачкнн:
- Чуликов! Со мной вниз, набирать резервы!.. Тенков! Сторожи полковника, как появится, бегом к Звонцову. Ждут его не дождутся.
4
Полковник появился не скоро. Смачкин с Чуликовым успели обернуться, привели с собою человек тридцать, вооруженных автоматами и ручными пулеметами. Пополнение, не задерживаясь, прошло в степь занимать оборону.
В узкой тени трехосного грузовика кто на раскинутой плащ-палатке, кто прямо на земле, прижимаясь к пыльным скатам, - пестрый командный состав во главе со Звонцовым. Появился даже какой-то незнакомый мне майор, должно быть интендант. Мы с Чуликовым на солнцепеке в сторонке.
Полковник привел с собой того самого долговязого, который перед началом паники командовал на пожарище.
- Знакомьтесь, товарищи, комендант переправы капитан Климов.
Комендант походил на выбракованную артиллерийскую лошадь - костляво громоздок и понур. Он нескладно сел на корточки, выставив в стороны острые колени, уронил руки, уронил голову в бурой от копоти фуражке и, казалось, задремал. Его угловатое, под цвет вылинявшей гимнастерки лицо было безучастным.
Отчитывался Звонцов, с напорцем говорил и настороженно косился на безучастного капитана:
- ...Выставили на позиции четыре гаубицы и семь орудий "семидесятишести". Выдвинули в степь пикеты, всех появляющихся пехотинцев задерживаем, направляем в оборонительиую цепь. Сделали первую вылазку вниз, набрали около взвода боеспособных людей, добыли шесть пулеметов. Резервы, можно сказать, практически неисчерпаемые. С земли переправу обезопасим, а вот с воздуха...
Полковник кивал фуражкой, глядел в сторону, старательно не замечал невнимательности коменданта переправы. Но, как только Звонцов замолчал, он шумно заворочался, требовательно спросил:
- Капитан Климов, вы все слышали?
- Слышал, - равнодушно отозвался тот.
- И чем порадуете?
Капитан с усилием распрямился, обвел всех темными глазницами.
- Не пойму, зачем я вам нужен. У меня горсточка саперов. Был для поддержания порядка придан заградотряд, но... испарился - первыми же поскакали на паром. Я бессилен, а у вас, похоже, собирается какая-то сила. Ну так не медлите, пользуйтесь ею. Здесь сплоченные берут верх - оттесняют лезущих, ставят оцепление, дожидаются парома и... Могу только пожелать вам счастливого пути.
- А не можете ли вы, ответственный за переправу, воспользоваться нашей силой? Предлагаем, берите! - вкрадчиво произнес полковник.
Костистые плечи капитана вяло пошевелились, изобразили пожатие.
- От вашей силы паром вместительней не станет и быстрей оборачиваться - тоже. Из него и так выжимается сверхвозможное - что ни рейс, то рискованная перегрузка. Сами видели...
- Ну, а если мы поможем сделать то, чего не сделал заградотряд, установить порядок?..
- Что изменится? Только то, что какие-то части переправятся быстрее других.
- Уже кое-что.
- Мало, полковник. Хотелось бы переправить всех.
- Как это сделать?
- Подарите мне лесу.
- Лесу?
- Да, кубометров тридцать - сорок бревен и еще досок на настил. У меня перекинута через Дон вторая нитка, дайте лес, и за одну ночь, даже быстрей, сколочу второй паром. Это была бы ощутительная помощь.
В разговор ворвался Звонцов.
- В полутора километрах отсюда хутор. Всего в полутора километрах!.. Почему вы не организовали туда колонну машин с теми, кто сейчас отирается у причала, не разобрали дома?..
Капитан тускло повел глазницами, презрительно скривился.
- Дома здесь, надеюсь, заметили, построены из самана - глины с навозом и соломой. Даже на матицы кладут слеги. Развалив весь хутор, нам удалось бы набрать несколько возов жердей, да и то гнилых.
Наступило недружелюбное молчание. Полковник горбился, глядел в землю. Звонцов хмурился и тоже прятал глаза. Выгоревше-серый капитан в закопченной фуражке торчал на солнцепеке, словно каменный степной истукан.
- Зачем лес? Есть хороший материал! Это рядом со мной, - прокричал Чуликов.
Капитан повел в нашу сторону запавшим виском, а за спиной Звонцова всколыхнулся Смачкин.
Чуликов вскочил на ноги - выбившаяся из-под ремня гимнастерка, сползшие с тощего зада мешковатые штаны.
- Раз, два, три... - задрав острый подбородок, считал он. - Отсюда вижу девять автоцистерн. А сколько их под берегом?.. Снять с них цистерны - и в воду! Скрепи попрочней, будет паром. Пушки понесет, даже танки...
Тревожно гудело человеческое скопище под обрывом, все ели глазами капитана. Тот снял фуражку, начал вертеть ее в руках, наконец с сомнением обронил:
- Танк, паренек, весит сорок тонн, а то и поболе.
- Танки не подымет, пушки повезет. Все помощь.
И снова молчание с тревожным подбережным гулом.
- А чем крепить? Тоже ведь лес нужен, - трезвый голос из командирской кучки, кажется, майора-интенданта.
Капитан вертел в руках фуражку.
- Мда... Положим, лес для крепежа я наскребу. А вот доски для настила... Прямо на цистерны пушки не выкатишь, продавятся.
- С грузовиков борта поснимаем. Хватит! Хоть два ряда стели.
Руки капитана сосредоточенно мяли фуражку, на него смотрели, затаив дыхание. Он решительно натянул фуражку, поднялся.
- Товарищ полковник, пошлите людей вниз - все автоцистерны, все порожние грузовики гнать к тому месту, где вы меля поймали. - Резко повернулся к Чуликову: - Коль уж ты, паренек, такой башковитый, пойдем, пораскинем мозгами: что, как, сколько?.. Эх, успеть бы!..
Ответил Звонцов:
- Считай, уже вечер. Ночью немец не сунется. Ночь наша.
5
Ночь была совсем не похожа на тягостный, унизительный день. Чуть скраденная сбоку луна освещала обрывистый берег в оползнях, в тяжелых наплывах, резко складчатый, хмуро морщинистый. Под ним, величавым, в жидком растворе лунного света и зябкого тумана темная копошащаяся масса - машины, подводы, неутомимо снующие люди. У беспокойной переправы изменился даже голос. Сейчас напористое гудение едва ль не на одной ноте, упрямо пробиваются в тесноте машины, текут слившиеся голоса, утробное шевеление - растревоженный улей, в нем можно уловить и гневные интонации.
Спустившийся вниз полковник с помощью всего трех-четырех помощников повыдергивал из толпы, сгрудившейся у причала, рослых парней - "Вы, вы, вы, ко мне! Товарищ боец, к вам обращаются!.." - собрал отряд, навел оцепление, стал хозяином переправы. Артиллерийские батареи, бронетранспортеры, грузовики, фургоны уже не лезли напролом, командиры соединений толпились возле полковника, добивались места в очереди. И только солдатня по-прежнему атаковала с воды причаливающий паром, прорывала оцепление. Но молчком, упрямым натиском. Ожесточенных битв, какие случались днем, уже не возникало.
Накал у причала поостыл еще и потому, что теперь каждый (до последнего, затерянного в толпе солдата) знал - в степи на подходе к переправе стоит оборонительное заграждение с наведенными пушками, противник внезапно не нагрянет. Там распоряжался Звонцов.
У Смачкина отобрали Чуликова, и он уже не отпускал меня от себя. По примеру полковника мы из числа мечущихся тоже сколотили отряд автоматчиков. В нашу задачу входило раздвигать по сторонам брошенные повозки, теснить машины - через растянувшуюся переправу вдоль реки прокладывалась трасса, по которой двигались автоцистерны и порожние грузовики в распоряжение капитана Климова.
Нам повезло - освобождая затор, случайно наткнулись на два высоких фургона-близнеца, они оказались дивизионной ремонтной мастерской во главе с младшим лейтенантом-воентехником, с десятком слесарей-механиков, с сохранным оборудованием и, что важно, со сварочной установкой. Их тоже направили к капитану Климову.
Весть о строительстве нового парома разнеслась по переправе еще до наступления ночи. Измаявшиеся в бездельной толкотне солдаты хлынули к строительству, каждый желал предложить свою помощь, заработать себе место на первый рейс. Наплыв добровольцев оказался столь велик, что Климову пришлось выставить ограждение, иначе работа бы захлебнулась.
Едва появлялась очередная автоцистерна, как к ней кидались десятки людей. Лязгал металл, ухали кувалды, раздавались торжествующие крики: "Р-р-рраз-два! В-взя-али!.." Рвали на клочья ночь судорожные, слепяще-голубые огни сварки. По обрыву прыгали, кривлялись гигантские тени, возносились в черное небо, раскатывались по черной глади натужные голоса: "Ры-аз-два!.. П-шла! П-шла! Ще р-раз!" И всплески стаскиваемых в реку сваренных секций, и вразнобой говорок топоров, и вырванные из ночи дерзкими вспышками белые фигуры людей в дегтярной воде, и бледная недоуменная луна свыше, и слитная толпа оттесненных зрителей, забывших об опасности. Лихорадочный труд, заражающий надеждой.
Фантастическая ночь. Каждый раз, попадая к строительству, я пьянел и каждый раз изумленно, вспоминал: буйная ночь рождена рядом со мной выкриком Чуликова. Где он сейчас?.. Где-то тут, мне недоступный, внутри звенящей, гремящей, слепящей вспышками, многолюдной фантасмагории... Должно быть, и Смачкин изумлялся вместе со мной, но скрытно, не показывая того.
...После полуночи Смачкин отпустил автоматчиков - капитан Климов получил все, что могла дать переправа, в нашей помощи больше не нуждался.
- Посидим в затишке, поостынем...
Только сейчас мы почувствовали, что ночь знобяще прохладна. Слева подмывающий шум строительства, справа гомонок у причала - подошел в очередной раз паром. И завороженная речная гладь прямо перед нами, таинственно бескрайняя, скрыт мраком другой берег. Тихий Дон...
На границе света и мрака вырос, помаячил, осел зеленый столб, прокатился и канул взрыв. Шальной снаряд не нарушил покоя могучей реки.
1 2 3 4